литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Елизавета Гришечкина
Расслоение
январь 2018 года
ДИПТИХ
I. Часть, отгрызенная от целого
А что еще может быть поводом, если не люди.
А. Афанасьева, «Я трогаю кожу мира»
А. Афанасьева, «Я трогаю кожу мира»
https://unsplash.com
Меня зовут Лиза, и я умею писать только о том, что болит. Сейчас я пишу о себе.
Меня зовут Лиза, и я умею писать только о правде. Правда в том, что я плохо помню себя до прошлого года. Это кажется странным и пафосным, да? Как можно забыть большую часть того, что происходило шестнадцать лет твоей жизни? Я сама все время думаю об этом. В моей памяти клочки детства, отрывки из каких-то сумасшедших подростковых приключений. Например, я хорошо помню, как попала в полицию, как ловила подругу, прыгающую из окна второго этажа психиатрической больницы. Как впервые услышала Шнитке, прочитала Достоевского и Ерофеева, как играла в театре. Это все осталось. Но это не полноценные воспоминания. Я помню эмоцию, картинку, но как будто это все был сон или просто яркий фильм, засевший где-то в дальней левой части мозга и в самой глубине ушной раковины. Знаете, как в «Вечном сиянии чистого разума» герои стерли себе воспоминания, но что-то в их подсознании еще было? Вот у меня так же.
Я не осознавала себя до прошлого года. Я не знала, что я люблю, а что нет, чего мне хочется, что я ощущаю, думаю по тому или иному поводу. Как будто просто летишь на вертолете высоко-высоко и наблюдаешь за людьми. Наблюдаешь за собой.
Меня зовут Лиза, и я умею писать только о правде. Правда в том, что я плохо помню себя до прошлого года. Это кажется странным и пафосным, да? Как можно забыть большую часть того, что происходило шестнадцать лет твоей жизни? Я сама все время думаю об этом. В моей памяти клочки детства, отрывки из каких-то сумасшедших подростковых приключений. Например, я хорошо помню, как попала в полицию, как ловила подругу, прыгающую из окна второго этажа психиатрической больницы. Как впервые услышала Шнитке, прочитала Достоевского и Ерофеева, как играла в театре. Это все осталось. Но это не полноценные воспоминания. Я помню эмоцию, картинку, но как будто это все был сон или просто яркий фильм, засевший где-то в дальней левой части мозга и в самой глубине ушной раковины. Знаете, как в «Вечном сиянии чистого разума» герои стерли себе воспоминания, но что-то в их подсознании еще было? Вот у меня так же.
Я не осознавала себя до прошлого года. Я не знала, что я люблю, а что нет, чего мне хочется, что я ощущаю, думаю по тому или иному поводу. Как будто просто летишь на вертолете высоко-высоко и наблюдаешь за людьми. Наблюдаешь за собой.
А на прошлые святки мы с подругой шли домой ночью и решили погадать. Купили свечку. Ну, помните, то гадание, где вы плавите воск, льете его в блюдце с водой, он застывает и принимает какие-то формы, и уже по этим формам нужно предсказывать свое будущее. Мы, конечно, во все это не верим, просто было скучно. У подруги воск принял форму коровы, и мы очень долго над этим смеялись. А в моем блюдце вода породила маленького аиста. Тогда мы окончательно решили, что наше будущее — это работа в ветеринарной клинике или бесконечные походы в зоопарк, и забыли об этом.
В апреле все изменилось. Я поехала в другой город. Там я нашла возможность поступить в университет, о котором мечтала, и своего человека. О котором мечтала. Наверное, это было очевидно еще с первого предложения, да? Ведь о чем еще может писать семнадцатилетняя девушка? Но это все еще остается правдой. Я встретила человека, чьими глазами я стала смотреть на мир. Знаете, что забавно? Он постоянно сравнивал себя с аистом. Фатум творит интересные вещи.
В апреле все изменилось. Я поехала в другой город. Там я нашла возможность поступить в университет, о котором мечтала, и своего человека. О котором мечтала. Наверное, это было очевидно еще с первого предложения, да? Ведь о чем еще может писать семнадцатилетняя девушка? Но это все еще остается правдой. Я встретила человека, чьими глазами я стала смотреть на мир. Знаете, что забавно? Он постоянно сравнивал себя с аистом. Фатум творит интересные вещи.
