Мы с Ним познакомились четыре года назад — а кажется, это произошло на днях. Поначалу нам друг с другом было непросто. Он уже тогда знал многое, а я не знала практически ничего. Он рассказывал мне десятки удивительных историй обо всём на свете: о местах, в которых я никогда не бывала, о поэтах, книги которых ещё не открывала, о чудесах, которых не видела. Он читал мне стихи и объяснял, о чём на самом деле «Пиковая дама» и что такого особенного в прозе Чехова. Мне нужно было знать тысячу правил, чтобы говорить с ним на одном языке: Он очень не любил, когда я делала ошибки. Бывало, во время встречи с Ним мне украдкой приходилось набирать в поисковой строке браузера «запятая после между прочим» или что-то в этом духе. Он, конечно, это видел, но никогда не делал мне замечаний: Ему было важно вдохновлять учиться. Иногда, правда, я совсем не знала, что ему сказать, и могла пропасть на несколько месяцев (а то и дольше). За это я до сих пор себя корю. Он любил порядок, и мы вместе терпеливо раскладывали по полочкам все те удивительные открытия, которые встречались на нашем пути.

Кстати, с таким восхищением к нему относилась не только я. Как только рядом с ним появлялись новые люди, они тут же выражали желание познакомиться с Ним, узнать Его получше, оставить Ему что-то на память о себе. Особенно это, конечно, касалось творческих ребят: поэтов, писателей, критиков. Оно и понятно: даже при его эрудиции он не очень часто говорил о числах или сыгранных нашей сборной в этом году футбольных матчах. Хотя иногда у Него находились смешные истории и про хоккеистов, и про физиков, и про математиков. А однажды он внезапно начал пылко мне объяснять, что произойдёт, если вдруг растают льды Арктики. Не переживайте, Он обещал, что всё будет в порядке.

Мне нравилось бывать на посвященных Ему событиях. Он проходили раз в пару месяцев, но мне, конечно, хотелось бы, чтобы это случалось чаще: Он в моих глазах всегда заслуживал всяческих похвал. За эти четыре года мне не раз выпадала честь представить его в начале таких встреч, и я всегда чувствовала особенную гордость, выводя на экран Его изображения. Гости аплодировали Ему, втайне робко надеясь когда-нибудь рядом с Его именем увидеть своё. У многих эта мечта, кстати, сбылась.

И у меня сбылась тоже. Все эти четыре года моё имя стояло рядом с Его: Валерия Жданова, редактор Альманаха Литературного творчества. Не буду скромничать: мне было это крайне приятно. Казалось, всё, что начинается после запятой сразу за моей фамилией, добавляет важности моей небольшой персоне. С Альманахом вообще чувствуешь себя важным и нужным: вычитываешь тексты, меняешь дефисы на длинные тире, размышляешь, где проходит грань между эссе и очерком, чтобы отправить работу в правильный раздел, — а он тем временем растёт, узнаёт новые истории, находит новых авторов и читателей. И я расту вместе с ним: как автор, как читатель, как человек.

Эти четыре года у нас была отличная команда: Альманах с десятками его историй, я, Глеб, Лена и Марина (а чуть раньше — Света)*. Вместе мы прочитали, наверное, сотни миллионов знаков и тысячу раз набирали на клавиатуре комбинацию, выводящую на экран кавычки-ёлочки. А сколько раз, просматривая уже опубликованное, мы натыкались на досадные ошибки или пропущенные запятые. Отрицание, гнев, даже депрессия. И всегда в итоге — правки.

Да, у Альманаха была отличная команда — но всё хорошее однажды заканчивается, чтобы уступить место новому: другому, но, без сомнений, тоже хорошему. Чем это станет для меня, я пока не знаю, зато точно знаю, что ждёт Альманах. Он теперь попадёт в новые заботливые руки — к Вике**. Теперь она будет читать тексты, править кавычки и удалять лишние запятые. Теперь она будет писать колонку редактора на этой страничке. А я займусь чем-то новым. Но не писать в Альманах совершенно не значит его не читать. От этой привычки мне уже никогда не избавиться.



*Светлана Щёлокова — редактура Альманаха (октябрь 2016 — июль 2017)
Глеб Чэн — вёрстка Альманаха (август 2017 — октябрь 2020)
Елена Бачманова — редактура Альманаха (сентябрь 2018 — октябрь 2019)
Марина Сыромятникова — вёрстка и редактура Альманаха (ноябрь 2019 — июль 2021)

**Виктория Левченко — вёрстка и редактура Альманаха (с августа 2021).


26 августа 2021

Колонка редактора сама себя не напишет.

Сколько жестокой правды в этих простых словах. Но на деле так и получается: если не я — то кто?
Весь вчерашний день я провела с ноутбуком в руках и перекати-полем в голове. О чём мне написать? О лингвистической программе? О грядущем дне учителя? Об осени, на худой конец? В какой-то момент отчаяние захлестнуло меня с такой силой, что мне показалось: ещё одно мгновение, и всё — я попаду в ад неудачливых писателишек. Тут-то меня и осенило.
Написание текста — те же девять кругов: от весьма терпимого лимба, в котором можно оставаться в состоянии счастливого ничегонеделания, до ледяного озера бесконечной редактуры недалеко от Люцифера. И я, подобно Данте, намерена пройти их все.

Круг 1, или «Я лучше помолчу»
Любой навык требует постоянной (на худой конец — периодической) тренировки. Увлекшись небольшими заметками в блоге, я совершенно утратила навык писать что-то более-менее полное и завершённое. Короткие тексты можно писать о забавном и незначительном: случайно обронённой фразе, курьёзной ситуации, странном сне. Чуть более серьёзный объём налагает ответственность: нужно найти что-то достойное, новое, интересное — а где это искать, если про всё уже писано-переписано? Про лингвистику лучше расскажут лингвисты, рассказов про учителей пруд пруди, с осенью отлично справились Пушкин и целая плеяда поэтов после него.

Чехов, наставляя молодого Куприна, советовал ему не писать о далёком и экзотическом — достаточно посмотреть вокруг или выглянуть в окно. Словом, ни о чём не напишешь так хорошо, как о том, что знаешь сам: о своей жизни, друзьях, работе. Но об одном Чехов забыл: не все мы, начинающие прозаики, способны превратить бытовую рутину в гениальный текст. Так и представляю театральную афишу: «История Валерии Ждановой. Драма в четырёх действиях». Публика начнёт засыпать ещё до антракта. Нет, нет и ещё раз нет. Пусть другие пишут, а мне этому миру нечего сказать.

