Неискуплённая слезинка ребёнка
Кирилл Лопатин
июнь 2023 года
«Для чего познавать это чёртово добро и зло, когда это столько стоит? Да весь мир познания не стоит тогда этих слёзок ребёночка к "боженьке"… Пока ещё время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребёнка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискуплёнными слезами своими к "боженьке"!»

Иван Карамазов // Ф. М. Достоевский «Братья Карамазовы»
Один из главных героев романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» (1880 г.) — Иван Карамазов — рассказывает своему глубоко верующему брату Алёше о том, что недавно видел, как маленький мальчик зашёл во двор знатного господина, а тот натравил на него собак, которые загрызли ребёнка до смерти. Затем Иван спрашивает брата, что сделать с этим жестоким человеком и получает ответ: «Расстрелять». Только вдумайтесь: праведный христианин предлагает убить человека за тот грех, который он совершил. Услышав ответ брата, Карамазов говорит, что отказывается от «высшей гармонии», ведь «не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребёнка».
Теодицея — сосуществование веры в то, что «Бог есть любовь», и фактического несовершенства мира, наполненного страданиями; в буквальном переводе с греческого — «оправдания Бога».
Высказанная в этом фрагменте проблема теодицеи поднимается в творчестве Достоевского уже не впервые. Дочитывая рассказ «Мальчик у Христа на Ёлке» (1876 г.) я мысленно повторяю слова Карамазова: «…от высшей гармонии совершенно отказываюсь». Я полон негодования и разочарован в человечестве. Я не могу, подобно «блюстителю порядка» из рассказа, отвернуться, «чтоб не заметить мальчика». Просто не способен жить спокойно, сознавая его страдание.
Посмотрим, как автор реализует поднятую проблему в тексте, и разберёмся, почему этот рассказ вызывает у читателей столь сильные переживания.
Начнём с биографической справки, которая поможет нам встроить рассказ в необходимый исторический контекст. Г. М. Фридландер, советский и российский литературовед, в комментариях к собранию сочинений Ф. М. Достоевского пишет по поводу «Мальчика у Христа на Ёлке» следующее: «Впервые опубликовано: Дневник писателя за 1876 г. Январь. СПб., 1876 (цензурное разрешение 30 января 1876), с. 9—12.

26 декабря 1875 г. Достоевский с дочерью посетил рождественскую елку и детский бал в С.-Петербургском клубе художников; на следующий день, 27 декабря, он в обществе А. Ф. Кони побывал в колонии для малолетних преступников (на окраине Петербурга, на Охте, за Пороховыми заводами). И в те же дни, «перед елкой, и в самую елку перед рождеством», он несколько раз встретил на улице привлекшего его внимание нищего мальчика, ходившего «с ручкой», т. е. просившего милостыню. Все эти впечатления, многократно отраженные в записной тетради Достоевского в декабре 1875 — январе 1876 г., получили художественно-публицистическое воплощение на страницах январского выпуска "Дневника писателя"… Первая заметка в записной тетради, непосредственно относящаяся к будущему рассказу «Мальчик у Христа на елке», сделана автором 30 декабря 1875 г. Она гласит: "Елка. Ребенок у Рюккерта. Христос, спросить Владимира Рафаиловича Зотова"».

Фридрих Рюккерт
Немецкий поэт, автор баллады «Ёлка сироты»
Из всего вышесказанного следует, что сюжет рассказа был продиктован реальностью. В частности, из-за этой связи со злободневными проблемами Достоевский избирает форму не просто рассказа, а художественно-публицистической зарисовки (первая часть произведения — «Мальчик с ручкой» — это заметка о жизни голодающих детей в больших городах).
Сосуществование яркого детского праздника с детскими же страданиями в Рождественский период породило в сознании писателя мысль о проблеме теодицеи. В его заметках повторяется антитеза, подмеченная в жизни: слова «Ёлка» и «Ребёнок у Рюккерта» буквально показывают две противоположные стороны Рождества: счастливый праздник и смерть невинного ребёнка, которая описана в стихотворении Рюккерта «Ёлка Сироты». Кроме того, обратившись к заметкам писателя, мы можем заметить там слово «Христос», которое станет одной из ключевых интерпретант нашего небольшого анализа. Помимо христологического контекста мы посмотрим на текст с точки зрения традиций жанра святочного рассказа и особенностей карнавализованной литературы (этот термин вводит М. М. Бахтин в своей работе «Проблемы поэтики Достоевского»; анализ этого аспекта крайне значим для большинства текстов автора).
