литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Владислав Русинов
Поездка в такси
2017 год
—Наша семья жила в большом городе.
Мы с сестрой учились в престижных учебных заведениях: она в хореографическом училище, а я в спецшколе при консерватории.
Заведения, где ковали и перековывали будущие таланты, располагались в историческом центре города, на соседних улицах. Это было очень удобно: танцующие, играющие и рисующие узнавали свою принадлежность к подвидам по осанке, мольбертам или музыкальным инструментам в руках. Ездили в одну сторону и возвращались вместе, часто видя знакомые лица.
Однажды мы с сестрой опаздывали на занятия. А опаздывать на классический танец или сольфеджио — смерти подобно. Мать дала нам денег на проезд, мы вызвали такси и стали ждать.
Надо сказать, что город был красивейший, дружелюбный и специфический. В нём было большое, как говорили в СМИ, скопление межнациональных конфессий. Это значит, что среди водителей такси было много армян, татар, чувашей, башкир, марийцев и мордвы. Про узбеков и таджиков и говорить нечего — каждый второй. Много было таких, кто приезжал на заработки из аулов и деревень. Город они знали плохо, можно сказать, совсем не знали, по-русски разговаривали через слово, через раз и понимали. Причём национальная гордость — мы, мол, тоже не лыком шиты и не лаптем щи хлебали, — пёрла у них из всех щелей.
Именно такой водитель такси нам и достался.
Началось с того, что мы попросили диспетчера, чтобы водитель подъехал к подъезду. Шофёр, разумеется, встал со стороны проезжей части. Десятиминутные переговоры с диспетчерской: «Где ваш водитель? — Да он стоит около дома!» кончились тем, что, проклиная все на свете, мы дважды обежали пятисотквартирный дом вокруг, пока не нашли машину с водителем, стоящую у здания под таким же номером, только с припиской «корпус 2».
Водитель, недовольно окинув нас взглядом, спросил: «Щаво так долга?» Попытки объяснить, что он встал не у того дома, успехом не увенчались. Кивнув на номер дома, он сам у себя спросил: «Щетырнадцать?», и сам себе ответил: «Щетырнадцать!»
Дальше вести разговор было бесполезно.
Убедить его, что у домов в городах бывают ещё и корпуса, не было никакой возможности. Он нас не слушал.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
Мы с сестрой учились в престижных учебных заведениях: она в хореографическом училище, а я в спецшколе при консерватории.
Заведения, где ковали и перековывали будущие таланты, располагались в историческом центре города, на соседних улицах. Это было очень удобно: танцующие, играющие и рисующие узнавали свою принадлежность к подвидам по осанке, мольбертам или музыкальным инструментам в руках. Ездили в одну сторону и возвращались вместе, часто видя знакомые лица.
Однажды мы с сестрой опаздывали на занятия. А опаздывать на классический танец или сольфеджио — смерти подобно. Мать дала нам денег на проезд, мы вызвали такси и стали ждать.
Надо сказать, что город был красивейший, дружелюбный и специфический. В нём было большое, как говорили в СМИ, скопление межнациональных конфессий. Это значит, что среди водителей такси было много армян, татар, чувашей, башкир, марийцев и мордвы. Про узбеков и таджиков и говорить нечего — каждый второй. Много было таких, кто приезжал на заработки из аулов и деревень. Город они знали плохо, можно сказать, совсем не знали, по-русски разговаривали через слово, через раз и понимали. Причём национальная гордость — мы, мол, тоже не лыком шиты и не лаптем щи хлебали, — пёрла у них из всех щелей.
Именно такой водитель такси нам и достался.
Началось с того, что мы попросили диспетчера, чтобы водитель подъехал к подъезду. Шофёр, разумеется, встал со стороны проезжей части. Десятиминутные переговоры с диспетчерской: «Где ваш водитель? — Да он стоит около дома!» кончились тем, что, проклиная все на свете, мы дважды обежали пятисотквартирный дом вокруг, пока не нашли машину с водителем, стоящую у здания под таким же номером, только с припиской «корпус 2».
Водитель, недовольно окинув нас взглядом, спросил: «Щаво так долга?» Попытки объяснить, что он встал не у того дома, успехом не увенчались. Кивнув на номер дома, он сам у себя спросил: «Щетырнадцать?», и сам себе ответил: «Щетырнадцать!»
Дальше вести разговор было бесполезно.
