литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
анастасия Колесниченко
Путеводитель по состояниям духа и души сирника
Алоха
«Алоха, дорогой стажер!» — так начинается письмо одного сирника в будущее. В этом будущем в Сириусе оказалась я, письмо досталось мне.
На гавайском языке словом «алоха» желают любви, мира и радости. Моему читателю я тоже говорю: «Алоха».
«Алоха, дорогой стажер!» — так начинается письмо одного сирника в будущее. В этом будущем в Сириусе оказалась я, письмо досталось мне.
На гавайском языке словом «алоха» желают любви, мира и радости. Моему читателю я тоже говорю: «Алоха».
Быстрота мысли
— Хотела задать вопрос, формулировала его — только начала руку поднимать, как та девочка его задала. С языка у меня сорвала, — литератор Ксюша полушутливо возмущается. Минуту назад закончилась лекция.
Здесь нужно думать торопливо. Скорость мысли в Сириусе явно быстрее скорости света.
— Хотела задать вопрос, формулировала его — только начала руку поднимать, как та девочка его задала. С языка у меня сорвала, — литератор Ксюша полушутливо возмущается. Минуту назад закончилась лекция.
Здесь нужно думать торопливо. Скорость мысли в Сириусе явно быстрее скорости света.
Внимательность
Лекция о рассказе А. Грина. Преподаватель:
—Ходить по учреждениям, хлопоча о комнате, Грин нравственно не умел.
Нравственно не уметь. Не уметь нравственно. Я просмаковала слова. Они были точны по-снайперски, так что я сразу начала вспоминать, чего не умею нравственно.
Здесь нас окружают люди, речь которых — искусство. Вдохновляю всех сирников слушать не только, что говорят, но и как говорят.
Лекция о рассказе А. Грина. Преподаватель:
—Ходить по учреждениям, хлопоча о комнате, Грин нравственно не умел.
Нравственно не уметь. Не уметь нравственно. Я просмаковала слова. Они были точны по-снайперски, так что я сразу начала вспоминать, чего не умею нравственно.
Здесь нас окружают люди, речь которых — искусство. Вдохновляю всех сирников слушать не только, что говорят, но и как говорят.
Грусть
— Мы не знали друг друга до этого лета, мы болтались по свету в земле и воде.
Я барабаню по клавиатуре.
— И совершенно случайно мы взяли билеты на соседние кресла на большой высоте.
Я пишу текст. Ребята на другом конце коридора поют. Хочу написать хорошо. И петь тоже хочу. Написать, конечно, больше. Нет-нет, глупые мысли, уходите, нужно работать.
— Мы не знали друг друга до этого лета, мы болтались по свету в земле и воде.
Я барабаню по клавиатуре.
— И совершенно случайно мы взяли билеты на соседние кресла на большой высоте.
Я пишу текст. Ребята на другом конце коридора поют. Хочу написать хорошо. И петь тоже хочу. Написать, конечно, больше. Нет-нет, глупые мысли, уходите, нужно работать.
Дружелюбность
— Насть, помоги, пожалуйста. Убеди меня, что я смогу написать. У меня ничего не получается.
Я сижу на полу, пишу работу. Передо мной деревом вырастает худая, почти тощая Маша. Она держит в руках стакан воды. Наверное, чтобы не плакать, думаю я: пьешь — и меньше хочется рыдать. Глаза ее красные и блестящие.
Я резко встаю и устремляюсь к ней.
— Насть, помоги, пожалуйста. Убеди меня, что я смогу написать. У меня ничего не получается.
Я сижу на полу, пишу работу. Передо мной деревом вырастает худая, почти тощая Маша. Она держит в руках стакан воды. Наверное, чтобы не плакать, думаю я: пьешь — и меньше хочется рыдать. Глаза ее красные и блестящие.
Я резко встаю и устремляюсь к ней.
Единодушие
— Удивительная здесь концентрация увлеченных людей... — Стася рассказывает, что для нее здесь главное. Она права.
В обыденной внесириусской жизни сложно встретить десятки литераторов сразу. Поэтому говори с ними о книгах, о писателях, о журналистах — о том, что близко тебе и стольким людям вокруг.
— Удивительная здесь концентрация увлеченных людей... — Стася рассказывает, что для нее здесь главное. Она права.
В обыденной внесириусской жизни сложно встретить десятки литераторов сразу. Поэтому говори с ними о книгах, о писателях, о журналистах — о том, что близко тебе и стольким людям вокруг.
Ё-моё
«Ё-мое» — частое состояние души и универсальная фраза для сирника. Скорее всего, она понадобится вам в следующих случаях:
1) До сбора команды осталось две минуты, а лекция только что кончилась и вы на другом конце «Сириуса».
2) Бананы в ресторане съели раньше, чем вы пришли.
3) У вас есть полчаса, чтобы написать текст.
И др.
«Ё-мое» — частое состояние души и универсальная фраза для сирника. Скорее всего, она понадобится вам в следующих случаях:
1) До сбора команды осталось две минуты, а лекция только что кончилась и вы на другом конце «Сириуса».
2) Бананы в ресторане съели раньше, чем вы пришли.
3) У вас есть полчаса, чтобы написать текст.
И др.
Жалость к себе
—Почему мы десятый класс?! — девушка говорила так, будто быть десятиклассником — высшая несправедливость.