Согласно традициям святочного рассказа, пространство изображённого мира можно разделить на несколько частей: подвал-ад, город, кажущийся прекрасным, но также являющийся изображением ада и, наконец, настоящий рай — Ёлка Христа, куда попадает мальчик после смерти. Однако посмотрим на тот же подвал, где начинается история, несколько иначе: замкнутое пространство под землёй с единственным выходом, в нём находятся мать с ребёнком — это же пещера, где родился Христос. Прежде чем анализировать текст дальше, напомню мысль о влиянии карнавальной традиции на данный рассказ, высказанную мной ранее. Оно состоит, в первую очередь, в перевороте двух основных бинарных оппозиций: добро/зло и жизнь/смерть. Этот переворот касается всего в тексте, в особенности, традиций Рождества. Сочетая две литературные традиции, Достоевский изображает Рождество не как светлый праздник всеобщей благодати, а как демонстрацию окончательного грехопадения человечества, которое губит Христа в день Его рождения.
Теперь вернёмся к анализу текста рассказа. В пещере, где родился Спаситель, царили радость и счастье — в подвале, где живёт мальчик, темно и мрачно. В пещере все (волхвы, скот и т.д.) стремятся приблизиться к Богородице — неиссякаемому источнику жизни и благодати, а все обитатели подвала находятся в максимальном отдалении друг от друга: умирающая старуха в одном углу, мать мальчика — в другом, «халатник» — тоже где-то в отдалении, а сам мальчик перемещается по подвалу. Кроме того, как мы уже сказали, Богородица — носитель неиссякаемой энергии жизни, в тексте же мать ребёнка сначала описывается как больная, а затем мы узнаём, что она умерла. Значит, в этом мире вечное счастье уже недоступно. Кстати о недоступности: в Священном Писании Дева Мария сопоставляется с лестницей в небеса (буквально: «Радуйся, Небесная Лестница, по которой Бог спустился»), а у Достоевского мёртвая мать мальчика «такая же холодная, как стена» — то есть, подняться к высшей гармонии уже нет возможности. Наконец, присмотримся внимательнее к портрету мальчика: «Одет он был в какой-то халатик и дрожал». По описанию одежда мальчика напоминает одеяние Христа на иконе «Богоматерь Елеуса» (Умиление) — там Иисус тоже одет в нечто наподобие халата. Думается, такое внешнее сходство неслучайно. На иконе Спаситель тянется к Матери, а в рассказе ребёнок навсегда расстаётся с ней. Также важно отметить, что в дверях подвала, где живёт мальчик, находится пёс — ещё один древний символ загробного мира, встречающийся как в античных мифах, так и в «Божественной комедии» А. Данте. Таким образом, совмещая «перевёрнутую» историю рождения Христа со «святочным» адом, Достоевский изначально сгущает краски и заставляет читателя размышлять над проблемой утраты человечеством истинной веры.
Продолжая размышления о традициях святочного рассказа и карнавализованной литературы, скажем о трёх стадиях познания мальчиком «перевёрнутой» реальности — превращения предпраздничного города в город-ад. Первая стадия — символическое изображение счастливых детей за стеклом. Стекло часто трактуется как граница между реальным и нереальным мирами. Мальчик, пробегая по улице, видит чужое счастье, радуется за него (ещё один аргумент, доказывающий его чистоту и невинность), но оно недоступно для него: современное Рождество — праздник не для бедных. Пока одни дети ждут подарков, другие, подобные мальчику, вынуждены выживать на улицах большого города в сильнейший мороз.
Вторая стадия — изображение избирательной (а значит, фальшивой, перевёрнутой) добродетели. Барыни раздают всем, кто к ним заходит, пироги. Но, как только мальчик хочет получить пирог, женщины гонят его из дома. Одна из них даёт ему «копеечку». То есть вместо того, чтобы накормить голодного ребёнка, барыни пытаются успокоить свою совесть, дав мальчику денег, но настолько мало, что на еду их точно не хватит. Продолжая христологический анализ, заметим: в этом эпизоде можно считать сразу две библейские аллюзии. Первая — это одно из трёх искушений Христа: дьявол предлагал Иисусу обратить «камни в хлебы» и накормить человечество, на что Бог ответил: «Не хлебом единым жив человек…» (позже этот сюжет воспроизведёт Иван Карамазов в своей Легенде о Великом инквизиторе).
