литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Телепатический диалог
Дарья Мотора
март 2018 года
Маша — гипсовому бюсту
Ну здравствуй, гипсовая голова. Сегодня у нас зачёт по портрету. Они у меня получаются хуже всего — а ведь я шестой год в художке. И всегда они бледные и невыразительные, какие-то неестественные, и никакой нет в них жизни, и Лидия Аркадьевна вечно делает мне замечания и снижает оценку. Чёрт с ним, с дипломом, но ведь я в следующем году закончу художку — и что? Писать портреты так и не научусь? Будет ужасно обидно!
Говорят, чтобы создать настоящий портрет, нужно любить тех, с кого пишешь. Тогда ты воспримешь все чёрточки и линии лица и отразишь их, как зеркало. А если будешь работать с безразличием или негативом, то просто не сможешь попасть в это состояние бережной внимательности, и получится в лучшем случае искажённая тень. А нужно — объект художественной реальности.
Дорогая гипсовая голова, я тебя честно-честно люблю, я очень хочу хорошо написать твой портрет! Но он не пишется... Я начертила овал и разделила его на части: лоб, середина, низ. Провела вертикальную линию носа. Наметила, на каких расстояниях будут глаза, уши, рот.
Но, дорогая гипсовая голова, ведь это сплошная геометрия. Я рисую расположение бровей, носа и глаз на твоём лице, но ведь их совокупность — это ещё не лицо. Это ещё не ты!
Дорогая гипсовая голова, я запутываюсь.
Ну здравствуй, гипсовая голова. Сегодня у нас зачёт по портрету. Они у меня получаются хуже всего — а ведь я шестой год в художке. И всегда они бледные и невыразительные, какие-то неестественные, и никакой нет в них жизни, и Лидия Аркадьевна вечно делает мне замечания и снижает оценку. Чёрт с ним, с дипломом, но ведь я в следующем году закончу художку — и что? Писать портреты так и не научусь? Будет ужасно обидно!
Говорят, чтобы создать настоящий портрет, нужно любить тех, с кого пишешь. Тогда ты воспримешь все чёрточки и линии лица и отразишь их, как зеркало. А если будешь работать с безразличием или негативом, то просто не сможешь попасть в это состояние бережной внимательности, и получится в лучшем случае искажённая тень. А нужно — объект художественной реальности.
Дорогая гипсовая голова, я тебя честно-честно люблю, я очень хочу хорошо написать твой портрет! Но он не пишется... Я начертила овал и разделила его на части: лоб, середина, низ. Провела вертикальную линию носа. Наметила, на каких расстояниях будут глаза, уши, рот.
Но, дорогая гипсовая голова, ведь это сплошная геометрия. Я рисую расположение бровей, носа и глаз на твоём лице, но ведь их совокупность — это ещё не лицо. Это ещё не ты!
Дорогая гипсовая голова, я запутываюсь.
Гипсовый бюст — Маше
Здравствуй, маленькая девочка. Это приятно, что ты хотя бы поздоровалась: остальные предпочитают рисовать мою голову, игнорируя моё существование. Между тем я уже более пятнадцати лет пребываю в вашем пыльном шкафу кабинета графики и терплю ужасающие искажения своего облика в ваших... гм... работах. Право, не стоит так переживать только из-за того, что ты вдруг обнаружила, что геометрия не исчерпывает искусства. С этим можно бы и поспорить. Это ещё не я, говоришь ты, отмечая расстояния и пропорции. Однако что же я, как не совокупность (пусть даже индивидуальная) расстояний, пропорций и вообще материи? Более того, рукотворная совокупность.
Объект художественной реальности — это интересное название, которое вышеупомянутая Лидия Аркадьевна скармливает вот уже какому по счёту поколению юных художниц. Но, простите, если каждая ваша зачётная работка в художке будет объектом художественной реальности, то что же будет в ваших музеях? Потом, таких объектов я за все пятнадцать лет видел семь или восемь, не больше. Не то чтобы я сильно радовался, глядя на свои изображения на ваших мольбертах, но нельзя же требовать невозможного.
