Пробираюсь между рядами плетеных кресел цвета крем-брюле и матовых столиков, выстроенных, как полк, под грязноватым тентом… Скорей к двери… Глаза мозолят беспорядочные крошки на кружевных салфетках. Наконец, я внутри. Обвожу взглядом пространный параллелепипед, разделенный проходами на несколько частей, и прохожу в самый дальний угол. Угол мой у окна… Зову официанта-зеваку с покосившейся бабочкой и заказываю café-crema. Он приносит мне ажурную сероватую чашку и неприветливо ставит на край столика. Начинаю прихлебывать свой напиток, не стесняясь игры непослушных губ. Не стесняюсь, потому что в первые минуты после полудня в пасмурный рабочий августовский день «Селект» почти безлюден. Чуть разнежились конечности и нашли себе удобное положение. Я смотрел на Париж с разных ракурсов: с высоты башен и единственного в городе небоскреба Монпарнас, с земли, то есть лежа или сидя на лужайке у Эйфеля, останавливаясь в затишье зданий, сомкнутых в форме буквы «г». Теперь буду знакомиться с Парижем из окон кафе, делать всё равно нечего…

Бывал я во всех этих монпарнасских салонах, брассери, кофейнях и раньше. Но раньше мне все время кто-то или что-то не давало приглядеться к видам из окон. Теперь я был один, но не одинок и не пуст, поэтому мог сполна предаться созерцанию.

Не спеша катятся по Монпарнасу renault, peugeot, citroen, задумчивые парижане в темных очках, не отрывая взгляда от земли, бегут с ними в такт, и только фигурки туристов, яркие, как витрины рождественских магазинов, нарушают эту вереницу движения: они останавливаются у каждого здания и всасывают его своими черными зрачками. Но, к счастью, их сегодня немного — не портят величие архитектуры.

Перехожу через улицу дю Монпарнас и сворачиваю налево. Иду не быстро, но и не то чтобы медленно. Стараюсь ни на чем не заострять взгляда — хочу оставить наслаждение лицезрения бульвара из окон, когда снова пристроюсь за стеной какого-нибудь кафе. Пытаюсь не оглядываться, чтобы и меня не оглядывали.

Вот я и у брассери «Купол». Проникаю…

Каменный поцелуй в виде сердца посреди ресторана и экстравагантная роспись внутренней части купола в духе Сальвадора Дали заворожили меня на несколько мгновений. Я опомнился и поспешил было забиться в укромный угол, но почему-то меня потянуло в середину. Сажусь чуть поодаль от забронированных столов с белоснежными, как фата невесты, скатертями, не упускаю из вида широкое окно. Расположением остался доволен: мне одновременно открывалась панорама бульвара и почти всё пространство богемного заведения. Не знаю, замечали ли меня посетители вокруг, но пересаживаться мне уже не хотелось. Подбежал официант в белой рубашке с засученными рукавами, но сделал это как-то охотнее, чем тот тип с бабочкой в «Селекте». Аппетит, как я ни пытался его обуздать, взял верх и сам выдал против моих воли и кошелька: «Картофельный салат и пастис, пожалуйста!» Официант машинально кивнул и полетел выполнять заказ…

Я продолжаю рассматривать Монпарнас. В поле зрения одновременно попадают легендарные «Ротонда» и «Дом». Всё так же мелькают среди декоративных деревцев человечки-машинки и человечки-черепашки. Постепенно перестаю их замечать и, кажется, смотрю только внутрь самого себя. «Ваш заказ: картофельный салат и пастис!» — зазвенело свысока. Очнулся…

Мне почудилось, будто чья-то рука взяла и безжалостно пролистала фотоальбом моей жизни на семь кадров назад, остановившись именно на том, от которого я тщетно пытался убежать, покинув свою каморку на улице кардинала Лемуана и спрятавшись в стенах и за стенами построек Монпарнаса.