Круг 2, или «У меня ещё куча времени»
Всё не так плохо. Мне нечего сказать сейчас. Это даже не кризис — так, творческие сомнения. С кем не бывает? Даже с самыми плодовитыми авторами подобное случалось. Возможно, моё Вдохновение поджидает меня за ближайшим углом. Только не нужно за ним гнаться — оно любит догонялки. Придётся просто подождать, пока Вдохновению не надоест отсиживаться в одиночестве, и оно само не придёт ко мне. Плавали — знаем. Нужно рационально использовать это время. Сделать домашнее задание/заняться уборкой/дописать эссе или реферат. В конце концов, пролистать ленту в инстаграме.

Это не прокрастинация, неправда. Где Чехов предлагал искать темы для творчества? Вокруг себя, правильно. Ему для этого нужно было выходить на улицу — но в то время просто не было соцсетей. Так что я могу здорово упростить себе задачу. Словом, план такой: посмотрю сторис, проверю мессенджеры, отвечу на почту. А там и текстом займусь.

Круг 3, или «Ну здравствуй»
Всё случилось, как я и предсказывала — Вдохновение пришло. Только вот почему-то никто не предупредил, что надолго оно не задержится. Вдохновение, как Дедушка Мороз, промелькнёт где-то совсем рядом, подарит ощущение чуда и радости, а после снова исчезнет в своём волшебном лесу. Но ты не останешься один, не переживай. Вдохновение обязательно оставит с тобой своих помощников: Усидчивость, Концентрацию и Терпение. Ребята очень скучные, надо сказать. Они будут сидеть рядом и следить, чтобы ты печатал, не поднимая головы от экрана/писал, не отрывая карандаша от бумаги. Терпение ещё и ужасно ненадёжное: вечно норовит куда-то сбежать. А остальные без него становятся какими-то бесполезными. Вдохновение, милое, я знаю, что у тебя много дел, — но почему, почему ты не можешь задержаться у меня подольше?

Круг 4, или «Время выучить la lingua italiana!»
Воспользовавшись тем, что Терпение в очередной момент куда-то запропастилось, вспоминаю: я же ещё со времен Университета мечтала выучить итальянский, а предавать свои мечты — дело неблагодарное, ведь они могут ответить тебе тем же. Так, где мои учебники? Наверное, на дальней полке в гардеробе. Да ладно, я быстренько там разберусь. Я почти уверена, что знаю, где лежит всё необходимое для parlare italiano.

Спустя полтора часа бесплодных поисков понимаю, что желание заниматься итальянским безвозвратно потеряно вместе с Усидчивостью, Концентрацией и ветреным Терпением.

Круг 5, или «Кажется, время для кофе»
Не срослось с итальянским? Не беда. Важность отдыха тоже никто не отменял. И что с того, что я написала всего страничку? Позади, между прочим, уже четыре круга — а это не так легко, как может показаться. Чашку кофе (а то и пирожное) я уж точно заслужила. К тому же от голодного человека всё равно никакого толка нет, одни расстройства. Так что у меня кофе-брейк, продолжу позже.

Круг 6, или «Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно»
Я потратила на этот текст три дня, кучу нервов и десяток кружек кофе. Всё ради того, чтобы у меня ничего не вышло? Это несмешно, немило, несерьёзно. Достоевский писал о преступлениях и наказаниях, Тургенев — об отцах и детях, Роулинг — о Гарри Поттере и философском камне. А я написала ни о чём. Да, я это, конечно, закончу — негоже бросать начатое. Но закончу во всех смыслах — я больше никогда не буду писать.

Круг 7, или «Конца-края не видно»
Я-никогда-это-не-закончу. Лучше-сейчас-же-бросить. Я-всё.

Занавес.

Круг 8, или «Я, чёрт возьми, гений!»
Последнее предложение... ещё немного... и... готово!

Не верится! Мне кажется или это шедевр? Нужно убедиться. Перечитаю разок.
*спустя пару мгновений*

Нет, всё и вправду так. Глубоко, ёмко, остроумно. Неужели это действительно я? И если это так — где мои многомиллионные контракты?

Круг 9, или «Сколько текст ни редактируй»
Что ж, текст закончен и отправлен, совесть моя чиста. Время громкой славы ещё придёт, а пока я могу позволить себе заслуженный отдых. Чашка кофе — не потому что перерыв, а потому что хочется; пирожное — не ради пользы для мозга, а просто так, для удовольствия. Сейчас ещё раз зайду на главную страницу с колонкой в Альманахе — и, пожалуй, посмотрю сериал. Но, постойте, что это?.. Дефис вместо длинного тире?!

А теперь точно занавес.


12 октября 2019

У вас не бывает такого: раз — и внезапно забываешь, как правильно пишется слово? Мне, человеку с профессией «редактор» в резюме, наверное, в этом признаваться не стоит. Но чего греха таить — случается. Вроде бы и правило помню, и всегда гордилась своей врождённой грамотностью. И вот недавно вычитывала перед публикацией текст и споткнулась о слово «наполовину». Как же надо — раздельно или слитно? Попыталась вставить прилагательное. Прилагательное не очень вписалось, но сомнения не отпустили. Для меня оказаться уличённой в безграмотности — пожалуй, одна из самых унизительных в мире вещей. Ведь писать без ошибок — это единственное, что я умею. По крайней мере, так мне казалось, пока мы не встретились с этим глупым «наполовину». Не зря говорят, что язык ранит острее меча. Меня он тогда ощутимо задел.

Скрепя сердце я, воровато оглядываясь по сторонам, полезла в интернет. Естественно, стоило мне вбить в поисковой строке проклятое слово, я мгновенно вспомнила, как нужно правильно писать (слитно, это же очевидно, Лера!). Но было уже слишком поздно делать вид, что проблему я решила самостоятельно, и я обречённо посмотрела на экран. И среди десятка ссылок, представших перед моими глазами, примерно треть относилась к стакану (тому, что наполовину пуст или полон). Что-то неожиданно привлекло меня в этой, казалось бы, порядком приевшейся фразе. «Выражение, позволяющее определить мироощущение человека в целом как пессимистическое или оптимистическое», — объясняла смысл Википедия, на всякий случай в скобочках добавляя, что если ты пессимист — стакан у тебя пуст, если нет — полон.

Я задумалась. Мне не составит труда определить своё мироощущение. Буквально вчера, разговаривая со знакомым, я долго и упорно строила самые печальные прогнозы относительно ближайшего (и не очень) будущего, когда он прервал меня вопросом: «А ты можешь перестать быть таким пессимистом?». Я огрызнулась, и тема была закрыта. Но вопрос-то остался — действительно, а могу ли я перестать?