Я долго не доверяла ему. Он читал мне Мандельштама и Вертинского, собирал мне одуванчики, а я ему не доверяла. Он говорил, что будет рядом всегда, а я считала, что это какой-то бред из дневника подростка, люди не могут быть рядом всегда. Я не знала, что мне думать по поводу происходящего, я постоянно убегала, потому что я боялась начать чувствовать. Я боялась сделать вдох и почувствовать жизнь.
Но он меня убедил. Он умеет убеждать. Он постоянно говорил, что это из-за того, что у него семья юристов, что это всё генетическая предрасположенность. Я доверилась ему. Я начала видеть и слышать то, что происходит вокруг, ощущать себя, чувствовать боль, злость, счастье, нежность. Я трогала кожу мира, и она так легко мне поддавалась.
Мы жили с ним в разных городах. Я нашла свой дом в его доме, в маленьком автобусе «Пенза — Ульяновск», в его семье. У меня даже была отдельная комната там. Я нашла в ней то главное, что дало мне собственный взгляд на жизнь. Так чудесно было сидеть там на кровати и часами рассматривать странную красно-черную лампу, корешки книг на полке, его глаза.
Но он меня убедил. Он умеет убеждать. Он постоянно говорил, что это из-за того, что у него семья юристов, что это всё генетическая предрасположенность. Я доверилась ему. Я начала видеть и слышать то, что происходит вокруг, ощущать себя, чувствовать боль, злость, счастье, нежность. Я трогала кожу мира, и она так легко мне поддавалась.
Мы жили с ним в разных городах. Я нашла свой дом в его доме, в маленьком автобусе «Пенза — Ульяновск», в его семье. У меня даже была отдельная комната там. Я нашла в ней то главное, что дало мне собственный взгляд на жизнь. Так чудесно было сидеть там на кровати и часами рассматривать странную красно-черную лампу, корешки книг на полке, его глаза.
Есть одно слово. Я не использую его, поскольку считаю прерогативой интимной лирики летающих в облаках девочек-десятиклассниц. Но я скажу его сейчас. Была ли это любовь? Нет, это было что-то большее. Непрерывная отдача всего своего существа другому. Он был частью меня.
Это длилось ровно девять месяцев. Жизнь. Я запомнила каждый день, каждую мельчайшую деталь. Я дала имя всему в мире, окружавшем меня. Все в нем имело смысл, было моей семьей.
Неделю назад этот человек подошел ко мне и сказал «прости». Я не глупая девушка, я всё поняла, я всех поняла. Я знала, что слово «всегда» это бред из дневника подростка, ничто не длится вечно. Я всё приняла.
Но с того момента я пытаюсь осознать, чьими глазами мне теперь смотреть на мир, если, кажется, свои я так и не обрела? Кто теперь скажет мне, что думать и чувствовать? Как мне еще раз дотронуться до кожи мира и ощутить себя лирической героиней стихов Гуро?
Это длилось ровно девять месяцев. Жизнь. Я запомнила каждый день, каждую мельчайшую деталь. Я дала имя всему в мире, окружавшем меня. Все в нем имело смысл, было моей семьей.
Неделю назад этот человек подошел ко мне и сказал «прости». Я не глупая девушка, я всё поняла, я всех поняла. Я знала, что слово «всегда» это бред из дневника подростка, ничто не длится вечно. Я всё приняла.
Но с того момента я пытаюсь осознать, чьими глазами мне теперь смотреть на мир, если, кажется, свои я так и не обрела? Кто теперь скажет мне, что думать и чувствовать? Как мне еще раз дотронуться до кожи мира и ощутить себя лирической героиней стихов Гуро?
Все это время во мне как будто был инородный организм, управлявший мной и моим сознанием, подсознанием, осознанием. А теперь там пустота. И я больше не вижу. Слепота, глухота, почти сартровская тошнота вдобавок.
Я услышала уже миллион фраз о самостоятельности и независимости. О взрослой жизни и создании самой себя.
Но это всё не то.
Меня зовут Лиза, и даже в своем автопортрете я писала не о себе. Потому что, кажется, я умею писать только о том, что болит.
II. Там, где нас нет
Во льдистой водится она Гиперборее.
Е. Шварц, «Зверь-цветок»
Е. Шварц, «Зверь-цветок»
Сомкни плотнее веки и покажи мне места, в которых ты никогда не бывал.