«Понимаешь, что ты со своим русским менталитетом просто здесь не выживешь. Ты думаешь, что сможешь перенести голод и нищету так же красиво, как Хемингуэй или кто-то еще из «потерянного поколения»? Пойми меня, Париж — это не всё «золотые времена», это та же безработица и грязь. Десять евро за одну поездку на метро против пятидесяти заработанных за неделю! Нет уже в «Ротонде» папочек Либион или Гертруды Стайн, которые будут греть тебя в своем гнезде за твои картины и снимки… Никому не нужны твои фотографии Парижа, какими бы прекрасными они ни были. Послушай меня, как старшую сестру, и возвращайся скорее домой. Там ты нужен больше...»

Так мы встретились с моей сестрой Эню, которая приехала в Париж на отдых со своим новоиспеченным мужем, а, впрочем, я уверен, что уговорила её сюда прилететь мать, чтобы «забрать» меня, как забирала когда-то из школы.

Я знал, что она права. Париж за те два летних месяца, что я в нем прожил, кроме нескольких тысяч неплохих фотографий не преподнес мне ничего хорошего. Да и фотографий уже нет.

Бывает, что случаются в жизни глупости, иногда до того обидные, что тонкой нитью окольцовывают и режут сердце, а потом еще и глубоко оседают в сознании.

Самозабвенно работать круглый год без единого выходного! Браться за всё, что только под руки попадается, даже не связанное с твоей профессией: курьер, почтальон, дворник, барбер — всего и не вспомнить. Изучение французского в автобусных пробках. И, наконец, заслуженная «потом и кровью» награда: куплен фотоаппарат фирмы Leica для двухнедельного мастер-класса по фотографии от неповторимого Анри Картье-Брессона в Париже. Затем еще семь суток на выработку серий снимков для конкурса и витающий где-то совсем близко хвост шальной удачи, стоит только зацепиться за кончик — выиграть в конкурсе и место фотографа в международном агентстве «Magnum Photos» в твоих счастливых руках.

На радостях от общения я смыл сухим белым вином около десяти евро, которые приравнивались двум ночным сменам на одной из моих грязных работ, и весь растворился в разговоре о любимой профессии. Мы делились впечатлениями и обсуждали наши работы, из снимков Шарлемана я узнал многое о цветочно-каменном регионе Бретони… И как ни приятен был мелодичный голос моего собеседника, как ни широка его приветливая улыбка, обнажающая ряд неестественно ровных белых зубов, мною начинало овладевать чувство нарастающего беспокойства, которое разгорелось, когда я показал французу несколько своих удачных кадров. Увидев их, он с большим усилием удержал контур своей улыбки, по которой пролетела мимолетная дрожь. А в малюсеньких овальных глазах щелкнули, как в затворах камеры, две фотовспышки.
Что значило это кратковременное возгорание, я разгадал не сразу.

Неделя мастер-классов проходила на позитивной творческой волне. Анри Картье-Брессон рассказал нам подробно о технике «решающий момент» [1] и каждый день делился частичкой своего опыта.

За две сказочные недели в Париже мне особенно полюбился Монпарнас: он был отличным позёром, сохранившим достоверный облик золотых 20-х годов. Туристы обычно сюда не добирались, потонув в Эйфелевой башне, Нотр-Дам-де-Пари и Лувре, а значит, не портили общий пейзаж своим извечным удивленно тупым «О-о-о-а-а-а-вау!» и некачественными фото на дешевые аппаратики. Работать над конкурсными снимками я решил именно здесь.

Мой потенциальный французский друг оставался для меня большой загадкой. Каждый день его дружеская улыбка перешивалась ниточка за ниточкой в нарочито наигранную. Я чувствовал, как эта улыбка вонзается наточенным клинком кинжала мне в спину, когда Шарлеман стоит позади.

Мы отдалились, в том числе из-за насыщенной поисками работы, но тревога, порождаемая тайной, не покидала меня…


[1] «Решающий момент» — термин в фотографии, означающий момент достижения наивысшего эмоционального напряжения.

Весь предконкурсный день я провел на бульваре и, кажется, изучил, фотографируя, каждую пылинку, пролетавшую мимо моего носа. Я уже не помню сколько тысяч кадров отснял, когда неожиданно мне приглянулась пара, сидевшая на бордюре около фонтана «Четыре части света». Она сидела у него на бедре, свесив свои тонкие ножки и аккуратно положив ангельскую головку на его широкое плечо. Она дремала, а он что-то обдумывал, напрягая черные линии бровей и поминутно сводя их к переносице. От них веяло настоящей свободой, свободой красивой и естественной.

