У неё есть особые медитации, созерцание и глубокое осознание моделируемых в партии законов, почти похожие на уход в себя при молитве. Адепты Игры смотрят на свою деятельность «как на путь от становления к бытию, от возможного к реальному». Хорошая попытка соревнования с богом, не правда ли?


В понимании касталийцев нет грани между миром настоящим и миром виртуальным. А есть ли она у нас? Не являются ли генная инженерия, компьютерное моделирование и вся современная культура такой же Вавилонской башней, как и Игра? Наши знания и технологии соперничают с природой, наше искусство приукрашивает человека и окружающий его мир. Обществу кажется, что в мире нет ничего такого, что невозможно исследовать, воссоздать или смоделировать. Можно сказать, что мы верим в то, что наука переломит закономерности природы. Человеку всегда нужно во что-то верить.


Касталийцы, как и любое сословие, имеют некоторые особые отличительные черты. Они почти не связывают свое имя с Игрой и другими научными достижениями. Им не важны «быстрые и легкие заработки, слава и публичные почести, хвала в газетах, браки с дочерьми банкиров и фабрикантов, житейская избалованность и роскошь». Они живут на государственные деньги, имеют неплохие условия для жизни, хотя не всегда приносят стране видимую пользу. Они существуют в закрытом мире своей страны, их работа интересна только таким же касталийцам, потому что другие — непосвященные — люди не в состоянии понять глубину партий Игры и других касталийский работ. Совсем не сложно сравнить с тем, что характеризует современных нам ученых. Да, у большинства из них нет желания самоотверженного бескорыстного труда в своей дисциплине, потому в наш век те же материальные блага им получить несложно и без великих открытий. Научное сообщество всё больше становится прообразом касты. Многие знания доступны только подготовленным людям. С большими исследованиями, как со священнодействием, связаны большие тайны и даже мистицизм. Труд ученого оценивается в первую очередь его коллегами — то есть не теми, кто будет применять его в жизни. А как же конечная цель науки — применение опыта исследований в жизни? Наука приводит себя в опасное положение: однажды может настать день, когда непосвященные люди решат, что ученые слишком много благ получают задаром, и попробуют это изменить. Любое исследование интересно обществу только пока оно приносит ему пользу. Поэтому и современная наука, и Касталия так зависимы от власти: один росчерк пера на документе может решить их судьбу.

В Касталии лучшие люди думают о вечных вопросах, но они никогда не смогут приблизиться к их решению. Для этого недостаточно того, что уже было, — нужно что-то новое. Утопия интеллектуалов всё меньше похожа на пример для всего общества: люди просто не понимают, чем занимаются эти философы. Возможный выход из этой ситуации один: самоотверженная, почти миссионерская педагогическая деятельность кастолийцев. Поэтому на примере судьбы одного касталийца, Йозефа Кнехта, в «Игре в бисер» рассмотрена вся судьба этого мира: от возвышения в иерархии до полного отчуждения от самой идеи этого мира. Но за пределами Касталии её воспитанников ждет другая опасность, не менее страшная, чем тупик интеллектуального развития: освобожденное представление о знании, которое они несут людям, может быть вновь опошлено, переведено в «фельетонную эпоху».