Не запутывай себя сама, Маша! Рассчитай внимательно пропорции и успокойся. Будет вполне похоже. А если у тебя бледные и неестественные портреты — так это скорее всего из-за неумения работать со светотенью.
Здравствуй, маленькая девочка. Это приятно, что ты хотя бы поздоровалась: остальные предпочитают рисовать мою голову, игнорируя моё существование. Между тем я уже более пятнадцати лет пребываю в вашем пыльном шкафу кабинета графики и терплю ужасающие искажения своего облика в ваших... гм... работах. Право, не стоит так переживать только из-за того, что ты вдруг обнаружила, что геометрия не исчерпывает искусства. С этим можно бы и поспорить. Это ещё не я, говоришь ты, отмечая расстояния и пропорции. Однако что же я, как не совокупность (пусть даже индивидуальная) расстояний, пропорций и вообще материи? Более того, рукотворная совокупность.
Объект художественной реальности — это интересное название, которое вышеупомянутая Лидия Аркадьевна скармливает вот уже какому по счёту поколению юных художниц. Но, простите, если каждая ваша зачётная работка в художке будет объектом художественной реальности, то что же будет в ваших музеях? Потом, таких объектов я за все пятнадцать лет видел семь или восемь, не больше. Не то чтобы я сильно радовался, глядя на свои изображения на ваших мольбертах, но нельзя же требовать невозможного.
Не запутывай себя сама, Маша! Рассчитай внимательно пропорции и успокойся. Будет вполне похоже. А если у тебя бледные и неестественные портреты — так это скорее всего из-за неумения работать со светотенью.
Маша — гипсовому бюсту
Уважаемая гипсовая голова! Ты стоишь у нас в шкафу пятнадцать лет и не понимаешь меня? Мне не интересна твоя копия на бумаге, мне нужен самостоятельный оригинал, способный существовать сам по себе! Иначе в чём смысл учиться рисовать?
Объектов художественной реальности может и должно быть много! Я же не сказала — создать произведение искусства, я говорю — объект... Особенной, не нашей реальности. В этом суть, а не в музеях! Точно так же, как музыка является чем-то иным, чем наше повседневное общение, рисунок должен быть не продуктом, а чем-то параллельным действительности. Уважаемая гипсовая голова, ты права, когда говоришь, что таких работ мало, но это ведь совсем не значит, что их не может быть больше. Если творить с любовью к творению, попадёшь на стык этих реальностей, и тогда будет объект, а не картинка.
Дорогая гипсовая голова, я рассматриваю тебя третий час и вполне разобралась в пропорциях, но этого недостаточно: самостоятельности в моём рисунке нет. Это даже не тень. А я хочу создать человека, характер. Только не нужно меня, пожалуйста, утешать, я к тебе обращаюсь не за этим! Но если тебе есть, чему меня научить, — учи.
Уважаемая гипсовая голова! Ты стоишь у нас в шкафу пятнадцать лет и не понимаешь меня? Мне не интересна твоя копия на бумаге, мне нужен самостоятельный оригинал, способный существовать сам по себе! Иначе в чём смысл учиться рисовать?
Объектов художественной реальности может и должно быть много! Я же не сказала — создать произведение искусства, я говорю — объект... Особенной, не нашей реальности. В этом суть, а не в музеях! Точно так же, как музыка является чем-то иным, чем наше повседневное общение, рисунок должен быть не продуктом, а чем-то параллельным действительности. Уважаемая гипсовая голова, ты права, когда говоришь, что таких работ мало, но это ведь совсем не значит, что их не может быть больше. Если творить с любовью к творению, попадёшь на стык этих реальностей, и тогда будет объект, а не картинка.