Вернулся в номер «Регент Монмартра» около полуночи. Небрежно положил свой Leica на прикроватную тумбочку, сбросил оковы пыльной одежды и завел толстопузый будильник на шесть утра. Падая в постель, приметил щелочками полусомкнутых глаз, что Шарлеман тоже нежится в постели. Это было странно: он всегда возвращался в гостиницу ближе к рассвету. Но на дальнейшие размышления меня не хватило: одеяло сна накрыло с головой.

Ночью до моего спящего уха доносились нервное шуршание и легкое скольжение стоп. Но неприятные звуки не смогли сдернуть с меня теплое покрывало и вернуть в мир бодрых мыслей.

Пробуждаюсь… Солнце не по-утреннему режет глаза. Когда я окончательно спустился с пушистых облаков сновидений, меня повергла в ужас пустая тумбочка: на ней не было ни пузатика-будильника, ни малышки Leica…

Конкурс фотографий я, разумеется, проспал. Победил в нем подлец Шарлеман с моим финальным снимком. Ему — место в «Magnum Photos», хороший гонорар, уважение корифеев фотожурналистики, мне — тощий кошелек с копейками после трехнедельного парижского шика, поиск заработка без главного свидетельства моего мастерства — тысячи фотографий и полная потеря доверия к окружающим.

Ну вот и пронеслась в голове вся короткометражка гнусных событий полуторамесячной давности. Работа не нашлась. Ширится и растет долг за каморку на улице кардинала Лемуана.

Я, конечно, могу попросить одолжить денег на билет домой у сноба-мужа Эню, но мне всей душой не хотелось ни ему, ни ей рассказывать свою глупую историю настоящего неудачника и становиться мишенью для презрительных взглядов старшей сестры и насмешливых ужимок её пижона.

Если быть честным, мне хотелось остаться в Париже. Я верил в его магию, как верил в неё герой очаровательного «Праздника, который всегда с тобой». Я снял здесь свои лучшие фотографии и был полностью уверен, что устройся я хоть на какую-нибудь работенку, поголодай с полгода, чтобы накопить на новый Leica и разобраться со всеми долгами, и снова придет на мою улицу праздник.

Картофельный салат и пастис давно урчат в желудке, разжигая еще больший аппетит. Голод окончательно заглушил здравые мысли. Поднимаю глаза на огромный овал винтажных часов, словно парящих посреди стены, что напротив. Пятнадцать минут седьмого. Пришло время идти на встречу с Эню и снобом в «Клозери-де-Лила», где они ждут от меня ответа: вернусь или нет?

Ищу глазами черные кудри своей сестры, но не нахожу. Должно быть, они заняли места на веранде, а я их не заметил среди нахлынувшего к вечеру потока разодетых франтов. Неохотно выползаю на улицу. Наконец вижу знакомые лица: Эню с мужем сидят чуть ли ни на прохожей части, беззаботно щебечут. С ними какой-то незнакомец. Подхожу…

— Bonjour, Виктор! Ты, как всегда, опаздываешь… Садись. Рада представить тебе: наш новый знакомый, мсьё Ален Леруа, он из агентства «Magnum Photos», — задала тон вечеру Эню, — мсьё Леруа, это мой брат Виктор.

— Добрый вечер, господин Леруа, — мы с французом пожали друг другу руки, я мельком оглядел его лицо, вмиг припомнил тонкие линии черных бровей, сдвинутых к переносице, и… сердце внезапно выплеснуло кипящую струю, уши мои побагровели. Передо мной человек, который был тем самым позером у фонтана «Четыре части света»!