Убедить его, что у домов в городах бывают ещё и корпуса, не было никакой возможности. Он нас не слушал.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
Тогда я не знал, что хороший таксист это не тот, кто хорошо водит. Хороший таксист должен уметь слушать. Наш не умел.
Печальные последствия этого неумения нам с сестрой предстояло испытать в ближайшее время на своей, как говорится, шкуре, и в полном объёме.
Поехали мы не в ту сторону. Откровенно сказать, прямо-таки в противоположную. Нужно было через Советскую площадь в сторону
площади Свободы, а нас повезли через проспект Победы в сторону улицы Коммунаров.
Обнаружилось это не сразу.
Усевшись в машину, я уткнулся в ноты — дописывать септаккорды. Сестра, закрыв глаза, зубрила «Евгения Онегина». Направление нашего движения мы почувствовали не сразу, а постепенно: знаете, как бывает, когда едешь, и исподволь начинаешь чувствовать, что двигаешься вроде бы совсем не туда.
В пробке у метро на проспекте Победы мы закричали: «Нам не сюда!» Наша реакция водителю очень не понравилась.
— Как не сюда? — тягостно удивился он. — Вот она — проспекта Победы, а до Комму.. Кыммы…(он запнулся), а до другой улицы мы ещё не доехали.
— Нет! — закричали мы с сестрой. — Нам совсем в другую сторону! Пожалуйста, быстрее, мы опаздываем!
Водитель остановился, прижался к обочине, что в потоке было непросто, а главное очень медленно, и вступил в долгие дебаты с диспетчером.
Поехали мы не в ту сторону. Откровенно сказать, прямо-таки в противоположную. Нужно было через Советскую площадь в сторону
площади Свободы, а нас повезли через проспект Победы в сторону улицы Коммунаров.
Обнаружилось это не сразу.
Усевшись в машину, я уткнулся в ноты — дописывать септаккорды. Сестра, закрыв глаза, зубрила «Евгения Онегина». Направление нашего движения мы почувствовали не сразу, а постепенно: знаете, как бывает, когда едешь, и исподволь начинаешь чувствовать, что двигаешься вроде бы совсем не туда.
В пробке у метро на проспекте Победы мы закричали: «Нам не сюда!» Наша реакция водителю очень не понравилась.
— Как не сюда? — тягостно удивился он. — Вот она — проспекта Победы, а до Комму.. Кыммы…(он запнулся), а до другой улицы мы ещё не доехали.
— Нет! — закричали мы с сестрой. — Нам совсем в другую сторону! Пожалуйста, быстрее, мы опаздываем!
Водитель остановился, прижался к обочине, что в потоке было непросто, а главное очень медленно, и вступил в долгие дебаты с диспетчером.
Сестра смотрела то на меня, то на часы полными ужаса глазами. Я её понимал, но сделать ничего не мог — сам находился в таком положении.
Наконец, выяснив, что хотя слова «свобода», «Советы», «Победа» и «коммунары» имеют общую революционную подоплёку, но эти улицы и площади все-таки находятся в разных концах города, водитель, кое-как развернувшись, поехал в противоположную сторону.
Наивная сестра спросила у таксиста: «Мы точно успеем вовремя?» Водитель, не изучивший город, но уже нахватавшийся выражений, развозя молодёжь по ночным клубам, самоуверенно ответил: «Стохудово!»
Мы с сестрой переглянулись. «Стохудово?» — молча переспросила она. Я пожал плечами.
Поминутно дергая машину и переключая механическую коробку передач, водитель отбрёхивался: «Не бойся, кызым! ("дочка", значит). Глаза боятся — ноги делают!» Сестра опять зашептала мне: «Может, у них это профессиональный юмор — колёса вместо рук?» Я промолчал. Наши переглядывания на заднем сиденье водителю откровенно не нравились. Как и мы. Это было видно.
С проспекта Победы таксист решил ехать в объезд, минуя пробки. Сестра испуганно смотрела в окно мы были на окружной дороге, недалеко от птицефабрики.
Наконец, выяснив, что хотя слова «свобода», «Советы», «Победа» и «коммунары» имеют общую революционную подоплёку, но эти улицы и площади все-таки находятся в разных концах города, водитель, кое-как развернувшись, поехал в противоположную сторону.
Наивная сестра спросила у таксиста: «Мы точно успеем вовремя?» Водитель, не изучивший город, но уже нахватавшийся выражений, развозя молодёжь по ночным клубам, самоуверенно ответил: «Стохудово!»
