Пианино на горе...
Какой-то абсурд! Невольно вспоминается «Хозяйка Медной горы» Бажова и юный принц из произведения А. Линдгрен «Мио, мой Мио», наигрывающий чудесную мелодию в Чёрной горе кузнеца... Но это ведь сказки! А герои рассказа Нины Дашевской не имеют ничего общего с вымышленными персонажами. Старик, проживший всю жизнь в крошечном домике над морем, навещающая его внучка и её сын Джордж — их образы настолько ярко представлены автором, что мы видим: вот перед нами живые, реальные люди. И всё-таки здесь есть что-то от сказки, недаром старик рассказывает мальчику легенду, которую сам называет сказкой, легенду, так заинтересовавшую этого «инопланетянина», далёкого от всего, что дорого его прадеду. Что же в ней такого важного? Эта притча — ответ на вопрос Джорджа о том, почему море всегда злится: ему не с кем поговорить, и оно тоскует. Образ моря — один из центральных в этом тексте. Им начинается и им же заканчивается произведение, из-за чего возникает кольцевая композиция: мы постоянно возвращаемся к одному и тому же предмету. Но, несмотря на то, что описание моря встречается здесь несколько раз (как бы подчёркивая его значимость), мы не замечаем повтора, ибо оно всегда разное, даже в течение одного дня. Именно такие временные рамки установлены в этом произведении.
Что же касается художественного пространства рассказа, то оно широко: вслед за писательницей мы то поднимаемся на вершину скалы, то спускаемся вниз, в город, к пляжу, то уносимся за горизонт. Мы легко меняем местоположение, и море меняется вместе с ним. Там, вдалеке, оно спокойное и тихое, как и на пляже. Автор сравнивает его с горным озером. У скалы же оно «кипит» и «злится». Здесь использованы метафора и олицетворение, позволяющие писательнице воспроизвести необычайно достоверное изображение моря. Оно, словно дикий зверь, вобравший в себя всё зло мира, «кидается на скалы», шумит и злится, злится, злится... Эта деталь неоднократно упоминается в произведении, словно убеждая нас в том, что здесь, под скалой, вдали от людей и кораблей, море обречено взывать к камням и не получать ответа, обречено бесноваться, и нет силы, способной его успокоить... Или всё-таки есть?
Во второй части рассказа, когда мы вместе с героями любуемся закатом, для описания которого Дашевская использует не только метафору «горит огнём», но и гиперболу «в полнеба», мы узнаём, что Джордж умеет играть на пианино. Эта деталь — последняя в описании образа мальчика. Перед нами предстаёт некий «инопланетянин», не интересующийся ни инструментами, ни оружием, не выпускающий из рук телефон, да ещё и говорящий на непонятном языке. Такой портрет возникает из-за того, что мы видим Джорджа глазами его прадедушки. Рассказчик словно передаёт ему слово через несобственно прямую речь, позволяющую герою высказывать своё мнение, рассказывать в нескольких предложениях историю его семьи, описывать мысли и чувства. Ту же роль выполняют и диалоги: они раскрывают перед нами внутренний мир действующих лиц, и мы без труда понимаем их. Для этого также важны отдельные эпизоды. Например, момент, когда старик варит кофе. После этого мальчик берёт чашку и обжигает пальцы, но терпит. Или тот факт, что он не любит кофе, но всё же пьёт, чтобы не обидеть прадедушку. Всё это говорит нам о том, что он хорошо воспитан и что, несмотря на своё увлечение модным гаджетом, он способен чувствовать и ценить природу, ведь даже запах кофе здесь, на вершине скалы, в сочетании с «горьким ароматом диких трав» кажется ему чем-то особенным, совершенно отличающимся от пыльного города. Здесь прослеживается антитеза — противопоставление мира природы и городской среды. Юный музыкант принадлежит ко второй. Он далёк от мира своего прадедушки настолько, что кажется последнему существом с другой планеты. Они даже говорят на разных языках, и в прямом, и в переносном смысле. И старик с горечью отмечает, что мальчик и пианино общаются как-то по-своему, а как — он не понимает... Но вот Джордж садится за инструмент, он, этот сероглазый мальчик, не похожий на прадеда даже внешне, схожий с ним лишь именем и любовью к природе, «чужой» и «странный». Садится и нажимает на первую клавишу, нота расщепляется на два звука: пианино расстроено, но ещё звучит. Но мальчик не смущается и начинает играть...
И тут случается чудо: море успокаивается. Старику кажется, что он оглох: настолько внезапна эта перемена. Он ошеломлён, как и читатель. Мы не понимаем, что произошло. Неужели этот юноша из другой страны оказался той самой силой, той единственной силой, способной усмирить грозную мощь моря? И мы догадываемся, что дело вовсе не в нём, а в музыке. Именно в музыке, не в радио или телевизоре, а в музыке. Пусть она исполнена не совсем умело, на расстроенном пианино, но это волшебный язык, который понятен и мальчику, и его маме, и старику, и пианино, и морю... Об этом и хотела поведать нам Нина Дашевская: о необыкновенном свойстве музыки быть родной для каждого и каждому давать самое нужное, о музыке, навек остающейся в душе и успокаивающей самую сильную бурю: на море и в сердце...