Они были солдатами. Едва вырвавшись из цепких лап войны, в форме, что не успела ещё вылинять под июльским солнцем, они ехали к приморскому городку, чтобы начать оттуда путь домой.

Джон сидел в конце вагона, недвижно прижавшись затылком к ребру деревянной балки, зачарованно вслушиваясь в музыку волн, которая сливалась с незамысловатым стуком колёс. Жара здесь была особенно тяжела, и Джон почти с завистью наблюдал, как солдаты бережно, словно младенца, брали на руки непонятно откуда взявшееся льняное полотенце и прикладывали его к разгорячённому лицу.

Джон был востроносым, худощавым и гибким. Отросшие лохматые темные волосы удерживала простая тесьма над веснушчатым лбом. Ему казалось, что окружающие, когда смотрели на него, думали так: «Как странен он, как нелепа его внешность: эти нежные, почти пухлые пальцы, широкое лицо и жилистое тело – неужели можно быть таким нескладным?..»

Когда смятое и расправленное десятки раз полотенце наконец коснулось ладоней Джона, тот ощутил манящий аромат – не едкий запах солдатского пота, а что-то другое, пресное и свежее, точно струи горного и морского воздуха одновременно ударили ему в лицо. Этот запах был целым океаном, штормящим и неуправляемым; сотни солёных капель падали Джону прямо на лицо, ветер хлестал по щекам, напоминая о прошлом и скором будущем.

В нерешительности юноша открыл глаза, зная, что снаружи его мира жизнь продолжает существовать в той же грубой и поверхностной реальности, что и раньше. Джон передал полотенце дальше.

Солдат сошёл с подножки вагона, ослепленный ярким солнцем. Он сразу направился к причалу, которого не могло не быть в этом городе благородной зелени и беленых фасадов домов. Чувства, что посетили Джона, когда тот притронулся к полотенцу, гнали его вперёд, как след, ведущий точно к цели – домой.

– Вы продаёте корабль? – спросил Джон у старика, который сидел у пришвартованного прямо к песчаному берегу суденышка.

– О да, сэр, – залепетал тот, явно признав в нем военного, с которого с лёгкостью можно было взять столько денег, сколько у него есть.
– Превосходное судно, не смотрите, что не крашено, оно быстроходно и так мало стоит! – Так завершилась маленькая сделка.

«Я не боюсь ни бушующих волн, ни диких животных, ни короны, –Джон перечитывал старую запись в своем дневнике, – почему же я так страшусь разговора с этой маленькой женщиной? Она так проницательно смотрит мне в глаза, пытаясь разглядеть в них человека, который смог бы сделать ее счастливой. Это хрупкое создание в кружевных перчатках смогло поселиться в каком-то рудиментарном уголке моего сердца, что должен был отмереть, исчезнуть еще много лет назад. Как поступить с юной Мэри, которую судьба так жестоко наказала встречей со мной?»

Надвигается шторм. Грозовые тучи двигаются вслед за кораблем, ни на секунду не отставая. Словно стая волков, предчувствующих легкую добычу, они разевают чёрные пасти. Ненасытной слюной падают дождевые капли, барабаня по ветхой, видавшей лучшие времена палубе. И вот грохочет гром, швыряя белые вспышки молний, волны бьются о борт судёнышка, разбиваясь на тысячи брызг – холодных осколков... Джон, расположившись в трюме, листает свой дневник. Листает, пробегая строки, не от большого интереса, но чтобы успокоиться. Его сердце бешено колотится, дыхание становится все громче; ему кажется, что вот оно уже заглушает гром. Он испытывает настоящий страх. Лучшие качества покинули его, уступая место тёмному ужасу; мужества уже не хватает. Он сидит, всеми силами унимая дрожь в коленях.

– Ах, Мэриэм! Подумать только: Джон, который бесстрашно смотрел на бушующее море, Джон, который сражался на войне, – этот самый Джон сейчас прячется от шторма в трюме! – спутанные видения проносились у юноши в голове. Он вспоминал времена, проведенные на службе, гадая, насколько они могли изменить его. Он боялся, что подбежит к любимой, радостно подхватит ее за тонкую талию, а та посмотрит на него чужими глазами, так и не узнав в нем того парня, кому она когда-то пообещала хранить верность, прощаясь на переполненном перроне.

Медленно, как бы просыпаясь от тяжелого сна, Джон поочередно поднял руки. В окне слева стало непривычно светло. Юноша выбежал на палубу. Со всех сторон его окружали тучи, но где-то там, впереди, в облаках был небольшой просвет, и Джон увидел бухту, в которой можно было бы укрыться от шторма.

– Ангелы небесные позаботились обо мне... – подумал он.

Волны, поднимавшиеся к каменистому мысу, издавали шум, в своей грозной бессмысленности подобный лаю. Их суровая битва уже не могла подвергнуть опасности Джона, вплывавшего в спокойную песчаную бухту. Зря грозились воинственные тучи: их гнев рассеялся и разнёсся ветром, как море разносит обломки судна, и неровные разбивающиеся лучи замелькали на морских водах…

На причале было жарко. Солнце освещало белые дома, типичные для приморских городков, и светлые паруса пришвартованных кораблей так, что приходилось все время щуриться.

Джон говорил, что прибудет вечером, но Мэри пришла уже к полудню. Она прогуливалась по причалу, мечтая о счастливой встрече с любимым. На горизонте показался какой-то корабль, Мэри остановилась и начала изо всех сил всматриваться вдаль и ждать, когда можно будет лучше разглядеть судно. Блики света на воде раскачивались усыпляюще. К маленькой лодке, на которой чистили рыбу, все прибывали чайки.

Девушка не знала, какое судно ей нужно было ждать, ведь Джон не писал ей об этом. Но про себя Мэри гордо называла это «Корабль». Судно подошло ближе, и все предчувствия Мэри мгновенно испарились: это был он, Джон и его «Корабль»!

Можно ли было назвать это творение плотницкой мысли кораблем, сказать наверняка сложно: это был старый рыбацкий баркас, чьи борта, некогда лоснящиеся от густой черной краски, теперь печально пестрили многочисленными неровными заплатками и облезлыми швами. Быть может, ему стоило найти себе место среди бесславно догнивающих брошенных лодок, но старый истрепанный парус по-прежнему трепетал, поворачиваясь вслед за ветром, точно не желая смириться с бесславной судьбой, и буре не удавалось поглотить его.

…Мать Джона, молодая, но уставшая от дел прачка, нарекла его самым обычным именем, ради которого не приходилось перерывать святки – и была весьма довольна своей сообразительностью. «Старый пастор говорит, что это славное имя, – рассказывала она потом соседкам, – значит оно, помнится, «Богом будет помилован». Что ж, славно, коли Джона моего и вправду помилуют когда-нибудь». И женщины долго о чем-то шептались, поглядывая на небо и бескрайние волны.