литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Аглая Фролова
В ход идут слоны
январь 2018 года
Время, Георг, что такое время?..
Юстейн Гордер, «Апельсиновая девушка»
Юстейн Гордер, «Апельсиновая девушка»
1.
— Как они могли убить ее? — Георг еще не заплакал, но уже дергались губы и щипало в носу. — Как они могли?
Георг пока не очень хорошо понимал, кто они и как именно они ее убили. Ему было целых восемь лет, так что он давно был способен понять такие вещи — папа это знал, поэтому на минуту задумался о том, как ответить. У него на лбу появились две глубокие морщинки. Георг ждал.
— Томас Эдисон был физиком, — наконец начал папа, не поднимая глаз. — Он изучал постоянный ток. Сделал много открытий и изобрел много полезного и нужного. В частности, электрический стул. Видимо, Топси просто подвернулась под руку. Не будь Топси — казнили бы кого-нибудь другого. Не будь электрического стула — Топси, может быть, ждала бы иная судьба.
Мама на вопрос сына только вздохнула и склонила голову к мольберту (вьющаяся прядь волос выбилась из пучка и упала ей на щеку)…
Георг решил не поднимать эту тему до завтра. Но на следующий день ему еще меньше хотелось их спрашивать. По правде сказать, вообще не было желания ни с кем разговаривать. Он слонялся по комнатам, пока в конце концов снова не забрел в мамин кабинет. И сразу заметил: что-то поменялось.
На большом письменном столе, среди груды использованных палитр, кистей и беспорядочных зарисовок, в зеленой рамочке, покрашенной под старину, стояла репродукция странной картины. Ее героиня глядела как живая. Георг почувствовал, как у него чаще забилось сердце.
— Как они могли убить ее? — Георг еще не заплакал, но уже дергались губы и щипало в носу. — Как они могли?
Георг пока не очень хорошо понимал, кто они и как именно они ее убили. Ему было целых восемь лет, так что он давно был способен понять такие вещи — папа это знал, поэтому на минуту задумался о том, как ответить. У него на лбу появились две глубокие морщинки. Георг ждал.
— Томас Эдисон был физиком, — наконец начал папа, не поднимая глаз. — Он изучал постоянный ток. Сделал много открытий и изобрел много полезного и нужного. В частности, электрический стул. Видимо, Топси просто подвернулась под руку. Не будь Топси — казнили бы кого-нибудь другого. Не будь электрического стула — Топси, может быть, ждала бы иная судьба.
Мама на вопрос сына только вздохнула и склонила голову к мольберту (вьющаяся прядь волос выбилась из пучка и упала ей на щеку)…
Георг решил не поднимать эту тему до завтра. Но на следующий день ему еще меньше хотелось их спрашивать. По правде сказать, вообще не было желания ни с кем разговаривать. Он слонялся по комнатам, пока в конце концов снова не забрел в мамин кабинет. И сразу заметил: что-то поменялось.
На большом письменном столе, среди груды использованных палитр, кистей и беспорядочных зарисовок, в зеленой рамочке, покрашенной под старину, стояла репродукция странной картины. Ее героиня глядела как живая. Георг почувствовал, как у него чаще забилось сердце.
— Почему у оленя голова женщины?
— Потому что мир причиняет художнице боль. Это автопортрет. Она чувствует себя загнанным оленем, безгласым животным, спасающимся от стрел.
— Потому что мир причиняет художнице боль. Это автопортрет. Она чувствует себя загнанным оленем, безгласым животным, спасающимся от стрел.
2.
Георгу приснилась Топси с воздушным шариком. Она приходила к нему во сне уже в пятый раз, но этот сон отличался от остальных. В нем не было страшных белых молний, страшной плачущей слонихи и страшного Томаса Эдисона, с жутким хохотом нажимающего на большую красную кнопку. Была обычная Топси, может быть, даже еще маленький слоненок. Она хоботом держала за веревочку свой шар. И смотрела на Георга. Он проснулся не в слезах, как обычно, а с уверенностью, что ей не больно. И тут же увидел над кроватью большой и голубой, как небо, круглый воздушный шарик.
— Призраки существуют, пап?
— Возможно, существуют сгустки энергии, которые остаются от умирающих людей. Но причинить вред или напугать они не могут, поверь мне.