Барыни, раздающие пироги, погрязли в материализме и забыли о сохранении чистоты души.Да, они кормят людей, но далеко не всех. Поэтому их добродетель фальшива и в корне греховна. Вторая библейская аллюзия прямо связана с первой — это предательство Иуды. Оно также основано на материализме: Иуда продал Христа за 30 серебряников. Барыня, «откупившаяся» от своей совести, дав мальчику «копеечку», буквально повторила его грех. Итак, в вышеописанном фрагменте мы видим, как против мальчика — подобия Христа — совершается сразу два преступления (в скобках заметим, что хлеб также является символом Плоти Христовой, и барыни, не дав мальчику хлеба, фактически оскверняют таинство причащения).
Теперь обратимся к анализу финальной, третьей, стадии познания мальчиком «перевёрнутой» реальности. Мальчик видит, как люди смотрят на трёх кукол за стеклом, двигающихся, почти как живые, и «дивятся». Пока он наблюдает за людьми, хулиган избивает его. Снова все радуются, а бедный мальчик страдает. Снова люди предают Христа.
Этот эпизод является одним из ключевых в рассказе, поэтому обратим внимание на детали. Во-первых, заметим, что Достоевский обращает внимание читателя на цвета одежды куколок и на то, как они взаимодействуют между собой: «Стоят люди толпой и дивятся: на окне за стеклом три куклы, маленькие, разодетые в красные и зеленые платьица и совсем-совсем как живые! Какой-то старичок сидит и будто бы играет на большой скрипке, два других стоят тут же и играют на маленьких скрипочках, и в такт качают головками, и друг на друга смотрят, и губы у них шевелятся, говорят, совсем говорят, — только вот из-за стекла не слышно». Это описание можно сопоставить с каноническим изображением Святой Троицы: одетые в красные и зелёные одежды, Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух смотрят друг на друга, склонив головы. Я привожу это сопоставление неслучайно.
Михаил Михайлович Бахтин — русский философ, культуролог, литературовед, теоретик европейской культуры и искусства.
Как мы помним, сначала мальчик смотрит на «куколок» и думает, что они живые, а потом, когда понимает, что это всего лишь игрушки, начинает смеяться. Смех является крайне важной частью карнавальной традиции (вспомним «Проблемы поэтики Достоевского» М. М. Бахтина). С его помощью осуществляется карнавальное развенчание — в данном случае осознание «перевёрнутой» реальности. Итак, в конце рассказа мы осознаём, что Рождество, описанное в рассказе уже не тот светлый праздник, каким оно было изначально. Это торжество безразличия и жестокости. Люди снова ушли от истинной веры и заставили страдать невинное дитя — подобие Бога. Символом этого ухода от веры и становится «кукольная Троица». Именно о ней расскажет детям, вознёсшийся на небеса мальчик. Скорее всего, он не осознаёт причины, по которой рассказывает о куклах — просто понравились. Но за этим рассказом кроется авторский замысел. Достоевский в очередной раз акцентирует внимание читателя на «перевёрнутости» мира.
Итак, проведя небольшой анализ рассказа «Мальчик у Христа на Ёлке», я в очередной раз нахожу подтверждение своей позиции, высказанной в начале эссе. Я не могу спокойно существовать в мире, где одни люди, живя счастливо не думают о счастье других, и не способен понять, почему Бог, если он существует, допускает страдание невинного ребёнка. Поэтому вопрос теодицеи для меня, как и для Ивана Карамазова, остаётся неразрешённым.
В заключение скажу, «Мальчик у Христа на Ёлке» — рассказ, после прочтения которого приходится задуматься не только о возможности «оправдания Бога», но и о виновности самого человечества в своей духовной гибели. Ведь мог же городовой отвести мальчика в участок и отогреть его, могли и барыни накормить его. Наконец, кто-то из толпы, смотревшей на кукольное представление, мог помочь замерзающему ребёнку. Однако общество оказалось безразличным. Этим оно метафорически в очередной раз убило Христа (подумайте сами: путь мальчика, как и путь Иисуса, состоял из рождения, мучений и воскресения-вознесения). Если говорить проще, то общество погубило ещё одно невинное создание, нарушив одну из важнейших Христианских заповедей — «Возлюби ближнего своего, как самого себя».
Все изображения взяты из открытых источников.