Сейчас на дворе июль. Наш Институт чародейства и волшебства замер в приятном ожидании — всё застыло в предвестии Игр. И пока у нас есть пара мгновений перевести дух, я мысленно возвращаюсь к июню — месяцу, когда на сцене Научного клуба состоялась премьера пяти спектаклей, а стажёры занимались анализом пьес. Среди них был и Шекспир. Кажется, именно ему приписывают знаменитую фразу про то, что весь мир — театр. Я совершенно согласна с этим. Правда, с одной оговоркой: люди в нём не только актёры, но ещё и режиссеры, осветители и гримёры. Мы старательно подбираем слова, но потом забываем их — и приходится импровизировать. Иногда получается удачно, иногда — провал. Мы меняем маски, костюмы и декорации. Переодически мы срываем аплодисменты, чтобы потом сорваться самим. Но самое главное — мы являемся сценаристами собственной жизни. Но почему тогда нам, наконец, не научиться писать счастливые пьесы?

Совершая определённые поступки, отыгрывая новые акты этих пьес, мы делаем выбор. Мы решаем, пойти в кино или в театр; купить рыбу или мясо; быть хорошими или плохими. Но самое главное — мы постоянно, каждую минуту решаем, быть ли нам счастливыми. И нет, счастье — это не вопрос Фортуны, Мойр, популярности или денег. Счастье — это как поиск хорошей работы: придётся сперва потрудиться, чтобы её найти. Правда, если в случае с работой вам пригодятся образование, опыт и полезные знакомства, то со счастьем всё несколько сложнее. Здесь придётся налаживать связи с одним зачастую очень несговорчивым человеком — с самим собой. А уже потом, найдя общий язык и подружившись, этого человека придётся ещё и перевоспитать — сделать из пессимиста оптимиста. А перевоспитывать кого-то ой как непросто, можете мне поверить.

И я убеждена, что наполнить стакан сразу практически невозможно. Делать это придётся медленно, капля за каплей. Я пока даже толком и сама не знаю, чем его наполнять, ведь я ещё в начале этого пути. Но полагаю, что уверенностью в себе и в правильности своих решений, положительными впечатлениями и приятными книгами, любовью к собственному телу и заботой о нём. А вот негативные эмоции, страхи, обиды и тех, кто их вам причиняет, лучше расплескать. Пусть стакан наполняется медленно — но верно. А если вы тот счастливчик, у которого он с самого начала был полон, — будем очень благодарны вашим советам. Нам, пессимистам, бывает сложно верить в хорошее, знаете ли. Но потихоньку мы этому учимся. Важно помнить, что всё, что ни делается, делается к лучшему. И то, что происходит с нами, — тоже.

«А ты можешь перестать быть таким пессимистом?».
Да, слушай, я могу. Просто не сразу. Становиться лучше и счастливее можно понемножку, день за днём. Я вот уже точно не ошибусь в слове «наполовину» и не дам моему настроению портиться по пустякам. Я же точно знаю: всё — к лучшему. Я пишу свою счастливую пьесу.

12 июля 2019

У меня много друзей. Все они очень разные, каждый со своими проблемами и привычками. Кто-то живёт, не задумываясь о будущем и не парясь по пустякам. Кто-то, как я, анализирует каждый свой шаг и превращает любую мелочь в катастрофу.

У меня много друзей. Есть среди них мои ровесники — те, с кем мы вместе когда-то ходили в школу или университет. Есть более взрослые — эти уже обзавелись семьями и даже растят детей. А есть и совсем юные ребята — с ними мне посчастливилось встретиться благодаря чудесной профессии преподавателя. С каждым из них интересно по-разному: кто-то может дать мудрый совет, кто-то — рассказать о новых мемах, а кто-то с удовольствием напомнит конфуз пятилетней давности.

У меня много друзей. Среди них и русские, и европейцы, и жители Китая. Большинство из них, к счастью, рядом, но есть и те, с кем связь приходится поддерживать на расстоянии. Нас могут разделять километры, языковые барьеры, традиции и характеры — но главного этого не меняет.

У меня много друзей. И только с одними ребятами я никак не могу подружиться. Да вы их наверняка знаете. Их зовут Здесь и Сейчас.

Говорят, те, кто сумел найти со Здесем и Сейчасом общий язык, — настоящие счастливчики. Они не живут прошлым и не страшатся будущего. Остановись, мгновенье, ты прекрасно — и так 24 часа семь дней в неделю. Ну не здорово ли? Хотя, может, это всё только слухи. Я за свои 25 подобных людей не встречала. Нет, конечно, временами каждый бывает счастлив и беззаботен. Но потом праздник заканчивается, и мы снова остаёмся один на один со своими страхами, сомнениями, в лучшем случае — надеждами. Почему, ну почему Здесь и Сейчас не хотят быть моими друзьями?

Или это я не умею с ними дружить?

Бывают моменты, когда их отсутствие ощущается особенно остро: конец года, начало весны и каждый понедельник. Писать этот текст, кстати, я начала ещё в середине декабря. Но, конечно, закончить его Там и Тогда не вышло. Может, получится сделать это в понедельник в начале марта?

Кажется, мы все устроены похоже. Мы заканчиваем домашнее задание в ночь накануне сдачи, не успевая и не высыпаясь; составляем списки того, что нужно успеть за ближайший месяц/до 18 лет/до конца жизни; начинаем с нового года новую жизнь. А ещё более искусно придумываем причины, почему не нужно выполнять пункты из этих списков прямо Здесь и Сейчас. Конечно, позже успеется. Бег по утрам без меня никуда не убежит. Можно начать и с понедельника. До него же всего ничего.

Но что, если понедельник сегодня?

Может, пора перестать тратить свои силы и изобретательность на поиск поводов чего-то не делать? Слишком долго Здесь и Сейчас стояли где-то в сторонке, не принимая активного участия в моей жизни. Точнее, они стучались-стучались в двери — но я не стала им открывать. Вместо них я проводила вечера с Воспоминаниями и Надеждами. Они, конечно, очень милые. Но только счастья своего с ними не построишь и навсегда останешься где-то посередине, между уже минувшим и ещё не наступившим.

Что если на этот раз я дам себе одно-единственное весеннее обещание — наконец впустить Здеся и Сейчаса в свою жизнь? И не буду откладывать его до следующего понедельника. Они ведь совсем непритязательны, эти Здесь и Сейчас. Мы с ними можем сходить на каток, пока снег ещё не растаял, испечь печенье или отправить, наконец, этот текст в Альманах. И вы со своими текстами тоже не тяните. Это дело неблагодарное.

А теперь я заканчиваю. Нужно выполнить обещание. Когда? Здесь и Сейчас.

8 марта 2019

Лейтмотивом всех моих текстов последнего года было море. Ненавязчиво, но без перебоев оно постоянной изменчивой величиной лежало за каждой моей мыслью. Но наступила новая осень — а вместе с ней и время менять лейтмотив. Теперь через мои слова строгой линией потечет река. Нет, не символ изменившейся жизни и грядущих перемен. Весьма конкретная — Нева.