Мы с сестрой переглянулись. «Стохудово?» — молча переспросила она. Я пожал плечами.
Поминутно дергая машину и переключая механическую коробку передач, водитель отбрёхивался: «Не бойся, кызым! ("дочка", значит). Глаза боятся — ноги делают!» Сестра опять зашептала мне: «Может, у них это профессиональный юмор — колёса вместо рук?» Я промолчал. Наши переглядывания на заднем сиденье водителю откровенно не нравились. Как и мы. Это было видно.
С проспекта Победы таксист решил ехать в объезд, минуя пробки. Сестра испуганно смотрела в окно мы были на окружной дороге, недалеко от птицефабрики.
— Но мы же очень далеко! — не сдержалась она. — Здесь куриная фабрика: вон, видите, возле неё памятник совместному труду братских народов. Да вон же он — черный негр в скульптуре! Водитель затормозил.
— Слушай, кызым! — разозлился он. Ты защем меня вещно путаешь? Какой ещё памятник курам–неграм? Помолщи, пожалста, раз ни щерта дорогу не знаешь, мешаешь. А то высажу!
Мы замолчали.
Но наше каменное молчание тоже не устраивало водителя, у которого в машине было сломано радио. Он решил возобновить беседу, а заодно поучить нас уму-разуму и объяснить наглядно, какие мы ничтожные существа.
— Вы из какой деревни приехали, а? — спросил таксист. — Совсем города не знаете, — и он сокрушенно покачал головой.
Объяснять, что мы в этом городе родились, было бессмысленно.
— А ещё акча («деньги») им дают на такси, соплякам! — водитель сплюнул в форточку. — Ерунда всякая занимаются: танцы, песни!.. Нет, чтобы ущиться как положено!
Мы молчали.
— Вот у меня в деревне кызым пешком, без машины в школа ходит. Книжка там щитает, а не поёт. Вот это настоящий ущеба! А вы? И не стыдно вам? — водитель сделал отеческую попытку нас пристыдить.
Сестра попыталась робко объяснить, что мы не просто «играем и танцуем», мы учимся этому профессионально.
— Защем? — искренне удивился мужик. — На гармошка играть любая дурак в деревне может, если работать не хощет. А вам акча дают, чтобы вы что ли на гармошка играть ущиться ездили? — мужик так изумился, что мы, мотнувшись в бок, чуть не врезались во встречную машину.
Водителя встречки таксист, разумеется, как-то обозвал. Всё мы не поняли, но «хайван» и «дунгыз» разобрали («скотина» и «свинья»).
Шофер ехал и сокрушался всю дорогу.
Если бы то презрение, с каким он смотрел на нас, было бы жидким, мы были бы мокрыми с головы до ног.
— А эни («мама») куда смотрит? возмущенно спросил таксист у меня по поводу занятий сестры. — Как можно кызымке разрешать голой по сцене скакать? Тьфу, позора какая…
Было понятно, что для него занятия балетом были равнозначны танцам стриптизёрш на пилоне. Сестра попыталась было объяснить, что в хореографическом училище конкурс сорок человек на место, а в Москве и вовсе сто, но я покачал головой, показывая, что ничего объяснять не нужно. Зачем?.. Мужчина был дремучий, как джунгли, и абсолютно упертый в своей правоте, как все недалёкие люди.
— Слушай, кызым! — разозлился он. Ты защем меня вещно путаешь? Какой ещё памятник курам–неграм? Помолщи, пожалста, раз ни щерта дорогу не знаешь, мешаешь. А то высажу!
Мы замолчали.
Но наше каменное молчание тоже не устраивало водителя, у которого в машине было сломано радио. Он решил возобновить беседу, а заодно поучить нас уму-разуму и объяснить наглядно, какие мы ничтожные существа.
— Вы из какой деревни приехали, а? — спросил таксист. — Совсем города не знаете, — и он сокрушенно покачал головой.
Объяснять, что мы в этом городе родились, было бессмысленно.
— А ещё акча («деньги») им дают на такси, соплякам! — водитель сплюнул в форточку. — Ерунда всякая занимаются: танцы, песни!.. Нет, чтобы ущиться как положено!
Мы молчали.
— Вот у меня в деревне кызым пешком, без машины в школа ходит. Книжка там щитает, а не поёт. Вот это настоящий ущеба! А вы? И не стыдно вам? — водитель сделал отеческую попытку нас пристыдить.