Дорогая гипсовая голова, я рассматриваю тебя третий час и вполне разобралась в пропорциях, но этого недостаточно: самостоятельности в моём рисунке нет. Это даже не тень. А я хочу создать человека, характер. Только не нужно меня, пожалуйста, утешать, я к тебе обращаюсь не за этим! Но если тебе есть, чему меня научить, — учи.
Гипсовый бюст — Маше
Надо же быть такой упрямой! «Создать характер»! А что, если характера у меня нет? Ты не ждала такого поворота? Я кусок гипса и протестую против бесполезной болтовни! Я не человек, и сделать из куска гипса человека на бумаге — совершенно дикая фантазия. О, разумеется, я мог бы тебя научить рациональности и точности, уважаемая мечтательная барышня. Позови, наконец, педагога, если тебе что-то непонятно в рисунке. Скорее всего, ты, как и большинство, просто не заметила искажения осей или неправильности светотени. Что до самостоятельности, она приходит с годами, а сейчас твоя задача — научиться копировать сочетания цветов и линий из действительности на холст. Не более.
Надо же быть такой упрямой! «Создать характер»! А что, если характера у меня нет? Ты не ждала такого поворота? Я кусок гипса и протестую против бесполезной болтовни! Я не человек, и сделать из куска гипса человека на бумаге — совершенно дикая фантазия. О, разумеется, я мог бы тебя научить рациональности и точности, уважаемая мечтательная барышня. Позови, наконец, педагога, если тебе что-то непонятно в рисунке. Скорее всего, ты, как и большинство, просто не заметила искажения осей или неправильности светотени. Что до самостоятельности, она приходит с годами, а сейчас твоя задача — научиться копировать сочетания цветов и линий из действительности на холст. Не более.
Маша — гипсовому бюсту
Дорогая гипсовая голова, ты волнуешься, сердишься... А между прочим, я тебе за это благодарна! Я вижу теперь твоё лицо двигающимся, почти живым. Трудно любить сердитых людей, но я постараюсь.
Дело совсем не в светотени, вот сейчас я вижу твои глаза — не просто белые углубления — и рисую их, и светотень образуется сама собой, она — следствие, а глаза — явление. Из одних следствий я никогда бы не собрала явление, дорогая гипсовая голова!
Впрочем, ты уже не просто голова, ты — гипсовый человек, а в художественной реальности гипсовым людям не заказано двигаться. Могу с тобой поспорить, ты оживёшь, но только я, наверное, не увижу этого: я ведь живу в действительности.
А может быть, это от усталости у меня шалит воображение? Целый день я в мастерской. Пора, пожалуй, идти. Гипсовый человек, ты остаёшься здесь на мольберте, а завтра я посмотрю, показалось или нет. Вдруг это всё усталость... Ужасно ноет спина, и руки уже трясутся.
До свидания, гипсовый человек!
В полночь на мольберт заглянул лунный луч. Чья-то тень соскользнула с листа и исчезла в темноте.
Дорогая гипсовая голова, ты волнуешься, сердишься... А между прочим, я тебе за это благодарна! Я вижу теперь твоё лицо двигающимся, почти живым. Трудно любить сердитых людей, но я постараюсь.
Дело совсем не в светотени, вот сейчас я вижу твои глаза — не просто белые углубления — и рисую их, и светотень образуется сама собой, она — следствие, а глаза — явление. Из одних следствий я никогда бы не собрала явление, дорогая гипсовая голова!
Впрочем, ты уже не просто голова, ты — гипсовый человек, а в художественной реальности гипсовым людям не заказано двигаться. Могу с тобой поспорить, ты оживёшь, но только я, наверное, не увижу этого: я ведь живу в действительности.
А может быть, это от усталости у меня шалит воображение? Целый день я в мастерской. Пора, пожалуй, идти. Гипсовый человек, ты остаёшься здесь на мольберте, а завтра я посмотрю, показалось или нет. Вдруг это всё усталость... Ужасно ноет спина, и руки уже трясутся.
До свидания, гипсовый человек!
В полночь на мольберт заглянул лунный луч. Чья-то тень соскользнула с листа и исчезла в темноте.
