Амир Мингалиев

Слуги короля
август 2018 года
Театр «Глобус» скрывал в тени лондонскую улицу и в лучах заходящего солнца неторопливо сгорал. Давно разошлись зрители. Театр умер, чтобы не оживать до завтрашнего выступления. За кулисами за кружкой пива сидели двое: Гений и ремесленник, оба были актёры.

— Знаешь, иногда я вспоминаю день, когда убежал из дома с бродячей труппой, и сожалею.

— Оставил мать и отца... Тебе было шестнадцать? Не вижу повода сожалеть. Ты — актёр. Это твоя судьба, и ты сам выбрал её.

— Ты не понимаешь, я о другом. Что мы делаем?

Адресат вопроса нахмурился.

— Плотник сделает стол, и за ним будут собираться люди, — продолжал первый. — Мясник разделает мясо, и другой человек не останется голодным. Даже раб служит хозяину и приносит пользу. А что делаем мы?

— Мы играем для людей.

— И что останется после нас?

— А ты думаешь, после мясника или плотника что-то останется надолго? Какой дом не будет разрушен? Какой кусок мяса не сгниёт? Какой стол или стул простоит вечно? Какое имя не будет предано забвению? Хочешь что-то оставить после себя — иди рой могилы. Они доживут до Судного дня.
Гений отхлебнул из своей кружки.
— Мы не живём настоящей жизнью, — сказал ремесленник. — Мы носим маски других людей.
— Кто живёт настоящей жизнью?! Мясник что ли? — Гений засмеялся, как смеётся хмелеющий гений. — Он всю жизнь играет свою главную роль — роль мясника, а мы играем множество главных ролей. Все носят маски. А ты, друг Томас, давно ли просаживал последние честно заработанные деньги в пабе на выпивку и девиц? Было давеча, как мне помнится. И чего же тебе не доставало? Разве ты не веселился, не жил настоящей жизнью?

— Нет, это другое. В пабе мы все равны. Мы рядом там, но, когда начинается новый день, крестьянин возделывает землю, кузнец орудует молотом, моряк снова в пути — нас нет с ними рядом. Мы возвращаемся в свой театр, мир грёз, и готовимся ещё раз прожить чужие жизни. Неужели вся наша жизнь — это вино и куртизанки?

— Раз так, ты ещё и недоволен? Глупец, крестьянин предпочёл бы не гнуть спину с утра до темноты, а жить так, как живёшь ты. Вино, женщины и свобода! А главное: ты никому не обязан, твой господин — зритель. Для него ты живёшь и умираешь, снова живёшь на сцене, меняя роль за ролью. Разве может быть что-то лучше?

— А, может быть, мы играем чужие жизни, потому что боимся прожить свою жизнь? Может быть, мы не можем сорвать с себя маску и стать собой?
— Сорвать маску? Все носят маски. Нельзя их скинуть, можно их только менять на другие. И мы на это способны, в отличие от раба, который приносит пользу. Все люди играют, да не одну роль.
— Ты сын стратфордского перчаточника, а не философ.
Гений улыбнулся. Ремесленник отпил пива. На какое-то время оба замолчали. Заполнить паузу решился друг Томас.
— Твой господин — зритель, говоришь? Ну что ж, посмотрим. Как будто ни один из нас не пострадал от руки «другого господина», вот какая у нас свобода.
— Так значит, ты просто боишься завтрашнего выступления?
— Нет, я не боюсь. Я должен знать, ради чего рискую.

— Не так уж ты рискуешь. Но я продолжу размышлять о маске. Маска появляется тогда, когда человек хочет что-то скрыть.

— Как ты умён!

Гений, не обращая внимания, продолжил.

— Грубость в речи, платье, улыбка, кольцо на пальце всё может быть маской. Наше имя — маска, данная нам от рождения. Не мы его выбирали, оно ничего не говорит о том, кто мы есть. Вот взять тебя, разве ты понтифик? Ты даже не священник какой-нибудь поместной церквушки, собирающий с прихожан положенную десятину. А я разве трясу копьём, а не пером? Имя ничего не значит, такая же маска, одна из тех, что мы носим.

Захмелевший гений начал повторяться. В цикличности его мысли друг Томас усмотрел некий приём, но это было заблуждение: его собеседник сам волновался перед завтрашним выступлением и пытался развеять сомнения выпивкой и разговорами. На горизонте маячил поход в паб и возможность встретить гонца от Скотланд-ярда. Пьеса была подана на рассмотрение цензору, и, если приятелей ещё не арестовали, она, скорее всего, была одобрена, хотя риск оставался всегда.
— Палач использует маску, чтобы скрыть своё лицо от Бога, но разве Бог не знает его лица? Значит, палач использует маску для самого себя, пытаясь снять груз с совести, убеждаясь, что лично он сам не убийца, а всего лишь инструмент в руках правосудия. А верный ли был вынесен приговор, ему задумываться не надо, у него другая работа.

— А, может, он носит маску, чтобы избежать мести от близких казнённого? — спросил ремесленник.

— Может и так, — ответил Гений. Грабитель надевает маску, чтобы избежать ответственности за свои злодеяния. Чумной доктор носит маску, чтобы самому не заразиться. Выходит, маска — защита, а не только попытка казаться другим.

— Ну, у нас это защита так себе. Долго ли ты сможешь кричать со сцены оскорбления в адрес лорда-казначея, прикрываясь репликой своего героя? Не думаю.