Вообще, конечно, не упомянуть символы после августа сложно. Но и говорить о них ещё рано: слишком свежи пока впечатления; слишком многие смыслы, иногда противоречивые и ещё не разгаданные, остались и, словно призраки, появляются в тишине ночи и задают вопросы, ответы на которые только предстоит найти. Эти вопросы ещё могут подождать — для всего наступает своё время, а загадки отлично расцвечивают жизнь.

Но, уверена, каждый из нас открыл для себя в августе что-то такое, что изменило — нас самих, мир вокруг, — что угодно, неважно. Важнее то, что в один момент казавшееся ясным и в достаточной степени прозрачным понятие вдруг обрело новые смыслы.

Для меня таким «чем угодно» стало простое слово — «маска».
Карнавал, безудержное Возрождение, шут и король меняются местами, а где-то над всем этим Рабле с его «Гаргантюа и Пантагрюэлем» — примерно такие ассоциации возникали при упоминании маски у меня как у историка литературы, прочитавшего на втором курсе (=давно) про народную культуру у Бахтина. Но это издержки филологического образования: мы часто вкладываем в понятия больше смысла, чем нужно в данный конкретный момент. Так вышло и со мной: под тяжестью определенного культурного бэкграунда я совершенно не подумала, что маска бывает со мной куда чаще, чем Бахтин. Без маски я не выхожу из дома. Это как-то само собой разумеется: можно забыть зарядку для телефона или кошелек — но не маску. Свою маску не забывает даже самый ужасный растяпа.

Полагаю, я могу не пояснять, какое именно значение слова я имею в виду сейчас. Оно стало даже не то что понятным — банальным и, на мой вкус, пошлым. В мелодрамах разной степени слезливости главный герой то и дело призывает возлюбленную снять маску и не бояться показать себя настоящую (с точки зрения гендера схема действует и наоборот). После этих слов маски обычно отброшены, звучит трогательная музыка, а герои — уже, разумеется, искренние и настоящие — счастливо воссоединяются.

Это замечательный финал, о котором в глубине души мечтает даже самый закоренелый циник. Имею в виду, о возможности быть самим собой и ничего из себя не строить.

Но после одной из августовских Игр у меня возник вопрос: а что если маска на человеке вовсе не говорит о его лицемерии/неискренности/желании поводить всех за нос и так далее? Что если маска — действительно граница? И что если в том, чтобы надевать маску, нет абсолютно ничего плохого?

Теперь по порядку. Если граница — то между чем? Совершенно необязательно между правдой и ложью. В жизни мы вынуждены выступать в нескольких ролях, причём часто их приходится играть одновременно. Я могу быть и дочерью, и матерью, и стоматологом, и любителем техно. И совершенно невозможно во всех этих амплуа оставаться одинаковой. Я не буду разговаривать со своими родителями так, как говорю с детьми; моя манера общения с пациентами определенно будет отличаться от тона, который я выберу для беседы с друзьями на вечеринке. Будет меняться голос, подача, слова и речевые обороты — каждый раз я буду надевать более подходящую случаю маску. Речь не идёт о том, что я буду изменять себе и свои идеалам, врать и изворачиваться. Напротив, моя маска лишь поможет мне очертить те границы, в которых мне стоит оставаться (или за которые я могу зайти). Я надену маску — и это абсолютно нормально.
Что если наши маски — это не нечто, скрывающее наше внутреннее я, а то, что помогает нам взаимодействовать с миром и существовать в тех обстоятельствах, в которые нас ставит жизнь? Слово «ограничивать» часто ассоциируется у нас с чем-то неприятным — но почему?
Свои границы мы можем устанавливать сами — и именно они позволяют нам нами же и оставаться. Гораздо страшнее оказаться вне границ. Это похоже на полёт без скафандра в открытом космосе: звучит здорово, но на деле приводит к катастрофе. Наши границы, наши маски позволяют нам не забывать, что мы должны делать и, главное, для чего мы это делаем. Они меняются с каждым годом в зависимости от социального статуса, работы, окружения. Расстаться со старой маской бывает очень непросто — уж я точно знаю, о чём говорю. Но и это нормально: почти любые изменения вызывают чувство страха перед неизвестностью. Главное, правильно расставить границы, в которых ты теперь будешь существовать, и тогда твоя новая маска — и новая роль на сцене жизни — наверняка придётся впору.

А будет ли карнавал?
Непременно — это ли не есть жизнь?


20 сентября 2018

Июль. Жара едва спала, а рабочий день только кончился. По узкой улице я еду на самокате купаться. Купаться мне, откровенно говоря, не очень-то хочется: понедельник выдался долгим — сейчас бы книжку и коробку конфет… Но сладкое я не ем уже неделю, а правильное питание без физических нагрузок, как известно, мало что дает. Вот поэтому я и еду на самокате на пляж.

Мысли в голове совсем не веселые. Вроде всё здорово: и солнце уже не так печёт, и августовская программа начинается через неделю, и Петербург не за горами. А вот не то всё. Онегинское такое состояние. Жалею себя, короче.

И вот всегда так: немножко — а до счастья не хватает. А без счастья ты какой? Правильно — не-счаст-ный.

И еду я, значит, дальше, такая несчастная. Мысленно планирую: «На глубину, вдоль буйков туда-обратно — и на берег. Минут 30 нормально будет…». Но про английский сплин свой не забываю: разочарованно так еду, тоскливо.

И на приличной скорости врезаюсь в кочку на дороге. Надоевшие слова «вокруг тебя весь мир кружит» внезапно перестают быть абстракцией. Мой железный Буцефал в мгновение превращается в настоящего козла с вытесненных из памяти уроков физкультуры — мне приходится прыгать через руль, чтобы сохранить в целости свой и так небольшой нос.

Лечу я, значит, и думаю: «Ай да я! И как же теперь на работу с синяком под глазом?».

Обошлось. Пусть не очень ровно, оцарапав лодыжку, я приземляюсь на асфальт. Буцефал — рядом. Ремешок на правой босоножке вырван с корнем: как не умела прыгать через козла, так и не умею.

Ковыляя, добираюсь до пляжа. Конечно, все только и смотрят что на мой порванный ремешок. Как будто с ними подобного никогда не случалось. Онегинская хандра переходит прямо-таки в раскольниковскую нетерпимость к окружающему. Бросаю подставившего меня Буцефала на гальку, сама сажусь рядом. Пишу в диалог коллегам: «Где ближайший ремонт обуви?». Вскоре получаю ответ: «В Весёлом». Нет, ну все против меня. Весёлое наверняка не оправдает своего названия, плюс за год жизни в Олимпийском парке я так и не научилась здесь ориентироваться.

Ладно, как там говорила Скарлетт? «Я подумаю об этом завтра». Так и поступлю с Весёлым. А сейчас искупаюсь. У меня же теперь стресс. А стресс + отсутствие сладкого + физическая нагрузка вместе должны дать непревзойденный результат.