Полина Ильясова
РЕШЕНИЕ
Ангелинка вышла из дверей музыкальной школы, остановилась на крыльце и привычным движением поправила шарф. Бледное лицо ее выражало абсолютное спокойствие. Она медленно обвела взглядом школьный двор, задумчиво покусывая ноготь.
Ангелинка вытащила из сумки ноты, аккуратно свернула их в трубку и сунула в ближайшую урну. Не будет больше никаких нот. И музыкальной школы больше не будет.
Она дошла до забора, обернулась и взглянула на школу. «Ненавижу», — тихим, удивительно спокойным голосом сказала Ангелинка, развернулась и побежала прочь. Сегодня был последний день, когда она здесь училась. Она сама так решила. Ей до смерти надоело разучивать пьесы, раз за разом повторяя одну и ту же мелодию. Ей надоели Моцарт, Бах и Шопен. Ей надоело, что каждый раз, пока ее друзья веселятся, общаются и отдыхают, она занята музыкой. Ей надоело сгрызать под корень ногти от волнения перед каждым концертом и конкурсом. Особенно Ангелинку раздражало поведение учителей. Отчего-то они всегда ждали от нее чего-то грандиозного, выделяли среди других детей. Может, это потому что бабушка Ангелинки была знаменитой пианисткой. Но ведь Ангелинка — не ее бабушка! Было очень обидно получать четверки за такую игру, за какую ее одногруппникам ставили пять с плюсом. «Ты можешь гораздо лучше!»
Как же.
Ей надоело. Она устала. Отстаньте.
Ангелинка вытащила из сумки ноты, аккуратно свернула их в трубку и сунула в ближайшую урну. Не будет больше никаких нот. И музыкальной школы больше не будет.
Она дошла до забора, обернулась и взглянула на школу. «Ненавижу», — тихим, удивительно спокойным голосом сказала Ангелинка, развернулась и побежала прочь. Сегодня был последний день, когда она здесь училась. Она сама так решила. Ей до смерти надоело разучивать пьесы, раз за разом повторяя одну и ту же мелодию. Ей надоели Моцарт, Бах и Шопен. Ей надоело, что каждый раз, пока ее друзья веселятся, общаются и отдыхают, она занята музыкой. Ей надоело сгрызать под корень ногти от волнения перед каждым концертом и конкурсом. Особенно Ангелинку раздражало поведение учителей. Отчего-то они всегда ждали от нее чего-то грандиозного, выделяли среди других детей. Может, это потому что бабушка Ангелинки была знаменитой пианисткой. Но ведь Ангелинка — не ее бабушка! Было очень обидно получать четверки за такую игру, за какую ее одногруппникам ставили пять с плюсом. «Ты можешь гораздо лучше!»
Как же.
Ей надоело. Она устала. Отстаньте.
Придя домой, Ангелинка вошла в свою комнату в пальто и ботинках, хотя раньше никогда так не делала. Она равнодушно взглянула на старое бабушкино фортепиано в углу. Сама бабушка смотрела на Ангелинку с портрета на стене с укором. Широким жестом Ангелинка смела в черный полиэтиленовый мешок все свои книги о музыке и тетради с конспектами. Они ей больше не пригодятся. В мешок полетели диски с бессмертными произведениями классиков. Это тоже больше не нужно.
Выкидывать глупо — лучше отдать потом в школу, в кабинет музыки.
Родители на удивление спокойно восприняли ее решение об уходе из музыкалки. Папа, поглощенный газетой, кажется, вообще не расслышал слова Ангелинки, а мама только вздохнула. Следующие три недели Ангелинка наслаждалась отсутствием в своей жизни музыкальной школы. У нее вдруг появилось очень много свободного времени: сразу после уроков больше не нужно было бежать на сольфеджио или музыкальную литературу и репетировать дома мелодии. Это время Ангелинка посвящала походам в торговый центр с подружками, просмотру сериалов и маникюру. А еще Ангелинка приобрела странную привычку ходить везде с наушниками, из которых всегда гремел рок, хотя раньше она никогда его не слушала.
