Площадь залита солнцем. На ослепительно-светлой плитке темнеет раскрытый скрипичный футляр. На его черном дне поблескивают медные пятна монет и пестреют купюры. Склонив голову набок и уперевшись подбородком в стан инструмента, девушка водит по напряженным струнам. Позади нее раскинул толстые ветви платан. Резные тени его листвы упали на пыльную площадь. Легкое летнее платье качает мелкими складками в такт движениям, смычок скользит, заставляя скрипку звучать волнующе-нежно. Он как волна: то бросится вдаль, то откатит назад, то задержится на одной струне, погружаясь в темную воду.

Остренький локоть скрипачки прорезает душный наэлектризованный воздух. Мимо бежит дорога. Пары горячего воздуха поднимаются от асфальта. Скучающие пассажиры выглядывают из окон автомобилей и нетерпеливо фыркают. Светофор стыдливо краснеет. Стук каблуков, сливаясь с речами людей и храпом машин, дополняет мелодию скрипки многоголосьем. «До», — чеканят сапоги офицера. Прохожие проносятся мимо и не догадываются, что являются частью оркестра. «Ре», — ворчат грубые коричневые ботинки. «Ми», — плачут рваные сланцы. Их неаккуратный хозяин споткнулся за тем поворотом и теперь чуть прихрамывает на правую ногу. «Фа», — раздуваются с важностью мягкие мокасины. «Соль», — цокают по плиточке дамские туфельки. Их владелица так спешит на свидание, что не бережет каблуков. «Ля», — напевают цветные сандалии в унисон с неразборчивой песенкой крошки-хозяина. «Си», — шаркают старушечьи башмаки вперемежку с ударами трости. Так трудно сказать, кому двигаться тяжелее: их старой хозяйке или же им самим. «До», — продолжают играть свою партию тяжелые сапоги. На них то и дело заглядываются безголосые синие лодочки.

Скрипачка прячет лицо, звуки стихают и тонут в общем звучании. За её полуопущенными ресницами мутнеют невидящие глаза. Девушка поднимает голову, обводит взглядом вокруг и тихо вздыхает. Этот бывший когда-то привычным жест теперь лишился всякого смысла: не возникло перед ней ни белизны раскаленной площади, ни дорожки прохожих. Темнота. Пустота, наполненная звуками, запахами и чем-то, отдаленно напоминающим человека, тревожная и пугающая. В такой темноте слишком редко сверкают тельца светлячков. Хрупкие и едва заметные, они появляются неожиданно — как тот мальчик, идущий под руку с равнодушной матерью.
С тех пор, как девушка перестала видеть, ей кажется, что перед ней вместо лиц проносятся души. Она слышит шепот их мыслей, схватывает бемоль и диез настроений, подмечает переливы эмоций. Потому густая и гулкая чернота с редкими размытыми пятнами света приводит ее в ужас. Проблески встречаются редко.

В нос ударяет сладковатая свежесть. Где-то здесь (скрипачка не видит, но чувствует) притаился кто-то другой. Солнечный жар перебивает прохлада его призрачных и приветливых рук. Слепая тянет к небу зрячие пальцы и замирает. Тук-тук... О кожу бьются, точно сильные музыкальные пальцы, капли воды. Они касаются обветренного лица, ложатся в ладони, стекают к смуглым запястьям. И что в ней такого, в этой воде? Может, сочувствие неземного земле?

Девушка вздрагивает и тревожно двигает головой — так просыпаются от вещего сна. По щеке пролегает блестящей дорожкой теплая влага. Слепая прижимает к груди драгоценную скрипку и отступает назад, к стволу раскидистого платана: лишь бы не намочить инструмент.

— Как странно, — задумчиво шепчет она, стиснув в промокших пальцах изящный гриф скрипки. На ее скорбном лице загорается нежный румянец.
— Дождь при палящем солнце! — тихий смех срывается с губ, украшает лицо, но глаза по-прежнему остаются немыми. Их стеклянные отблески наводят тоску.
А, может быть, это друг? Да, да, долгожданный друг-музыкант. Такой же незрячий, как и она сама. Тук-тук... Выстукивает на корпусе скрипки родной незнакомец. Пальцами-каплями пробегает по струнам натянутых проводов, играет на металлофоне машин и на мгновение останавливается: приглашает сыграть дуэтом. Откинув прилипшие к шее волосы, девушка вновь поднимает скрипку. Кажется, что в ослепшем дожде есть черты известного ей гитариста: прошлой осенью славный старик играл по другую сторону площади. Она никогда не видела его, но наизусть знает слова той песни, которую он исполнял так часто. Девушка узнаёт в игре капель её чудный мотив, мысленно вторит бегущим нотам. Два музыканта ни разу не разговаривали, если, конечно, считать беседой простые слова. Скрипачка посылала начало мелодии, а старик отвечал ей... Может быть, это он? Да и будь это кто-то другой, он так чутко чувствовал музыку, что чужим оставаться не мог. Нет, всё же дождь. Только вот отчего он ослеп? От равнодушия безликих прохожих?

«До», — дождь с новой силой барабанит по крышам. «Ре», — катится со свистом и гулом по водосточной трубе. Слепая рассеянно улыбается и привычно выводит начало песни:

«Предрассветное серое небо.
Скоро явится солнце, и слепо
Свет отбросит на сонную землю,
И живым её звукам я внемлю»...

Дождь отвечает ей, перебирая октавы, как когда-то отвечал музыкант. «Ми», — стекают струйки воды по листьям платана. «Фа­», — хлюпает в чьих-то ботинках. Летний ливень растекается всюду. «Соль», — капли собираются в лужицы. «Ля», — дребезжит крыша автобуса. «Си», — кто-то жалуется на непогоду. «До», — вновь стучит на вершинах зданий.