— А от животных остаются сгустки?
Георгу приснилась Топси с воздушным шариком. Она приходила к нему во сне уже в пятый раз, но этот сон отличался от остальных. В нем не было страшных белых молний, страшной плачущей слонихи и страшного Томаса Эдисона, с жутким хохотом нажимающего на большую красную кнопку. Была обычная Топси, может быть, даже еще маленький слоненок. Она хоботом держала за веревочку свой шар. И смотрела на Георга. Он проснулся не в слезах, как обычно, а с уверенностью, что ей не больно. И тут же увидел над кроватью большой и голубой, как небо, круглый воздушный шарик.
— Призраки существуют, пап?
— Возможно, существуют сгустки энергии, которые остаются от умирающих людей. Но причинить вред или напугать они не могут, поверь мне.
— А от животных остаются сгустки?
3.
Раздался настойчивый стук в дверь. Тут же вошел мальчик, кажется, совсем еще маленький, черноволосый, с серьезной складочкой между бровей. Сергей Александрович снял очки и привычным движением провел указательным и большим пальцами по усам.
— Войдите. Может быть, вы заблудились? Перепутали кабинет? Здесь класс физики.
Георг оглядел комнату. Над доской висели портреты ученых — Архимед, Ньютон, Никола Тесла. Томас Эдисон. Доска была исписана непонятными формулами (только что закончился урок), в углу Георг увидел довольно неаккуратно сложенные черные чугунные штативы. Мальчик приблизился к учительскому столу.
— Я хочу поговорить с вами. Можно?
— Говорите. Только недолго, у меня урок.
— Я хочу спросить вас о машине времени и о призраках. И о постоянном токе.
Георгу показалось, что учитель рассмеется, но он только удивленно поднял на него голубые, на выкате, большие глаза. Потом почесал лысину и тяжело вздохнул.
— Видишь ли, о призраках я очень мало знаю. По постоянному току могу прочитать тебе пять-шесть лекций, но что именно тебя интересует?
Георг молчал. Потом поднял глаза на портрет Эдисона.
— Меня интересует, зачем нужно было изобретать электрический стул и казнить на нем слониху Топси. И других людей.
— Помилуй, электрический стул изобрели в прошлом веке, а потом отказались от него как от способа казнить преступников. Эдисон изобрел его, чтобы, ну… Помочь правительству избавляться от плохих людей. Людей, убивавших других людей. Но при чем тут это? И зачем спрашиваешь о призраках?
— Машина времени. Вы не ответили.
— Нет машины времени, если нет причины, чтобы она была.
Георг почувствовал, что сейчас снова расплачется, как плакал каждый раз, когда говорил о слонихе, Эдисоне и электрическом стуле. Но нужно было действовать решительно. Сергей Александрович не был просто учителем, поэтому мог помочь.
— Я хочу вернуться в прошлое и спасти слониху Топси, — начал мальчик, втягивая воздух между фразами, чтобы унять дрожь в голосе. — Будущего это не изменит: какую пользу может принести смерть обычного слона? Я только спасу ее и вернусь обратно. Физика убила — пусть физика и спасает. Я знаю, вы можете.
— Не могу, — с неожиданным раздражением Сергей Александрович встал из-за стола и побарабанил по нему короткими красноватыми пальцами. Теперь Георг смотрел на учителя снизу вверх. — С чего ты вообще взял, что я могу?
Георг молчал. Полноватый пожилой человек перед ним — тоже. Прозвенел звонок, и Георгу вспомнились стихи, которые он слышал от мамы: «Я на лестнице черной живу, и в висок ударяет мне вырванный с мясом звонок»…
— Я к вам приду, — быстро, сквозь зубы сказал он и выбежал из класса.
Раздался настойчивый стук в дверь. Тут же вошел мальчик, кажется, совсем еще маленький, черноволосый, с серьезной складочкой между бровей. Сергей Александрович снял очки и привычным движением провел указательным и большим пальцами по усам.
— Войдите. Может быть, вы заблудились? Перепутали кабинет? Здесь класс физики.
Георг оглядел комнату. Над доской висели портреты ученых — Архимед, Ньютон, Никола Тесла. Томас Эдисон. Доска была исписана непонятными формулами (только что закончился урок), в углу Георг увидел довольно неаккуратно сложенные черные чугунные штативы. Мальчик приблизился к учительскому столу.
