вероника пышкина
5 стадий принятия Чехова
март 2020 года
Если хочешь стать оптимистом и понять жизнь, то перестань верить тому, что говорят и пишут, а наблюдай и вникай
— А.П. Чехов
Не волнуйтесь, вы не на приёме у психолога. Его кабинет этажом выше, а у нас здесь вещи посерьёзнее — литература. На повестке дня — творчество Антона Павловича Чехова, знакомое нам ещё с тех времен, когда наше мнение формировалось исключительно словами взрослых. Монологи учителей о творчестве писателя всегда сводились к тому, что Чехов смешной, но никто никогда не объяснял почему. Большинство моих сверстников (признаться, раньше и я сама) не видят юмора ни в прозе, ни в драматургии писателя, а его сатиру воспринимают как ребячество.
Они считают произведения Чехова литературой для младших школьников. «То ли дело Толстой и Достоевский с их глубокими, объемными, иногда даже в несколько томов, произведениями», — оправдываются люди, которые не брали в руки даже первый том «Войны и мира». Такое искаженное восприятие классической литературы — настоящая болячка современности, которая мешает правильно понять Чехова, делая его несмешным для незаинтересованного читателя. В его комедийных рассказах и пьесах нет гнетущих переживаний, свойственных героям Достоевского, после прочтения которого хочется обратиться к психологу, нет объёмных описаний и нравственно-философской проблематики Толстого. При кажущейся простоте и комизме бытовых картинок сюжеты его рассказов не менее трагичны. Чехов относит «Чайку» к разряду комедии — парадоксально, не правда ли? Череда печальных событий и трагический финал заглушаются весельем, в котором слышны отзвуки смерти. Так называемой «чеховской улыбкой», существующей на грани цинизма и насмешки
Пока герои на сцене пьют чай, за кулисами рушатся их судьбы.
Небольшие произведения Чехова за нарочитой насмешкой скрывают в себе глубокую личностную и общественную драму, которая воспринимается каждым читателем по-своему. В рассказе «Смерть чиновника», доводя ситуацию до абсурда, писатель говорит о проблеме раболепства и чинопочитания. А «Человек в фуляре» высмеивает страх перед окружающим миром, показывает, что гораздо проще спрятаться от проблемы, чем решить её раз и навсегда. Многослойность прозы заставляет непохожих друг на друга людей понимать один и тот же текст совершенно по-разному, в зависимости от того, на каком уровне анализа произведения они находятся. Можно прочитать рассказ и посмеяться над карикатурными образами, увидеть гиперболизацию хамства и человеческой глупости, а можно, детально разобрав каждую строчку текста, увидеть оттенки трагического в комическом.
Подумайте, с кем вы можете себя сравнить, когда анализируете прозу Чехова? С мореплавателем, открывающим новые горизонты, с режиссёром-постановщиком или кем-нибудь ещё? Я провожу параллель с профессией шахтёра, который стремится найти необыкновенной красоты горный алмаз. Драгоценный камень лежит в самой глубине шахты, и, чтобы до него добраться, нужно в прямом смысле долго копать. Возникает желание остановиться, бросить всё на полпути. Но азарт и желание выгоды берут верх, и ты продолжаешь идти вперёд, пока не докопаешься до истины и не найдёшь переливающийся на свету бриллиант. Так и человек на последнем уровне понимания прозы Чехова, как любой шахтёр, нашедший алмаз, понимает, что игра действительно стоила свеч.
Комедии писателя — воплощение настоящего горя. Смелое заявление, не так ли? Подобно переживаниям от потери, чеховский текст может вызывать глубокие эмоциональные потрясения. Вы когда-нибудь слышали о пяти стадиях принятия горя, о которых писал Кюблер-Росс: отрицание, злость, торг, депрессия, принятие? Я решила принять на себя роль психолога и рассказать о пяти стадиях принятия Чехова.