Всё по плану: плыву в глубину. Людей и медуз по мере удаления от берега становится всё меньше — это радует. С лодочной станции играет Billie Jean, местные предприниматели призывают не упустить последний шанс прокатиться на катамаране «Виктория» и желают хорошего лета. Да уж, хорошенькое лето выходит, как же. Обувь испорчена, нервные клетки разрушены, а брошенные на берегу без присмотра вещи наверняка сопрут. Плыву — а параллельно думаю, как попаду домой, если останусь без рюкзака.

Доплываю до последнего буйка слева. Теперь обратно до первого — и на берег, спасать имущество. Плечи начинают болеть. Говорят, тонущие не могут кричать. Неужели это правда?

Солнце приближается к линии горизонта, а буёк очень далеко. Да ещё и против течения. Так скоро я буду мастером не литературного творчества, а спорта. Продолжаю плыть, удвоив усилия. Буёк не приближается. Я прибавляю скорости. Никакого результата. Начинаю раздражаться. Ну что за день? Плыву ещё быстрее. Буёк, кажется, тоже. Что происходит?

Проходит несколько минут, прежде чем я понимаю, что не стоило пренебрегать рекомендациями окулиста: редакторская работа окончательно посадила мне зрение, а буёк оказался мужичком лет 30. Кажется, очки из аксессуара скоро превратятся в жизненно необходимый элемент. И сколько напастей может выдержать один человек? Да и рюкзак как пить дать спёрли.

И вот тут-то это происходит. Меня накрывает с головой — но не новыми негативными мыслями, как можно было предположить, — волной отменной черноморской воды. Я барахтаюсь, пытаясь всплыть и вдохнуть хоть немного воздуха, кашляю и вытираю мокрыми руками ещё более мокрое (это возможно?) лицо. И в этот момент — не знаю: то ли Посейдон решил вмешаться, то ли пусть и разогретая солнцем, но всё-таки освежающая морская вода возымела действие — всё встает на свои места.

Порванный ремешок на босоножке — ерунда. Его же можно починить в Весёлом! И мысли, что мучали меня весь день, — тоже ерунда, через неделю я про них даже не вспомню. И даже если приёмной комиссии не понравится моё эссе о Мунке — не конец жизни. А рюкзак я, растяпа, наверняка сама снова бросила непонятно где, не потрудившись запомнить ни одного ориентира.

Как же мы, люди, всё-таки любим надумывать себе проблемы. Не все, конечно: бродят по свету несколько счастливчиков, способных контролировать свои мысли и не делать из мухи слона. Но зачастую нам — не побоюсь этого слова — нравится драматизировать, страдать и, как следствие, себя жалеть. Действительно, кто сделает это лучше тебя самого?

Возвращаясь к берегу, продолжаю размышлять. Как же научиться ценить то хорошее, что дано тебе в жизни, не придумывать проблемы, а встречаясь с настоящими — как можно равнодушнее пожимать плечами? Онегинская томная печальность, конечно, привлекала девиц — но как бы ни был гениален созданный Пушкиным образ, всё же он остается только образом. Такой груз разочарований с жизнью несовместим.

В нескольких десятках метров обнаруживаю свой рюкзак и Буцефала. Сажусь на камни обсохнуть и думаю дальше. Контроль своего настроения, тренировка мыслей и чувств — такая же работа, как работа с мышцами, например. Здесь нужно выработать привычку. Как запрещаешь себе есть после шести — так запрещай думать о плохом. Одергивай, делай замечания. Само это умение не придет. Нужны тренировки. Хочешь — веди дневник, как Лев Николаевич. Или повесь канцелярскую резинку на руку и щелкай по запястью каждый раз, когда начинаешь снова надумывать. Как избавляешься от вредных привычек, так избавляйся от дурных мыслей и гони из жизни то, что тебя к ним приводит. Есть простой способ — улыбнуться. Согласно функциональному подходу американского психолога Уильяма Джеймса, сначала улыбка — следом эмоция. Проще говоря, ну как может грустить улыбающийся человек? Это нелогично.

Поднимаюсь и иду к выходу с пляжа. Буцефал тяжело гремит по камням. Философия философией — но есть и вполне насущный вопрос: как добираться до дома? Поразмыслив, прихожу к выводу, что варианта у меня три:

— признать поражение и ехать в порванной обуви. Не очень удобно, конечно, но как-то… прилично, что ли. По-городскому;

— отдаться природе и ехать босиком. Будто я такая независимая, свободная и не боюсь битых бутылок на дороге;

— наконец, последний вариант — компромиссный: ехать в одном босоножке (том, что целый, разумеется). И этой же ногой отталкиваться.

Прикидываю, как всё это будет выглядеть в реалиях Олимпийского парка, и принимаю непростое решение.

Домой еду практически на щите — выбрала первый вариант. Порванный ремешок развевается на ветру, но мне уже не кажется, что все на него смотрят. Потому что теперь я не ищу везде минусы. Знак плюса мне нравится куда больше.

Да и в босоножках я, на самом деле, не очень люблю ходить. В кедах как-то удобнее.