— Я хочу поговорить с вами. Можно?
— Говорите. Только недолго, у меня урок.
— Я хочу спросить вас о машине времени и о призраках. И о постоянном токе.
Георгу показалось, что учитель рассмеется, но он только удивленно поднял на него голубые, на выкате, большие глаза. Потом почесал лысину и тяжело вздохнул.
— Видишь ли, о призраках я очень мало знаю. По постоянному току могу прочитать тебе пять-шесть лекций, но что именно тебя интересует?
Георг молчал. Потом поднял глаза на портрет Эдисона.
— Меня интересует, зачем нужно было изобретать электрический стул и казнить на нем слониху Топси. И других людей.
— Помилуй, электрический стул изобрели в прошлом веке, а потом отказались от него как от способа казнить преступников. Эдисон изобрел его, чтобы, ну… Помочь правительству избавляться от плохих людей. Людей, убивавших других людей. Но при чем тут это? И зачем спрашиваешь о призраках?
— Машина времени. Вы не ответили.
— Нет машины времени, если нет причины, чтобы она была.
Георг почувствовал, что сейчас снова расплачется, как плакал каждый раз, когда говорил о слонихе, Эдисоне и электрическом стуле. Но нужно было действовать решительно. Сергей Александрович не был просто учителем, поэтому мог помочь.
— Я хочу вернуться в прошлое и спасти слониху Топси, — начал мальчик, втягивая воздух между фразами, чтобы унять дрожь в голосе. — Будущего это не изменит: какую пользу может принести смерть обычного слона? Я только спасу ее и вернусь обратно. Физика убила — пусть физика и спасает. Я знаю, вы можете.
— Не могу, — с неожиданным раздражением Сергей Александрович встал из-за стола и побарабанил по нему короткими красноватыми пальцами. Теперь Георг смотрел на учителя снизу вверх. — С чего ты вообще взял, что я могу?
Георг молчал. Полноватый пожилой человек перед ним — тоже. Прозвенел звонок, и Георгу вспомнились стихи, которые он слышал от мамы: «Я на лестнице черной живу, и в висок ударяет мне вырванный с мясом звонок»…
— Я к вам приду, — быстро, сквозь зубы сказал он и выбежал из класса.
— Я хочу вернуться в прошлое и спасти слониху Топси
4.
Георг научился читать в три года, а писать — в четыре. Никого это не удивляло, поскольку мама с папой только и занимались тем, что писали и читали (правда, мама в основном писала картины, а папа читал лекции). Дома, в гостиной, родители повесили большую доску, как в школе, и их маленькому сыну разрешено было писать на ней что и как угодно. Мыл он ее тоже сам.
— Оставь тряпки, я попрошу десятиклассников прополоскать, — с не очень правдоподобной резкостью Сергей Александрович выхватил у Георга ведро и поставил, не рассчитав силы, так что вода расплескалась по полу. Георг, ничего не говоря, вышел.
Так продолжалось всю неделю каждую перемену: Георг мыл доски, Сергей Александрович раздражался, звенел звонок, и мальчик убегал. На следующей перемене приходил снова. Его забавляло то, как учитель сначала злится, потом удивляется, а потом просто молча наблюдает за тем, как Георг, начиная сверху, аккуратно моет доску влажной тряпкой, не оставляя пробелов. Разводов после этого не появлялось, доска блестела, а дежурные радовались, что за них моет доски второклассник.
— Ты задумал какую-то шалость или хочешь ко мне подлизаться? Говорю сразу — и то, и другое пропащая затея.
— Я просто помогаю.
… Посреди стола, поверх тетрадок и задачников, лежал листок бумаги. Учитель заметил его, когда уже погасил свет в классе, — было восемь вечера, на улице шел дождь, так что в темноте белая бумага сразу бросилась в глаза. Он приблизился к столу и склонился над рисунком. Задумался, взял его в руки, поставил портфель на пол. От листка исходило неясное розоватое свечение — но учитель почему-то не удивился. Блики дрожали на толстых стеклах его очков и на медных пуговицах пальто.