— О нас речи пока не идёт. Это наша работа — носить разные маски, а чем является маска для простых людей, — вот какой вопрос интересен.
— Представь, если бы кто-то использовал твою маску для прикрытия.

Гений смутился.

— Ну уж нет. Моя маска — моё личное дело.

— Хорошо. Ты сказал, что люди всю жизнь носят маски, значит по большей части делают это неосознанно.

— Не думаю, что известная нам обоим Шарлотта надевает маску верной жены неосознанно. Я думаю, есть маски врождённые, то есть неизбежные, и маски приобретённые, то есть те, которые человек надевает на себя сам.

— Не пойму юмора. Что значит врождённые?

— Я не шучу, Томас. Родившись в нашей славной Англии, ты уже обречён играть определённые роли: кланяться перед каретой знатного господина, притворяться примерным жильцом для хозяйки съёмного жилья, становиться обольстителем для дамы и многое другое. Но ты не обязан притворяться умным или глупым, не обязан много говорить, или хранить молчание, никто не заставит тебя острить в разговоре или, напротив, сохранять серьёзность, за исключением, может быть, следователя.

Ремесленника обдало холодом при упоминании о следствии.
— Есть маски, которые мы обязаны носить, а есть те, которые мы выбираем сами.

— Хорошо, но что скрывается под масками?

— Не знаю. Ничего. Хотя нет, погоди, дай подумаю.

Гений посмотрел на большую маску осла в ящике с реквизитом.

— Животное!

— Что? — недоуменно воскликнул Томас.

— В каждом человеке есть подобие божественного, но со времён грехопадения есть в нас нечто и от Зверя. Наши низменные потребности, то, что мы скрываем за маской приличия, благовоспитанности, относится к животному. Паб срывает маску и обнажает звериное лицо человека. Люди мычат невнятные слова, ползают на четвереньках, а чаще всего просто дают волю своим желаниям и ведут себя как свиньи.
— Да уж, с этим не спорю. Помнишь, что устроил Патрик на прошлой неделе? Истратил свой и после выпросил сахар у меня, а, допив вино, кружек которого было три, кажется, да? Да, три, он взялся за херес, и, уже не различая в нём извести, залез на стол, начал хвалить хозяина и равнять винодела с королём.

Оба залились смехом. Из-за волнения легко засмеяться от любой забавной истории. Когда тревога и хохот отпустили их, оба выдохнули.

— Да, наш Патрик мог бы быть поэтом, если бы не просыхал, — сказал, отирая слёзы, сын стратфордского перчаточника. Однако есть и другая сторона. Мы редкие гости в доме Божьем, наше ремесло там считают измышлением дьявола, хотя я пару раз бывал в таких местах.

— Не скрою, мне тоже приходилось.

Актёры уже стали перенимать манеру речи знатных людей, которых играли, что часто в шутку делали это и трезвыми.
— Не приходилось ли тебе видеть, как в храме на одном полу, разделённые несколькими ярдами, стоят аристократ и простой человек?

— Приходилось, — всё ещё улыбаясь, кивнул ремесленник.

—Так вот, тут другое лицо человека, скрывающееся за масками, — божественное лицо. Его открывает духовное таинство. Как похожи становятся лица знатных и бедных людей во время молитвы! — вдохновенно сказал Гений.

— Да, и это правда. Перед лицом Бога, во время исповеди, мы все равны. Но, получается, маска скрывает и недостатки, и добродетели людей?

— Нет, я думаю, она не просто скрывает. Маска — это то, что объединяет эти две несовместимые природы. Сорви её, и они уже не смогут хранить перемирие: их борьба станет такой жестокой, что останется либо зверь, либо бог. Маска — то, что делает нас людьми.

— И животными, и богами в одном лице!

— Да!
Приятели были довольны друг другом. Они уже допили пиво, солнце почти ушло за край неба, а посланник из Скотланд-Ярда так и не пришёл. Можно было идти отдыхать. Но разговор всё не прекращался.
— А, пожалуй, ты бы мог сойти за философа, — сказал ремесленник, — но мой вопрос всё ещё не разрешён. Что же мы, актёры, делаем для людей?

— Мы... Мы, скорее, показываем людям их маски и их двойственность, помогаем на наглядном примере сделать выбор в борьбе между двумя природами.

— Да, мы можем их и позабавить, но можем и чему-то научить, верно?

— Точно.

— Но на чьей мы стороне, Зверя или Бога?

— Друг мой, мы на стороне человека, — улыбнулся Гений. — Мы помогаем ему до поры сохранять баланс между тем и другим и впоследствии осознанно сделать выбор.

— Так мы служители масок?!

— Да! Мы актёры, служители масок! В этом наш священный долг, и поэтому мы не можем бояться «другого господина». Ни один цензор, ни один лорд-казначей не должен помешать нам исполнить свой долг.

— Поэтому мы больше не будем сидеть здесь и ждать гонца, пошли уже в паб, —жизнеутверждающе предложил друг Томас.

—Пойдём, — ответил Гений.

— Но что будет, если нас схватят, что будет, если актёры окажутся за решёткой и уже не смогут играть для людей?

— О, не переживай, — сказал, переступая порог театра, Гений. Сцена никогда не бывает пустой.

Оба ушли в паб. Солнце село. На следующий день в «Глобусе» ставили «Генриха VIII». Одна маска была сорвана на сцене и показана собравшимся зрителям. Театр сгорел.
Иллюстрации: Варвара Сафонова