1 августа 2018

Я на концерте молодых виолончелистов. Все так важно и торжественно.
Смущает моя полосатая рубашка и джинсы на несколько размеров больше нужного — хочется соответствовать. Все музыканты в черном. Просили их одеться именно в этот цвет или они сделали это не сговариваясь?
У всех идеальная осанка. Наверное, дело в инструментах. Невольно выпрямляю спину. Очень хочется соответствовать. Седой мужчина (должно быть, преподаватель) говорит о Бахе и особенностях виолончели. Хрупкая девушка с кружевным воротничком берет инструмент. Какие же у нее тонкие запястья! Смотрю на свои руки: пальцы в ручке, ладонь сбоку, как всегда, измазана черной пастой — извечная участь левшей. Что и говорить, писать — далеко не так изящно, как играть на чем-то. Вон как девушка грациозно водит смычком. А я со своим блокнотом и карандашом вечно горблюсь и морщу лоб.
Да не только в этом дело. Музыка течет, переливается, окутывает слушателя, словно теплые морские волны. Забываешься — и течение уносит тебя. Совсем не так с текстом. То и дело останавливаешься, пытаясь подобрать правильное слово. Перечитываешь — и спотыкаешься о свои же громоздкие неуклюжие предложения. Нет, так, конечно, не у всех. У правил должны быть исключения. И, кажется, я к ним не отношусь.
Виолончель звучит, то затихая, то нарастая. Волны музыки наступают — и отходят. Я вдруг ощущаю небывалый духовный подъем. И я так могу! Язык — та же музыка. Главное — взять верные ноты! И я непременно выберу самые красивые! Волны шумят все громче. Я чувствую соленые брызги на щеке. Очень ярко. Прищуриваю глаза. Галька под ногами шуршит. Галька шуршит… шуршит… как обертка от конфеты! Точно! Галька шуршит, как обертка. Вот и музыка слов! Не так уж это и сложно.
Иду по шуршаще-оберточным камням. На изящной, словно женское плечо, скамейке сидит старик. Мы не встречались раньше, это точно. Но он кажется мне смутно знакомым. Воспоминания, неуловимые, как мотыльки в ночи, роятся в голове… Сажусь рядом. Мне ужасно хочется с ним поговорить. Он такой забавный: длинная, словно река Миссисипи, борода; брови, похожие на кусты шиповника; широкая белая рубаха цвета свежего коровьего молока. Настоящий сказочный герой.
— Здравствуйте, — обращаюсь к нему. Молчит. Может, задумался? Пытаюсь заглянуть ему в лицо. Глаза, словно стрелы, прознают водную гладь.
— Так красиво, просто дух захватывает! — решаю проверить на нем музыку слов. — Только посмотрите на эти волны! Резвятся, словно юные красавицы: локоны их путаются и превращаются в пену… А тучи, что набежали на солнце! Словно огромные исполины взяли золотое светило в плен… — говорю — и не верю, что это я. Слова так и льются. Куда уж там виолончели… Решаю не упускать момент вдохновения: — А вот галька…
— Величайшие истины — самые простые. Как и все в мире.
Что? О чем это он? Старик повернулся и теперь смотрит прямо на меня. Где же я его видела?..
Ладно, не хочет говорить о пейзаже — поговорим об истине. Подхватываю:
— Истина — мысль искрящаяся…
Он меня будто не слышит. Не очень-то вежливо.
— Вот я — начинающий писатель и… — не отступаю.
— Я тоже писатель.
— И что же вы написали? — может, я книжки его читала?
— Не о том сейчас речь, — ну, все понятно. Писатель, как же. Писатели не говорят таким скучным языком. — Творчество — это работа. Ты думаешь, сравнила гальку с конфетами — и готово?
Какой сердитый старик. Он здорово меня задел! Стоп. Откуда он вообще знает про конфеты?
Галька в один миг перестала мне казаться такой уж шуршащей.
— Хотите сказать, у меня нет таланта?
Старик поворачивается и смотрит на меня долгим взглядом строгих глаз. Я точно его уже когда-то видела. Может, в детстве?
—А что вообще такое талант? — усмехается старик. — Посмотри на море. Волны набегают на берег и уходят обратно. Так же и вдохновение: сейчас оно здесь — а через мгновение исчезнет.
— И что же тогда? Лучше совсем не писать? — спрашиваю разочарованно.
— Вечно ты торопишься, — кажется, старик улыбается в бороду. — Видишь скалы вон там, справа? Они огромны — а ведь когда-то на их месте была пустота. Как все в мире проходит свой путь становления, так и писательское мастерство есть процесс познания и осмысления прочитанных книг. Стремление к самосовершенствованию — неотъемлемая часть хорошего литератора. Но даже и это не все.
— А что еще?
— Там, на горизонте, лодка. Думаешь, она скоро достигнет дальнего берега? — признаться, не знаю. Да и берега не видно. — Нет ничего важнее времени и труда, вложенных в произведение. Текст — это тысячи черновиков и набросков. Даже гении работают над собой. Иногда в поисках правильного слова приходится отбросить сотни других. Вот все школьники почем зря ругают мой дуб. А знаешь, сколько времени я писал этот, казалось бы, небольшой отрывок?
Дуб. Минуточку. Это… Не может быть!
— Не сходи со своего пути, Лера, — говорит старик, кладет руку мне на плечо и начинает настойчиво трясти. Что он делает?! Мне так много нужно ему сказать! Столько спросить! Свет гаснет.
— Девушка? Вы спите? Концерт закончился.

***

— Ну что, как вам? Это новый текст для Альманаха, — я тянусь за кружкой, машинально отмечая, что пора бы обновить лак на ногтях. — Хотелось показать, как писать не нужно.

— Ну, неплохо, — Лев Николаевич важно отхлебывает чай из блюдечка. — Но учиться тебе еще и учиться, конечно.

— Вечно вы так! — не обижаюсь я. — Федор Михайлович, не передадите сахар?


1 апреля 2018

— А можно не читать текст? — черноволосая девушка, устроившись на пуфе в аудитории Эйзенштейна, вопросительно смотрит на меня во время занятия.
Пожимаю плечами. Можно, конечно. Принуждать стажеров читать вслух свои же тексты — дело неблагородное. Творчество неволи не любит.
Внезапно воображение рисует картинку: маленькая сгорбленная фигурка в темнице (вроде той, в которой долгие годы томился несправедливо осужденный Эдмон Дантес в замке Иф) вынуждена влачить жалкое существование в условиях жуткой творческой несвободы — жестких критериях объема, соответствия теме и выбора языкового стиля.
Встряхиваю головой, отгоняя непрошеную аллегорию. Не время фантазировать. Вместе с вопросом о нежелании читать текст в воздухе повис другой, куда более серьезный. Почему нас так многое пугает?

Я, к примеру, ужасно боюсь говорить в микрофон. Почему — не знаю, но приевшееся выражение «хоть убей» к этой ситуации подходит идеально. Провести занятие на тридцать шумных шестиклассников? Не вопрос. Семинар по романам Достоевского для направления «Наука» без подготовки? Где наша не пропадала. Но стоит вручить мне микрофон — в то же мгновение я чувствую себя хоббитом, который должен пересечь пылающий Мордор, при этом громко и красноречиво комментируя свои действия. И хорошо, если бы в далеком детстве я с треском провалилась во время чтения стихотворения на табуреточке, — тогда страх был бы, по крайней мере, объясним. Но нет, никаких психологических потрясений не было… Загадка остается загадкой, а каждое слово, сказанное в микрофон, отдается болью, как шаги Русалочки на новообретенных ногах.
Наверное, любой страх имеет свою причину. Что-то вроде «я боюсь замкнутых пространств, потому что пять лет назад застрял в лифте». Но сейчас я не хочу говорить о клаустрофобии или панике при виде пауков. Я думаю о другом: о страхе быть непонятым/осмеянным/нелепым. Показаться хуже, чем ты есть. О страхе ошибаться. И — что самое странное — о страхе задавать вопросы.