В классе стало гораздо светлее, Сергей Александрович заметил это и обернулся к маленькой двери за доской, где находилась лаборантская. Свечение исходило и оттуда, причем становилось все ярче и ярче — пришлось прикрыть рукой глаза. Учитель пробормотал что-то неразборчивое. Вынул из кармана фонарик и зажег — неожиданно яркий синий луч устремился туда, где в щель под дверью проникал таинственный розоватый свет, такой же, как от рисунка.
Георг научился читать в три года, а писать — в четыре. Никого это не удивляло, поскольку мама с папой только и занимались тем, что писали и читали (правда, мама в основном писала картины, а папа читал лекции). Дома, в гостиной, родители повесили большую доску, как в школе, и их маленькому сыну разрешено было писать на ней что и как угодно. Мыл он ее тоже сам.
— Оставь тряпки, я попрошу десятиклассников прополоскать, — с не очень правдоподобной резкостью Сергей Александрович выхватил у Георга ведро и поставил, не рассчитав силы, так что вода расплескалась по полу. Георг, ничего не говоря, вышел.
Так продолжалось всю неделю каждую перемену: Георг мыл доски, Сергей Александрович раздражался, звенел звонок, и мальчик убегал. На следующей перемене приходил снова. Его забавляло то, как учитель сначала злится, потом удивляется, а потом просто молча наблюдает за тем, как Георг, начиная сверху, аккуратно моет доску влажной тряпкой, не оставляя пробелов. Разводов после этого не появлялось, доска блестела, а дежурные радовались, что за них моет доски второклассник.
— Ты задумал какую-то шалость или хочешь ко мне подлизаться? Говорю сразу — и то, и другое пропащая затея.
— Я просто помогаю.
… Посреди стола, поверх тетрадок и задачников, лежал листок бумаги. Учитель заметил его, когда уже погасил свет в классе, — было восемь вечера, на улице шел дождь, так что в темноте белая бумага сразу бросилась в глаза. Он приблизился к столу и склонился над рисунком. Задумался, взял его в руки, поставил портфель на пол. От листка исходило неясное розоватое свечение — но учитель почему-то не удивился. Блики дрожали на толстых стеклах его очков и на медных пуговицах пальто.
В классе стало гораздо светлее, Сергей Александрович заметил это и обернулся к маленькой двери за доской, где находилась лаборантская. Свечение исходило и оттуда, причем становилось все ярче и ярче — пришлось прикрыть рукой глаза. Учитель пробормотал что-то неразборчивое. Вынул из кармана фонарик и зажег — неожиданно яркий синий луч устремился туда, где в щель под дверью проникал таинственный розоватый свет, такой же, как от рисунка.
— Вот людская доброта… Волшебство да и только, — сказал он громче, слегка усмехнулся и шагнул вперед.
Сергей Александрович вышел из лаборантской, когда было уже далеко за полночь. Неясный свет быстро погас за его спиной, и наступила темнота. Лицо его было испачкано чем-то черным — кажется, сажей, — и дышал он тяжело. Казалось, учитель прошел за эти несколько часов с десяток километров. На лице у него было написано недоумение.
— Надо же, действительно, — сказал он вполголоса, но внятно. — Волшебство.
— Надо же, действительно, — сказал он вполголоса, но внятно. — Волшебство.
5.
— Мальчик, физика здесь ни к чему. Я помогу, если ты докажешь, что способен попасть в то время и вернуться. У тебя есть зацепки? Какие-нибудь мостки, соединяющие тебя с ней?
— Я знал, что вы спросите. — Георг положил на стол сдувшийся голубой шарик. Учитель провел пальцами по усам, надел очки и пристально посмотрел на клочок резины, лежащий перед ним. Потом молча встал и поманил Георга за собой.
В лаборантской оказалось темно и пыльно. Георг представлял себе стерильные белые стеллажи с оборудованием, маятники, термометры и магниты, висящие на стенах. А увидел просто кучу хлама. Сломанные штативы, исписанные школьниками линейки и разнокалиберные шарики и гильзы заполняли картонные коробки и ящики. Коробки и ящики, в свою очередь, заполняли комнату два на два метра от пола до потолка. Сергей Александрович включил свет (над шкафом загудела желтая лампочка, опутанная паутинками).
— Если бы не твой шарик, я бы тебе ничего не показал, не надейся, — приговаривал учитель, снимая белую простыню с большого шкафа в углу. — Но у тебя глаза умные.
