Помню, как мы прощались с ней. Бабушка стояла в дверном проеме, озаренная первыми солнечными лучами, и улыбалась. Я еще ни разу не видела на ее лице столь безмятежное выражение. Она улыбалась, а мы, ее семья, никак не могли понять и принять ее уход. Отец и братья ежесекундно морщили лоб, пытаясь не заплакать, мама рыдала, а я не чувствовала ничего, кроме обжигающей боли внутри. Бабушка только ласково на нас посмотрела и прошептала мне чуть слышно: «Позаботься о моих картинах. Лишь об этом тебя прошу. И особенно береги ту, что я написала последней». Затем она окинула наш вагон взглядом, развернулась и шагнула в залитую рассветным солнцем Пустошь.

В моей семье были люди, которые занимались более интересными вещами. Мама, например, была первоклассным физиком, а бабушка — художником, причем довольно необычным. В
купе, которое служило ей мастерской, не было двери — только арочный проход, потому что она считала, что искусство должно быть доступно всем. Она была единственным творческим человеком в нашем семействе, и временами ей было очень тяжело. Моя мама не разделяла бабушкиных убеждений, не понимала ее точку зрения в отношении многих вопросов. Самым тяжелым, пожалуй, был вопрос о Пустоши. Бабушка всю свою жизнь исповедовала веру в то, что схождение с поезда не равносильно уходу человека навсегда. Она рассматривала этот уход не как завершение, а как продолжение, новый этап. Мама порой спорила с ней на эту тему, да так, что срывала голос. Однако бабушка в этом отношении твердо стояла на своем — на ее стороне была вера многих поколений нашей семьи.

В один из вечеров я задержалась на работе дольше обычного, стремясь найти успокоение в привычном мире растений, и сама не заметила, как уснула среди горшков с анютиными глазками. Мне снились странные вещи. Беспокойное в последние дни сознание порождало какие-то абстрактные бессвязные образы морских оттенков. В одно мгновение сон резко поменял свое направление — и я увидела залитое солнцем помещение, в котором моя бабушка всегда работала над картинами. Это было одно из тех приятных воспоминаний детства, когда я наблюдала за творческим процессом и людьми, что принимали в нем участие. В том сне бабушка писала очередной портрет. Я сразу почувствовала, что это воспоминание чем-то отличается от остальных. Взглянув на получавшийся портрет, я заметила в глазах натурщицы свечение сине-зеленого цвета. У меня сразу же появилось множество вопросов, и я повернулась к бабушке, желая удовлетворить любопытство. Бабушка оторвала взгляд от холста, посмотрела на меня, и я увидела в ее глазах то же свечение. «Я всегда знала, что моя вера не только сильна, но и праведна», — эти слова были последним, что я уловила в своем сне-воспоминании.