Несомненно, ставшее афоризмом «Лень — двигатель прогресса» мне по душе. Но я слукавлю, если не признаю, что прогресс, на мой взгляд, гораздо активнее двигает любопытство. В 1885 году Вильгельм Рентген поместил руку перед электронно-лучевой трубкой — и все мы хорошо знаем, чем закончилась эта история. Французский ученый Эдуард Бенедиктус уронил склянку с нитратом целлюлозы, однако не расколол ее — так появилось первое в мире небьющееся стекло. Этот список можно продолжить, но мысль, думаю, и так понятна, а двух аргументов обычно хватает.
Смысл в том, что страх пробовать и спрашивать нужно преодолеть. Бояться воды логично — в ней можно утонуть. Бояться высоты объяснимо — с нее можно упасть. Бояться тарантулов разумно — они ядовиты. Но бояться преодолевать себя и задавать вопросы — все равно что бояться стать лучше и умнее. Этот парадокс мне объяснить не под силу.

Я не предлагаю давать громких объяснений стать бесстрашным сверхчеловеком. Вовсе нет. Просто я, наверное, как-нибудь возьму микрофон и прочитаю одно-другое стихотворение. А потом, может, и на монолог Чацкого замахнусь.

А в том тексте, который девушка не хотела читать, оказывается, было много сибирских диалектных слов. Она просто не знала, куда ударение ставить.


1 марта 2018

Творчество — это слово из десяти букв. Творчество — это и наука, и искусство, и ремесло, и что-то такое, что нельзя объяснить, но принято называть вдохновением. Творчество — это сложно.

Писать — это всегда о чем-то. Но о чем? Как правильно выбрать тему для своего текста? Как выбрать то направление, в котором ты будешь в достаточной мере интересен/в разумной степени драматичен/в правильной пропорции остроумен? Или — что еще сложнее — как писать о чем-то, когда писать не о чем? Как преодолеть пресловутый страх чистого листа?

Бояться — нестрашно. Выбирать — нужно. И сейчас я оказываюсь на знакомом с детства распутье. Налево пойдешь и так далее. Помню, перед богатырем из сказки традиционно лежали три дороги. Передо мной — тоже. Пройду по каждой.

Первая — очевидная. Налево пойдешь — познакомишься с классическими образцами, попробуешь себя в традиционных жанрах, отточишь проверенные веками литературные приемы. Многовато, конечно, для указателя. Но в целом все очень здорово, познавательно и, главное, — надежно. Если и есть в данном случае безопасный путь, то это путь налево. По этой дороге шел такой писатель, как, например, Лермонтов. Правда, у него где-то в области горизонта маячил весьма авторитетный ориентир — Александр Сергеевич. Так везет не всем. Но это вовсе не значит, что Лермонтову писалось проще других. Времена обвинения Лермонтова в эпигонстве и подражании прошли, но подобные мнения услышать можно и сейчас, спустя два века с рождения поэта. Идти образцовой дорогой едва ли не сложнее, чем тропинкой в чаще леса. Каждая строка должна отстаивать свое право на существование. Каждый прием — свою необходимость. Традициям не нужно слепо следовать — их нужно обновлять и осмыслять. Змей Горыныч — канонический злодей русских сказок. Количество голов еще может варьироваться, миссия — никогда: Горыныч должен любыми способами наделать как можно больше пакостей царевичам и царевнам. Похитить, поджечь, припугнуть, наконец, — что угодно. Но почему так? А если положительный герой вовсе не Иван Царевич? Если добрый молодец — постоянный эпитет, а не характеристика? Если спасти землю русскую может только змей о трех головах? Недавно я прочитала текст примерно об этом. И знаете что? Я сопереживала Горынычу. Значит, автор правильно прошел путь налево. Я, кстати, тоже уже в конце дороги. ТВердая уверенность в своих знаниях и ОРигинальный подход — вот что должно быть в арсенале писателя, выбравшего это направление.

Что там еще камень предлагает? Направо пойдешь — смысл в знакомом найдешь. Это к чему? Не помню, где я слышала (вероятно, на одной из лекций Андрея Аствацатурова), что в начале творческого пути у Уильяма Фолкнера не все было так гладко, как того хотелось. А потом Шервуд Андерсон, коллега и друг Фолкнера, посоветовал ему писать о том, что Фолкнер знает лучше всего. Так появился знаменитый йокнопатофский цикл, в частности роман «Шум и ярость», а Фолкнер получил Нобелевскую премию. Действительно, он стал писать о том, что прекрасно знал, — о родном ему американском юге. Это логично, правда? Читателю можно просто рассказать о том, что тебе знакомо и понятно. Это необязательно малая родина. Можно рассказать о школьных буднях. О каникулах в деревне. Подарить главному герою авторские кулинарные рецепты. Герой сыт и доволен, домохозяйки выписывают рецепты в блокнотики — замысел удался. Гоголь пишет про Украину, Достоевский — про битву бога и дьявола в душе человеческой, Моэм — про жизнь высшего света. Путь направо действительно работает! Но тут мне на глаза попадается текст, в котором юная девушка пишет о чувствах разочаровавшегося в жизни художника. Или рассказ, где от решений маленького мальчика зависят — в буквальном смысле — судьбы других людей. Выходит, можно писать не только о том, что познал опытным путем? Можно. ЧЕстность и СТремление поделиться с читателем своими мыслями — главные ориентиры на пути направо.

Что ж, осталась одна дорога. Прямо. Никакого указателя, никакой подписи. Дальше — неизвестность. Это именно тот случай, когда решение приходит само. В древности это называли божественным вмешательством. Мы — озарением, вспышкой, импульсом. Название не столь важно. Важно, что происходит нечто, не поддающееся объяснению. Так рождаются волшебные миры. Так мы садимся на метлы и отправляемся на шабаш. Так весь мир сужается до размеров поезда или, наоборот, расширяется до масштабов космоса. Озарение может прийти или нет. Чудесно, если приходит. Это момент Вдохновения.

И что получается? Топталась я вокруг этого камня, топталась — и ни к чему не пришла. Путь налево хорош, но нужно быть осторожнее. Путь направо не хуже, но не стоит забывать сворачивать на неизведанные тропинки. Путь прямо чудесен, но ненадежен. Куда идти? Выходит, правильной дороги нет. Нужно пройтись по каждой. Может, заплутать и вернуться. Может, свернуть и поменять направление. Но никогда не останавливаться. Камень-указатель этого не любит. И чистых листов тоже. К тому же, у меня в арсенале теперь все есть. ТВ+ОР+ЧЕ+СТ+В+О. Творчество.


1 февраля 2018

Похвала, поощрение, признание — понятия, несомненно, положительные. Людям нравится получать высокую оценку своего труда. Совсем иначе обстоит дело, когда в ответ на свое взволнованное «Как?!» получаешь протяжное «Ну знаешь…» А потом появляется оно — страшное слово «критика».

Почему это понятие в сознании многих людей имеет негативную коннотацию? Почему зачастую «меня критикуют» = «меня ругают/не понимают/недооценивают»? Почему мы боимся критики?