Шкаф оказался старше маминых антикварных секретера и серебряных часов, а это были самые старые вещи, которые Георг видел в жизни. Резные ножки шкафа изображали лапы лесного зверя. Узор на дверцах — фавнов, листья и цветы. Сергей Александрович громко чихнул и снова повернулся к Георгу.
— За что ее казнили?
— Она затоптала трех человек, — тихо ответил мальчик. — Но она же не понимала: она слон! Просто слон!
Георг заплакал. Учитель не знал, как реагировать, поэтому просто протянул «тааак» на выдохе, отчего вокруг закружилась густая пыль.
— То, что тебе нужно, в этом шкафу.
— Я думал, что через него пройду в прошлое и попаду к Топси. Как в «Хрониках Нарнии», — все еще хлюпая носом, сказал Георг и очертил пальцем самую крупную завитушку на деревянной резьбе. На ней остался след. — Но если вы и правда волшебник, то вряд ли все будет, как в фильмах.
— Откуда ты все-таки знаешь? — спросил учитель. Георг только улыбнулся в ответ. Сергей Александрович вдруг пристально посмотрел ему в глаза.
— Дети, — сказал он сипловатым мягким голосом. — Вот кто настоящие люди. Не свежо предание, а все равно правда. Жаль, что мы так этого и не усвоили.
Георг удивленно молчал и смотрел в лицо учителю.
— Удачи. Будь что будет.
— Спасибо. Я должен ей помочь. Она просит.
Тихо скрипнула дверца.
— Мальчик, физика здесь ни к чему. Я помогу, если ты докажешь, что способен попасть в то время и вернуться. У тебя есть зацепки? Какие-нибудь мостки, соединяющие тебя с ней?
— Я знал, что вы спросите. — Георг положил на стол сдувшийся голубой шарик. Учитель провел пальцами по усам, надел очки и пристально посмотрел на клочок резины, лежащий перед ним. Потом молча встал и поманил Георга за собой.
В лаборантской оказалось темно и пыльно. Георг представлял себе стерильные белые стеллажи с оборудованием, маятники, термометры и магниты, висящие на стенах. А увидел просто кучу хлама. Сломанные штативы, исписанные школьниками линейки и разнокалиберные шарики и гильзы заполняли картонные коробки и ящики. Коробки и ящики, в свою очередь, заполняли комнату два на два метра от пола до потолка. Сергей Александрович включил свет (над шкафом загудела желтая лампочка, опутанная паутинками).
— Если бы не твой шарик, я бы тебе ничего не показал, не надейся, — приговаривал учитель, снимая белую простыню с большого шкафа в углу. — Но у тебя глаза умные.
Шкаф оказался старше маминых антикварных секретера и серебряных часов, а это были самые старые вещи, которые Георг видел в жизни. Резные ножки шкафа изображали лапы лесного зверя. Узор на дверцах — фавнов, листья и цветы. Сергей Александрович громко чихнул и снова повернулся к Георгу.
— За что ее казнили?
— Она затоптала трех человек, — тихо ответил мальчик. — Но она же не понимала: она слон! Просто слон!
Георг заплакал. Учитель не знал, как реагировать, поэтому просто протянул «тааак» на выдохе, отчего вокруг закружилась густая пыль.
— То, что тебе нужно, в этом шкафу.
— Я думал, что через него пройду в прошлое и попаду к Топси. Как в «Хрониках Нарнии», — все еще хлюпая носом, сказал Георг и очертил пальцем самую крупную завитушку на деревянной резьбе. На ней остался след. — Но если вы и правда волшебник, то вряд ли все будет, как в фильмах.
— Откуда ты все-таки знаешь? — спросил учитель. Георг только улыбнулся в ответ. Сергей Александрович вдруг пристально посмотрел ему в глаза.
— Дети, — сказал он сипловатым мягким голосом. — Вот кто настоящие люди. Не свежо предание, а все равно правда. Жаль, что мы так этого и не усвоили.
Георг удивленно молчал и смотрел в лицо учителю.
— Удачи. Будь что будет.
— Спасибо. Я должен ей помочь. Она просит.
Тихо скрипнула дверца.
— Дети, — сказал он сипловатым мягким голосом. — Вот кто настоящие люди. Не свежо предание, а все равно правда. Жаль, что мы так этого и не усвоили.