Старое, еще бабушкино фортепиано, столь любимое некогда Ангелинкой, покрывалось пылью.
А в один день Ангелинка застала маму за необычным занятием. Мама Ангелинки ходила вокруг фортепиано и фотографировала его со всех ракурсов.
— Что делаешь? — спросила Ангелинка.
— Фотографирую фортепиано. Хочу выложить объявление о продаже в интернете. Ты все равно на нем больше не занимаешься, а оно только место занимает, — вдруг ее голос стал обеспокоенным. — Ты же не против, верно?
Отчего-то при этих словах в Ангелинке что-то неприятно щелкнуло, но она постаралась, чтобы ее голос звучал как можно более равнодушно.
— Конечно, продавай. Мне все равно.
А в один день Ангелинка застала маму за необычным занятием. Мама Ангелинки ходила вокруг фортепиано и фотографировала его со всех ракурсов.
— Что делаешь? — спросила Ангелинка.
— Фотографирую фортепиано. Хочу выложить объявление о продаже в интернете. Ты все равно на нем больше не занимаешься, а оно только место занимает, — вдруг ее голос стал обеспокоенным. — Ты же не против, верно?
Отчего-то при этих словах в Ангелинке что-то неприятно щелкнуло, но она постаралась, чтобы ее голос звучал как можно более равнодушно.
— Конечно, продавай. Мне все равно.
Ангелинка чувствовала себя вполне удовлетворенным жизнью человеком. Вернее, хотела себя таковым чувствовать. Но постепенно в ее душу закрадывалось неясное чувство. Вроде смятения или тревоги. Почему-то она до сих пор не отнесла черный мешок в школу. Ангелинка чувствовала, что ей чего-то не хватает. А чего — не могла понять.
Но в этот момент что-то изменилось. Она оглянулась. Бабушка со стены улыбалась ей. Ангелинка странно посмотрела на инструмент.
Она подошла и нажала на белую клавишу.
Чудесный чистый звук заставил Ангелинку вздрогнуть. В ее сердце океаном разлилась тоска. Легкое движение рук. Еще один звук. Ангелинка села за фортепиано и начала играть. Ее глаза наполнились слезами. Музыка, тяжелая, грустная и бесконечно прекрасная, наполнила все ее существо. Мелодия росла, подымалась и бушевала. Ангелинке казалось, что для дыхания ей больше не нужен воздух. Она дышит музыкой.
Вдруг мелодия затихла. Ангелинка упала лицом на клавиши и зарыдала.
А на следующий день в 17.00 Ангелинка сидела на сольфеджио в музыкальной школе. Она чувствовала себя самым счастливым ребенком на свете.
Но в этот момент что-то изменилось. Она оглянулась. Бабушка со стены улыбалась ей. Ангелинка странно посмотрела на инструмент.
Она подошла и нажала на белую клавишу.
Чудесный чистый звук заставил Ангелинку вздрогнуть. В ее сердце океаном разлилась тоска. Легкое движение рук. Еще один звук. Ангелинка села за фортепиано и начала играть. Ее глаза наполнились слезами. Музыка, тяжелая, грустная и бесконечно прекрасная, наполнила все ее существо. Мелодия росла, подымалась и бушевала. Ангелинке казалось, что для дыхания ей больше не нужен воздух. Она дышит музыкой.
Вдруг мелодия затихла. Ангелинка упала лицом на клавиши и зарыдала.
А на следующий день в 17.00 Ангелинка сидела на сольфеджио в музыкальной школе. Она чувствовала себя самым счастливым ребенком на свете.
Основано на реальной истории Е.К., участницы февральской смены «Сириуса»
по направлению искусство (музыка, фортепиано).
по направлению искусство (музыка, фортепиано).
Вёрстка: Екатерина Оглоблина
Иллюстрации: shutterstock.com
Иллюстрации: shutterstock.com