В декабре на «Литературном творчестве» критики было много. Критика в комментариях в «Canvas». Критика во время защиты проекта. Целых два критических отклика. Отдельная критическая мастерская. Как было не захлебнуться в этом море критики и, высоко подняв голову, остаться на плаву?

Для того чтобы ответить на какой-то вопрос, его нужно осмыслить. Тогда все станет на свои места, выстроившись в определенный порядок. Что тогда получится? Верно. Классификация (см. определении в Википедии). Хорошо. Вопрос поставлен. Осмыслен. Что в итоге?

Критика невозможна без объекта и субъекта. Проще говоря, без того, кто критикует, и того, что он критикует. Оказывается, этот «тот, кто» может быть двух противоположных типов: «господин критик» и «критик доморощенный». А если без лишней выразительности — критик и критикан. В основе этой классификации лежит простой принцип. Чтобы определить, кто перед вами, нужно ответить на одни вопрос: приносит ли его критика пользу? Если, выслушав оценочное суждение или прочитав комментарий к своей работе, вам хочется обидеться/поругаться/никогда больше не заниматься своим делом (нужное подчеркнуть) — бегите не оглядываясь. Перед вами самый настоящий критикан. Если же, наоборот, эта оценка становится стимулом для развития, роста и прогресса — вам повезло. Прислушайтесь к своему критику. Возможно, с вашим творчеством он сотворит то же, что и фея с тыквой: превратит во что-то чудесное.

В декабре мы прошли долгий путь. Для нас критика — это теперь не страшно. Главное, чтобы она — как сырники — была и вкусной, и полезной (не путать с рецептами по приготовлению здоровой пищи). Хотя почему же не путать?
Кто сказал, что критика не может быть такой же важной частью жизни, как сырники по утрам?


1 января 2018

По страницам классики

Имя Александра Сергеевича Пушкина в своей жизни мы узнаем одним из первых. Как часто наши бабушки/мамы/папы обращались за помощью к его семи богатырям или Золотому Петушку, чтобы подарить нам крепкий здоровый сон? Сколько раз рука учителя литературы выводила каллиграфическим почерком на доске тему «Жизнь и творчество Пушкина»? И, наконец, кто из нас не сможет прочесть первую строфу «Зимнего утра», даже будучи разбуженным посреди ночи? Вопросы эти, конечно, риторические. Пушкин — наше все. Начало XIX века — пушкинская эпоха. Туда мы с сентябрьскими стажерами и отправились в разгар золотой осени.

Одоевский назвал Пушкина солнцем русской поэзии. Солнце — центр космической системы; звезда, вокруг которой вращаются другие планеты. Так устроена и поэтическая система XIX века. В центре, несомненно, Пушкин. Вокруг, каждый на своей орбите, — другие авторы. Кто-то, как Жуковский или Лермонтов, известен любому, кто-то не так знаменит. В сентябре мы со стажерами задались вопросом: стоит ли изучать эти планеты, обращаться к поэтам-современникам Пушкина? Или они всего лишь отражают его свет, не представляя интереса как оригинальные авторы?

Вопрос непростой. В поисках ответа на него стажеры прошли тернистый путь: посещали поэтические семинары, принимали участие в мастер-классах, где учились анализу текста, даже попробовали себя в качестве актеров и режиссёров, занимаясь постановкой литературно-музыкальной композиции. Их усилия не пропали даром: каждый, пока писал авторский текст, по-своему ответил на заданный вопрос. И мы, мастера и преподаватели, не ожидали, что так удивимся ответам.

Как вы думаете, можно ли отправить Пушкина на скамью подсудимых и устроить слушание по вопросу о нужности его стихотворений? А создать робота-эпигона, который может при наличии правильной базы данных порождать тексты давно умерших поэтов (правда, тут нужно быть очень внимательным: в системе возможны сбои, и тогда ваш робот неконтролируемо начнет выкладывать свои вирши в интернет)? А есть ли что-то общее у Золотого века и советской эпохи? А как восстановить ранее не опубликованное письмо Лермонтова к Пушкину? Ответ прост: для наших стажеров невозможного нет.

И сейчас, в конце осени, когда ветер с моря уже не приносит ласкового тепла, самое время вернуться в солнечные сентябрьские дни и прогуляться по страницам Золотого века.

1 декабря 2017

Испытание романтизмом

Проверенная временем истина гласит, что гениям тесно в рамках жанра, направления, своего века. И эта истина покрывает все виды искусств. Но как бы ни поворачивали гении мироздание, чтобы найти новую форму, все равно каждый проходит через почти спортивную тренировку - копирование, подражание, упорную работу в одном стиле.

То же касается и литераторов НИИЧАВО.

В августе в Альманах натекло очень много воды. Электронные страницы наполнились иностранными именами. На крыше института затрепетали алые паруса. Авторы в своих текстах размышляли о вдохновении, полёте, говорили с прошлым, строили замки и снова обращались к морю... Потому что август в НИИЧАВО - месяц романтизма.

В теории литературы романтизм описывается примерно так. В необычных обстоятельствах действует необычный герой. Скорее всего, он несколько разочарован в реальной жизни, потому как, если бы он был ею доволен, он не был бы романтиком. Конфликт с реальностью - основной мотив его мировоззрения и романтического произведения, внутренний мир - плотная ткань повествования и стихосложения. Все это описано непростым, витиеватым слогом, который предлагает читателю риск и соперничество с судьбой.

В текстах стажеров происходит все то же. Как будто они только и ждали момента, чтобы устами героев объяснить, что чувствует автор, который проживает одну жизнь со своим персонажем; чтобы вместе с читателем посмотреть, что происходит по обе стороны движения качелей; чтобы рассказать о мудрости моря; чтобы дать волю чувствам и написать необыкновенно эмоциональное эссе о книге; чтобы продолжить начатую когда-то Александром Грином историю о девушке, которая ждала корабль с алыми парусами.

И даже несмотря на то, что некоторые тексты получились больше подражаниями, чем самостоятельными произведениями, а иные приобрели слишком яркие романтические краски и читаются как будто с усилием, испытание романтизмом стажерам засчитано. Едва ли кто-то из авторов, чьи тексты попали в августовский выпуск Альманаха, задержится в этом направлении - нынче так витиевато не пишут, да и отрицать реальный мир в эпоху осознанности как-то не принято. Но осознанность - это и умение распознавать и называть свои чувства; а где и как еще тренироваться говорить о них, если не в романтических текстах?..

Впрочем, от новых текстов остается скорее ощущение легкости, чем какое-либо еще. А в редакторском блокноте появляются легкомысленные строки, приятно соединяющие детскую игру и крупные волны настоящего моря: "Море волнуется раз - ждёт описательных фраз. Море волнуется два - сколько заданий давать? Море волнуется три - как литераторский ритм. А на четыре и пять хватит уже волновать…" Давайте читать. И писать!

1 сентября 2017