Сестра попыталась робко объяснить, что мы не просто «играем и танцуем», мы учимся этому профессионально.
— Защем? — искренне удивился мужик. — На гармошка играть любая дурак в деревне может, если работать не хощет. А вам акча дают, чтобы вы что ли на гармошка играть ущиться ездили? — мужик так изумился, что мы, мотнувшись в бок, чуть не врезались во встречную машину.
Водителя встречки таксист, разумеется, как-то обозвал. Всё мы не поняли, но «хайван» и «дунгыз» разобрали («скотина» и «свинья»).
Шофер ехал и сокрушался всю дорогу.
Если бы то презрение, с каким он смотрел на нас, было бы жидким, мы были бы мокрыми с головы до ног.
— А эни («мама») куда смотрит? возмущенно спросил таксист у меня по поводу занятий сестры. — Как можно кызымке разрешать голой по сцене скакать? Тьфу, позора какая…
Было понятно, что для него занятия балетом были равнозначны танцам стриптизёрш на пилоне. Сестра попыталась было объяснить, что в хореографическом училище конкурс сорок человек на место, а в Москве и вовсе сто, но я покачал головой, показывая, что ничего объяснять не нужно. Зачем?.. Мужчина был дремучий, как джунгли, и абсолютно упертый в своей правоте, как все недалёкие люди.
Классический танец уже начался.
Собственно, он уже подходил к концу.
На сестру было страшно смотреть.
До сольфеджио оставалось ещё минут десять. То, что я опоздаю, было очевидно, но попасть хотя бы на часть урока я ещё мог.
Мы проехали обе площади — Советскую и Свободы. До хореографического училища оставалось чуть-чуть. Но, как поётся в известной песне: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…»
Вот в этот-то миг этой самой жизни мы с размаху и вляпались.
Собственно, он уже подходил к концу.
На сестру было страшно смотреть.
До сольфеджио оставалось ещё минут десять. То, что я опоздаю, было очевидно, но попасть хотя бы на часть урока я ещё мог.
Мы проехали обе площади — Советскую и Свободы. До хореографического училища оставалось чуть-чуть. Но, как поётся в известной песне: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…»
Вот в этот-то миг этой самой жизни мы с размаху и вляпались.
Шофер не знал, что такое хореографическое училище и где оно находится. Он вновь стал звонить диспетчеру: «Тут какую-то хор…хер… одним словом, училище спрашивают». И, повернувшись к нам, спросил: «Там что, хором поют, что ли?»
Сестра замахала руками: «Никто там не поёт! Там совсем даже наоборот — танцуют!»
Водитель, отключившись от диспетчера, с раздражением бросил: «Женщин сказал, что в хоровом всегда поют, и никогда не танцуют. Ты щево меня путаешь? Сама не знаешь, где ущишься?..»
Сестра заплакала. Пропустив классический танец, она опаздывала уже и на сцендвижение. Я попросил таксиста проехать чуть вперёд, сказав, что направо поворот всё равно запрещён, и велел ей добежать бегом — так будет быстрее.
Сестра, хлопая мешком с балетками, убежала.
Я остался с шофером один на один.
— Ну, — неприязненно посмотрев на мои ноты, процедил таксист. – А тебе, бездельнику, щево нужно?
Я сообщил, что мне нужна спецшкола при Консерватории.
Водитель посмотрел на меня внимательней: на юного уголовника из спецшколы для судимых неблагополучных детей я, видимо, похож не был.
Он вздохнул и, решив на всякий случай уточнить у меня последнее слово — консерватория — удовлетворенно, со знанием дела, вновь стал звонить диспетчеру.
— Алло, кызым! Ты не знаешь, консервная завода где-то рядом с улица Чуковский, — ой, щерт! — Жуковский есть?.. Нет? Ярар, рахмэт —сезге.(«Ладно, спасибо тебе»).
— Нету тут никакая консервная завода! — со злорадством произнёс водитель. — Нет, и не было никогда! Не знают ни щерта, а ездиют!.. — со злостью, именно на «ют», процедил таксист.
— Давай, плати акча — и выходи! — указал он мне на дверь.
Я решил не сдаваться и членораздельно объяснил, что консерватория — это не завод, а место, где, кроме прочего, учат петь.
Водитель взорвался.