Я выслушала такое количество историй о путешествиях, что заранее знаю, какими эпитетами человек опишет покорение Эвереста и какие метафоры будут в его рассказе об Исаакиевском соборе. Меня это больше не впечатляет. Я хочу почувствовать место, услышать его, вдохнуть. Об этом невозможно рассказать. И так уж получается, что никакая реальность не будет ярче нашей мечты о ней.
Я хочу совершить настоящее путешествие. Поэтому, пожалуйста, сомкни плотнее веки и покажи мне места, в которых ты никогда не бывал.
Это сложно. Мы так привыкли к фотографиям, которые делает наша память или чужая камера, что не хотим ощутить мир другим. Вспомни детство. Что было интереснее тебе: фотографии или раскраски? Конечно, второе. Потому что это что-то внутри тебя делало дом фиолетовым, а машину зеленой, а не строители и заводы. Ты мог сам создать свою реальность.
Я хочу совершить настоящее путешествие. Поэтому, пожалуйста, сомкни плотнее веки и покажи мне места, в которых ты никогда не бывал.
Это сложно. Мы так привыкли к фотографиям, которые делает наша память или чужая камера, что не хотим ощутить мир другим. Вспомни детство. Что было интереснее тебе: фотографии или раскраски? Конечно, второе. Потому что это что-то внутри тебя делало дом фиолетовым, а машину зеленой, а не строители и заводы. Ты мог сам создать свою реальность.
Так вспомни детство. Стереть уже существующие фотографии с карты твоей памяти, боюсь, не удастся, поэтому я хочу увидеть места, в которых ты никогда не бывал раньше.
Может, это Прага? Я слышу стук твоих каблуков по брусчатке площади, название которой ты никак не можешь запомнить, ведь чешский язык кажется слишком рвано-мягким на слух. Это раннее утро, это сквозящие потоки ветра, это приторный и горячий запах сахарных трдельников. Чистота и одиночество. Ты ходишь по старинным храмам, чувствуешь, как солнце, проскальзывая через витражи, греет тебя. Тебе спокойно и легко. Этого не случилось бы в реальной жизни. Было бы пасмурно и душно, ходили бы толпы людей, фотографировали каждую мелочь и громко, надрывисто разговаривали на всех языках мира. Я не хочу в настоящую Прагу. Я хочу в то место из твоей головы, в котором ты никогда не бывал.
Прага тебе не по душе? Хорошо, кажется, что-то более любопытное прячется чуть выше твоего правого уха. Это твоя мечта о Москве. Ты веришь в то, что это невероятный город. Площадь Трех вокзалов подхватывает тебя и уносит уже навсегда. Ты стоишь на Воробьевых горах, у тебя в руке имбирный лимонад, а рядом — кто-то важный, теплый и светлый. Ты вдыхаешь глубину метро, становишься еще одной рыбкой в стае толпы. Чувствуешь себя живым здесь, потому что вокруг всё живёт, летит, бежит. Ночные фонари Арбата стали для тебя путеводными звездами. Только это все не взаправду. Настоящая Москва кажется мне серой и жалкой, я не хочу туда. Я хочу оказаться внутри твоей головы.
https://unsplash.com
Или это все тоже тебе неинтересно? Выцветшее, тусклое, да? Тогда закрой глаза и покажи мне что-то свое. Маленькую Гиперборею в твоем сознании. Она далеко-далеко, за самым северным ветром. Там находятся петли мира и крайние пределы обращения светил. Мы будем ходить с тобой по подземельям, слушая рассказы вечно юных гипербореев, не знающих ни боли, ни обид. Лед, покрывший все вокруг, никогда не покроет их сердца, а значит — и наши с тобой. В северном сиянии мы увидим те краски, существование которых казалось невозможным раньше.
Я не знаю ни одного места на свете, где мне было бы хорошо. Все дороги ведут в никуда, я тот самый бесприютный скиталец. Мне хочется совершить настоящее путешествие, найти свой дом. Так пусть он будет в нашей Гиперборее. Сомкни плотнее веки и покажи мне место, в котором мы никогда не бывали.
Я не знаю ни одного места на свете, где мне было бы хорошо. Все дороги ведут в никуда, я тот самый бесприютный скиталец. Мне хочется совершить настоящее путешествие, найти свой дом. Так пусть он будет в нашей Гиперборее. Сомкни плотнее веки и покажи мне место, в котором мы никогда не бывали.
Верстка: Грант Бегларян