1
Первая ступень лестницы принятия — отрицание. Подобно страусу, прячущему голову в песок, мы не желаем смириться с действительностью. Далеко ходить не надо, все 5 стадий я испытала в процессе написания этого эссе. Отрицание подкралось неожиданно, когда за час до дедлайна мне сказали:
— Вероника, ты не успеешь написать ещё 4000 символов за час.
— Все под контролем.
На этапе отрицания, пытаясь защититься от чего-то непонятного и чуждого, человеку свойственно умалять значимость этого. Упорно не замечая чеховских трагедий, многие упускают из виду сатиру и лёгкую насмешку, присущие рассказу «Студент». Ничего не понятно, текст кажется скучной библейской притчей, приправленной философскими размышлениями о цикличности истории.
2
На ступень злости я поднялась, когда у меня вылетел «Word» с уже почти законченным текстом. «Почему я? Это несправедливо!» — кричала я своему отражению в погасшем мониторе.
Вспомнив о шахтёре, я решила копнуть немного глубже и прочитать текст ещё несколько раз. Я заметила, что возникает диссонанс между поступками главного героя и нашими ожиданиями. Иван Великопольский во время страстной пятницы, в день траура и воздержания, когда верующие вспоминают о страданиях Иисуса, возвращается домой с охоты. Не слишком ли безбожно для студента духовной академии в самый скорбный день в церковном календаре искать кров, где можно согреться и утолить голод? Вспоминаю, что Чехов не так прост, как кажется. Полагаю, что в поступках героя кроется сатирический подтекст рассказа, который помогает совмещать трагическое и смешное.
Поняв, что текст не сохранился, я всеми силами пыталась найти выход из ситуации (писать всё заново казалось адом):
— Может, есть какая-нибудь кнопка на клавиатуре, которая сможет восстановить текст? Я готова отдать всё, лишь бы её найти.
3
Поискала скрытые смыслы и подтексты, которые я раньше не замечала. Захотелось вести торг не то с автором, не то с самой собой:
— Первое что пришло в голову; философские возвышенные суждения героя о смысле жизни связаны с земными биологическими потребностями?
— Нет, как бы я хотела в этот раз ошибиться в своих догадках.
Увы, наши ожидания — это наши проблемы. Первая мысль всегда правильная, убеждаюсь в который раз. В начале произведения Иван Великопольский продрогший, c закоченевшими пальцами и разгоревшимся от ветра лицом, тем более ещё и на пустой желудок, рассуждает о жизни, как о многовековом дне сурка, наполненном бедностью, голодом, мраком и тоской. К концу произведения мысли отдохнувшего героя меняются на противоположные: «…и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла». Вероятнее всего, изменения мировосприятия в сознании Ивана временны и зависят исключительного от удовлетворения биологических потребностей. Чехов как настоящий знаток человеческих душ смог тонко и почти незаметно высмеять связь между переменой философских мыслей героя и земными потребностями.
Поиск кнопки, которая помогла бы мне восстановить удалённые символы, провалился:

— К чему пытаться что-то писать, если я всё равно не успею? Лучше лягу на кровать и начну плакать.
4
На финишном этапе филологических раскопок нас настигает стадия депрессии, совершенно реальной, подобной той, что я описала.
Приходит понимание, что слёзы Василисы и «тяжёлое, напряжённое, как у человека, который сдерживает сильную боль» выражение лица Лукерии не связаны с умением Ивана трогательно рассказывать эпизод из Евангелия. Осознание того, что мать всю жизнь не обращала внимания на избиения дочери мужем, тем самым каждый раз предавая её, как Пётр предал Иисуса, когда трижды отрёкся от него, обращается в раскаяние.
5
И, наконец, наступает принятие.
Приходит полное понимание того, что ничего нельзя изменить. Нужно взять себя в руки и начать заново, ведь текст сам себя не напишет:

— Всё будет хорошо, задание кажется невыполнимым только на первый взгляд.
Теперь мы начинаем понимать не только смысл произведений, но и самого Чехова с его едва уловимой насмешкой над поступками персонажей. Рассказ «Студент» из композиционно тонкой сатиры превращается в драму о человеческих слабостях. Автор выстраивает симметрию между героями. Иван Великопольский ассоциирует себя с изнеможённым, замученным тоской и тревогой, невыспавшимся апостолом. Личностно переосмысливая сюжет Евангелия, герой сочувствует Петру, наделяя его собственными чертами и переживаниями, чтобы оправдать свой неожиданный визит и желание избавиться от неприятных физических реакций на холод и голод.
Эффект «чеховской улыбки» проявляется в парадоксальности действительности и амбивалентности образов. Когда начинаешь однозначно судить тексты писателя по критериям «хорошее/плохое», «чёрное/белое» — всегда ошибаешься. Размытая грань между сочувствием и высмеиванием порождает абсурдный смех сквозь слёзы, подлинную драму через призму комедии.

Тексты Чехова можно назвать воплощением горя во всех его проявлениях: их можно не понимать и ненавидеть, дискутировать с автором и с самим собой или даже хотеть бросить литературу после прочтения. Но самое сложное — пройти-таки все пять стадий и научиться смеяться сквозь слёзы.
Верстка: Снежана Воробьева