На лице Галатеи появился лёгкий румянец, слегка дрогнули её пальцы, приподнялась грудь. Пигмалион сжал крепче её руку. В тот момент оживала не гениальная статуя его творения, а девушка, в которую молодой царь Кипра без памяти влюбился. Скульптор восхищался её красотой, а не собственным талантом; у него не было цели изваять из слоновой кости самую красивую женщину. Его шедевр обрёл над самим создателем неведомую власть — такую, что Пигмалион молил Афродиту оживить Галатею. Богиня любви не могла допустить эгоистичной любви скульптора к своему таланту: она видела, как искренни чувства царя Кипра к пока неживой девушке, и помогла ему. И, конечно, счастливая пара правила островом Киприды «долго и счастливо». Создатель и создание, ставшее с ним наравне.

Наверняка Пигмалион создал не одну статую девушки, но только эта смогла выйти из его тени. Во-первых, она из камня обратилась в живого, реального человека, во-вторых, она в каком-то роде «покорила» своего создателя настолько, что он, влюблённый, взывал к самой Афродите. Без работы самого Пигмалиона, его видения прекрасного ничего бы не случилось, и это верно; но любой, например, автор литературного произведения «ваяет» героя по своей модели мира, и даже чужие мысли пропускаются через призму собственного восприятия (субъективности нельзя полностью избежать). Условно приняв Пигмалиона за писателя, а Галатею — за персонажа произведения, можно сказать, что последний всегда будет носить в себе отпечаток мыслей и идей первого. А это значит, что, совершая свой путь по страницам произведения, за литературным героем будет идти заметная или бледная, сплюснутая или неестественно растянутая тень автора.

Пигмалион, можно сказать, стал «образом»: он творец, который покоряется красоте своего создания. Взяв за основу миф, Бернард Шоу написал одноимённую пьесу, где доктор Хиггинс перевоспитывает девушку низкого происхождения и влюбляется в неё. Особенность вечных образов в том, что они высвобождаются из рамок произведений, которые изначально задали писатели, и живут вольно. Они настолько целостны и характерны, что становятся в сознании реципиента отдельными, самостоятельными личностями. Такие герои превращаются в символы определённого поведения. Например, в древнегреческой мифологии это Одиссей. Он — носитель житейской мудрости, не обходится и без хитрости, а любовь к Родине заставляет его проделать длинный и непростой путь. Дон Кихот воплощает собой рыцарство и благородство, а Дон Жуан — страсть. Герои существуют давно и далеко за пределами тех книг, в которых играли центральные роли, и точно не могут стоять в тени писателей. В прологе к «Дон Кихоту» Сервантес писал: «Я не собираюсь идти проторенной дорогой и, как это делают иные, почти со слезами на глазах умолять тебя, дражайший читатель, простить моему детищу его недостатки или же посмотреть на них сквозь пальцы». Похоже на сцену, где отец провожает сына из дома или представляет его гостям, только не так, как это происходит обычно (от «Мой Серёженька такой добрый, голубей не гоняет» до «Сергей, не чавкай! Вы уж простите его, маленький ещё»), а он больше похож на Гринёва-старшего с мудрым наставлением. Правда, сам Сервантес позиционировал себя не отцом, а отчимом героя.

И после таких слов ясно, что Дон Кихот не будет греться под крылом автора, и он не стал. Вошёл в литературу ярко и надолго, забрав с собой вложенные писателем систему ценностей и идеи. Но, наверное, самый известный сверхтип — это Гамлет. Он символизирует собой постоянную рефлексию, стремление разобраться в себе. Появившись в «Гамлете Щигровского уезда», герой сохранил свои отличные черты, которые делают его вечным образом. Безымянный персонаж, не раз назвавший себя оригиналом, рассказал всю свою биографию совершенно незнакомому человеку. Но, как и происходит в жизни, анонимно повествуют не ради приятного знакомства, а чтобы совершить откровение перед собой. Всё сказанное им — результат бесконечного самоанализа. На этом основании он и сравнил себя с Гамлетом, иронично добавив происхождение — Щигровский уезд. Загадочный гость помещика Александра Михайлыча Г*** представляет собой определенный тип — заимствует личностные качества шекспировского героя и собирает в себе черты некоторых молодых людей своего времени. Но, в то же время, он не тот Гамлет, каким его знают во всём мире, а его миниатюрная во всех отношениях копия. Это заметно и по географическим масштабам: они сужаются до незначительного уезда, и по происхождению самого персонажа, и по препятствиям, которые встают у него на пути, как на дорожке бегущего легкоатлета. Тем не менее, это не уменьшает самобытности героя: он похож на реального человека, странного и интересного, которого хотелось бы послушать тёмной тихой ночью. Тургенев на заслоняет спиной своё детище, благодаря чему из-за кулисы пространных монологов выглядывает личность. А ещё за ним тенью стоит его литературный прототип (который, к тому же, и сверхтип), из-за чего автор не может управлять своим героем как дрессированной кошкой — у Гамлета Щигровского уезда уже душа датского предшественника. А, значит, за неё писатель и возьмётся — это похоже на срисовывание — качественное, а не такое, где на бумаге обводят живую кошку. Пропорции идеальные не выйдут, что-то деформируется, но основа всё равно останется.

Я сама однажды создала свою Галатею. Черноволосая кудрявая Саша с веснушками на щеках и любовью к чизкейкам осталась лишь у меня в голове: не настолько я хороша была в 14 лет, чтобы начать что-то писать. Могу сказать, что она была абсолютно самодостаточна. Я наделила её качествами, в которых я сама остро нуждалась, и она стала выше меня во всём: во внешности, в характере, в умении хорошо общаться с людьми (загадочное искусство для меня), настолько, что, рисуя в голове картины своего безусловно прекрасного будущего, я на своём месте представляла её. Зачем? Чтобы не сглазить или не зазнаться. Саша — особое виртуальное существо. Она для меня была маяком, к свету которого я тянулась. Так и вышло: со временем я приблизилась к героине, стала больше похожа на того, кем стать хотела. И я продолжаю за ней идти. Не все литературные персонажи создаются таким путём, как это случилось у меня, но каждый из них, прочувствованный и проработанный писателем, становится настоящим человеком на страницах книг, а порой и за их пределами. Галатея не смогла бы ожить, не будь она «живой», лишь заточённой в каменные оковы. И герои произведений не куклы на нитках, не игрушки в руках своих Пигмалионов, но они несут в себе отпечаток его мыслей и идей в строках книг и за их пределами.