— Мсьё Виктор, Ваша сестра мне рассказала, что Вы высококлассный фотограф и даже принимали участие в мастер-классах моего старшего коллеги Анри Картье-Брессона. Приглашаю Вас поучаствовать в нашем фотоконкурсе, победитель которого станет частью команды «Magnum Photos». Вы, наверное, слышали, что такой же конкурс проходил в июне. Мы с коллегами крайне расстроены его исходом: победитель, снявший потрясающий снимок в технике «решающий момент», героями которого, как иронично это ни звучит, стали мы с моей дамой, не проявил себя как профессионал дела. Его уволили, и на освободившееся место мы теперь ищем действительно талантливого фотографа. Правила конкурса ужесточились: у каждого участника есть двенадцать часов на съемку, и за ним следит один из сотрудников агентства. Эти меры необходимы, чтобы избежать мошенничества. Всё, что Вам нужно для участия в конкурсе — фотоаппарат фирмы Leica и быть завтра ровно в восемь утра у офиса «Magnum Photos», — Ален Леруа излучал своей неширокой улыбкой животворящее тепло.

— Виктор, ты просто обязан поучаствовать в конкурсе: не каждый день в «Magnum Photos» предлагают место! У тебя, к тому же, есть камера нужной фирмы. Решено: завтра в восемь утра он будет у вас, — Эню резко прервала мелодичную речь Алена.

Я сдержанно кивнул, хотя волнение пульсировало в каждой моей артерии.

Вскоре мьсё Леруа покинул нас, как и полагается добропорядочному новому знакомому.

Приближается решающий момент моей жизни. Переступать через самого себя — страшная пытка.

— Эню, ты сама понимаешь, что от этого конкурса зависит вся моя жизнь. Но полтора месяца назад у меня случилось большое несчастье: украли мой единственный фотоаппарат Leica. Денег на новый у меня сейчас нет… Я прошу вас: одолжите мне пятьсот евро. Я верну всё до единой копейки, как только устроюсь на работу.

Во взгляде сестры, удивленном и настороженном, вдруг мелькнули совершенно новые оттенки… Это были оттенки сострадания, которого я ни разу в жизни не наблюдал в её узковатых глазах. Встрепенулся и сноб-муж, но его лицо не изобразило ничего нового.

К моему изумлению, Эню уговорила пижона занять мне денег. Он весь превратился в отвратительную ужимку, когда лениво передавал зеленые хрустящие бумажки.

Заполучив заветную сумму, я, не говоря ни слова, вскочил и ринулся к ближайшему магазину техники.

На часах 8:00. Lecia в руках. Медленно стекает капелька пота по шее.

Организаторы встречают сотню участников из разных стран, проверяют фотоаппараты, каждому назначают «смотрителя». Мне достался Ален Леруа, который источал всё тот же живительный свет.

Фотография — капризное дело. Если не работаешь с камерой хотя бы через день, навыки улетучиваются, как спирт из открытой бутылки.

Я в растерянности… Не знаю, куда податься, где искать сюжет для снимков. Паника заковывает в кандалы.

Ален Леруа следит за мной издалека — он не имеет права со мной говорить.

После безуспешной одиннадцатичасовой работы я хотел было всё бросить и выбыть из «гонки». Что делать, если дар фотографа потерян!

Но неожиданно ошеломительная мысль прорвалась сквозь нагнетаемую неудачами тоску: за весь конкурсный день я еще ни разу не был на Монпарнасе! Глупо! Стыдно! Безрассудно!

Влетаю в метро, за мной еле поспевает Ален Леруа…

Вечер. Монпарнас кишит людьми. Однообразные кутилы отвлекают внимание от тех персонажей, которые бы могли выразить сильную эмоцию.

Всматриваюсь в каждый уголок и завиток бульвара. Здесь — шум, там — визг, еще дальше — пляски и музыка. Всё не подходит.

Десять минут, и Ален скажет мне, что время работы вышло. Десять заветных минут…

Фонтан «Четыре части света». Здесь всегда меньше людей, а все шумы заглушаются журчанием воды.

У бордюра, под разросшимся кленом, приютился чумазый мальчишка. Одной ручонкой он обнимает однолапого щенка, другой прикрыл старую гармонь. Гармонь вся в дырочках, как будто после обстрела. Мальчишка дремлет.

Время вышло, катимся с Аленом к «Magnum Photos». Он и не подозревает, что в душе я пою гимн ему и мальчишке.

Конкурс выигран.

Так пришел на мою улицу праздник. Пришел тогда, когда я его не ждал. Фортуна попалась в мои цепкие лапы, и я больше не отпущу ни её, ни Париж.