— Я только что у твой сестра спрашивал!.. Он сказала: «Йок!» («нет»), не поют, а танцуют… А ты теперь говоришь: не танцуют, а поют! Совсем ….(он выругался) оба..! Сами не знают, танцуют они или поют! Плати акча и кит мында! («Иди отсюда»).
Я упёрся. Сольфеджио всё равно уже кончилось. Но были другие уроки — хотелось успеть хотя бы на специальность. Я попросил соединить меня с диспетчерской — мужик отказался. Позвонил в такси: автоответчик ответил: сумма поездки — четыреста семьдесят рублей. Что было делать? Не драться же с ним, тем более, что денег у меня было всего две сотни.
На моё счастье позвонила мама. Я заметил, что мамы, как ангелы-хранители, всегда приходят вовремя. Медленно, обстоятельно, под включённый счетчик стал объяснять ей, почему я до сих пор сижу в такси, хотя уже час как должен быть на уроке.
Мама позвонила папе. Папа в диспетчерскую.
Сестра замахала руками: «Никто там не поёт! Там совсем даже наоборот — танцуют!»
Водитель, отключившись от диспетчера, с раздражением бросил: «Женщин сказал, что в хоровом всегда поют, и никогда не танцуют. Ты щево меня путаешь? Сама не знаешь, где ущишься?..»
Сестра заплакала. Пропустив классический танец, она опаздывала уже и на сцендвижение. Я попросил таксиста проехать чуть вперёд, сказав, что направо поворот всё равно запрещён, и велел ей добежать бегом — так будет быстрее.
Сестра, хлопая мешком с балетками, убежала.
Я остался с шофером один на один.
— Ну, — неприязненно посмотрев на мои ноты, процедил таксист. – А тебе, бездельнику, щево нужно?
Я сообщил, что мне нужна спецшкола при Консерватории.
Водитель посмотрел на меня внимательней: на юного уголовника из спецшколы для судимых неблагополучных детей я, видимо, похож не был.
Он вздохнул и, решив на всякий случай уточнить у меня последнее слово — консерватория — удовлетворенно, со знанием дела, вновь стал звонить диспетчеру.
— Алло, кызым! Ты не знаешь, консервная завода где-то рядом с улица Чуковский, — ой, щерт! — Жуковский есть?.. Нет? Ярар, рахмэт —сезге.(«Ладно, спасибо тебе»).
— Нету тут никакая консервная завода! — со злорадством произнёс водитель. — Нет, и не было никогда! Не знают ни щерта, а ездиют!.. — со злостью, именно на «ют», процедил таксист.
— Давай, плати акча — и выходи! — указал он мне на дверь.
Я решил не сдаваться и членораздельно объяснил, что консерватория — это не завод, а место, где, кроме прочего, учат петь.
Водитель взорвался.
— Я только что у твой сестра спрашивал!.. Он сказала: «Йок!» («нет»), не поют, а танцуют… А ты теперь говоришь: не танцуют, а поют! Совсем ….(он выругался) оба..! Сами не знают, танцуют они или поют! Плати акча и кит мында! («Иди отсюда»).
Я упёрся. Сольфеджио всё равно уже кончилось. Но были другие уроки — хотелось успеть хотя бы на специальность. Я попросил соединить меня с диспетчерской — мужик отказался. Позвонил в такси: автоответчик ответил: сумма поездки — четыреста семьдесят рублей. Что было делать? Не драться же с ним, тем более, что денег у меня было всего две сотни.
На моё счастье позвонила мама. Я заметил, что мамы, как ангелы-хранители, всегда приходят вовремя. Медленно, обстоятельно, под включённый счетчик стал объяснять ей, почему я до сих пор сижу в такси, хотя уже час как должен быть на уроке.
Мама позвонила папе. Папа в диспетчерскую.
Из такси я вышел, заплатив сто двадцать рублей стоимость поездки от дома до учебных заведений, если, конечно, не ездить кругами, не стоять в пробках и не искать консервные заводы с курами-неграми.
Выходя из машины, в спину услышал уже знакомое: «Хайван!.. Дунгыз!..»
«Ничего, — подумал я, переживу как-нибудь».
И пошёл на урок.
«Ничего, — подумал я, переживу как-нибудь».
И пошёл на урок.
Верстка: Роман Башкиров, Мария Филиппова, Таисия Иванова
Иллюстрация: Мария Филиппова
Иллюстрация: Мария Филиппова