Негодовала она по делу: у всех литераторов «Сириуса» было свободное время, то есть час чтения и письма. Только десятому классу обещали не чтение и не письмо, а физику.
— Когда мы будем тексты писать, а? Когда? НИКОГДА! — последнее слово раздраженная девушка выплюнула.
Я грустно улыбнулась и начала отгонять мысли о саможалости. Я тоже десятиклассница.
Сирник, только ты можешь смять себя. Ни срок сдачи текста, ни страх чистого листа не могут. Только ты. Не мучай же себя сам. Сирник — сильный.
—Почему мы десятый класс?! — девушка говорила так, будто быть десятиклассником — высшая несправедливость.
Негодовала она по делу: у всех литераторов «Сириуса» было свободное время, то есть час чтения и письма. Только десятому классу обещали не чтение и не письмо, а физику.
— Когда мы будем тексты писать, а? Когда? НИКОГДА! — последнее слово раздраженная девушка выплюнула.
Я грустно улыбнулась и начала отгонять мысли о саможалости. Я тоже десятиклассница.
Сирник, только ты можешь смять себя. Ни срок сдачи текста, ни страх чистого листа не могут. Только ты. Не мучай же себя сам. Сирник — сильный.
Зависть
—Я на Всероссе... — начинает свой рассказ сирница. Всеросс. Заключительный этап олимпиады школьников. Я же не проходила дальше муниципального уровня. Что-то колет меня.
В первые дни в «Сириусе» легко обжечься о зависть. В ту неприязненную минуту я начала читать. Саморазвитие от зависти спасало.
Хороший совет дал один преподаватель в «Сириусе».
Напишите 14 любопытных фактов о себе. Перечитайте их. Вычеркните самые неинтересные и добавьте вместо них новые. Так несложно осознать, что вы особенный человек.
—Я на Всероссе... — начинает свой рассказ сирница. Всеросс. Заключительный этап олимпиады школьников. Я же не проходила дальше муниципального уровня. Что-то колет меня.
В первые дни в «Сириусе» легко обжечься о зависть. В ту неприязненную минуту я начала читать. Саморазвитие от зависти спасало.
Хороший совет дал один преподаватель в «Сириусе».
Напишите 14 любопытных фактов о себе. Перечитайте их. Вычеркните самые неинтересные и добавьте вместо них новые. Так несложно осознать, что вы особенный человек.
Изумление
— Сегодня мы будем паять микросхему.
Группка литераторов сидит в кабинете Парка науки и искусства. Мы все нацепили синие рабочие халаты. На каждом столе лежит амперметр, стоят массивный паяльник, вытяжка и прочее, скажем, оборудование.
Идет урок практической физики. Слишком практической.
— Сегодня мы будем паять микросхему.
Группка литераторов сидит в кабинете Парка науки и искусства. Мы все нацепили синие рабочие халаты. На каждом столе лежит амперметр, стоят массивный паяльник, вытяжка и прочее, скажем, оборудование.
Идет урок практической физики. Слишком практической.
Йога
— По твоему лицу сразу видно, что ты йогой занимаешься. Одухотворенное такое.
Мне стало невыразимо приятно.
Состояние умиротворения, как в йоге, здесь редко. За неделю в «Сириусе» я нашла лишь одну возможность вдохнуть, выдохнуть, вдохнуть, выдохнуть, быть спокойной. Я встала утром пораньше, когда никто вокруг не шумит, а время не бежит.
— По твоему лицу сразу видно, что ты йогой занимаешься. Одухотворенное такое.
Мне стало невыразимо приятно.
Состояние умиротворения, как в йоге, здесь редко. За неделю в «Сириусе» я нашла лишь одну возможность вдохнуть, выдохнуть, вдохнуть, выдохнуть, быть спокойной. Я встала утром пораньше, когда никто вокруг не шумит, а время не бежит.
Костенение
«Вдохновения нет», — часто говорит мне соседка Марго. Она пишет тексты каждый день. Она переводит их с английского, зарабатывает.
В слова Марго упираешься. Появляется страх чистого листа. «Сириус» от этого страха избавляет. У мыслей нет случая закостенеть. Когда писать нужно, как не писать?
«Вдохновения нет», — часто говорит мне соседка Марго. Она пишет тексты каждый день. Она переводит их с английского, зарабатывает.
В слова Марго упираешься. Появляется страх чистого листа. «Сириус» от этого страха избавляет. У мыслей нет случая закостенеть. Когда писать нужно, как не писать?
Лиричность
«В спокойных пригородах снег
Сгребают дворники лопатами;
Я с мужиками бородатыми
Иду, прохожий человек»
Это Осип Мандельштам. Я прохожу мимо библиотечных полок, что у столовой, и беру, не выбирая, любую книгу стихов. Время запрещает читать много и вдумчиво, читать увесистые книги. Я наслаждаюсь краткой поэзией.
«В спокойных пригородах снег
Сгребают дворники лопатами;
Я с мужиками бородатыми
Иду, прохожий человек»
Это Осип Мандельштам. Я прохожу мимо библиотечных полок, что у столовой, и беру, не выбирая, любую книгу стихов. Время запрещает читать много и вдумчиво, читать увесистые книги. Я наслаждаюсь краткой поэзией.
Мандраж
— У вас есть 20 секунд, чтобы выбрать мастерскую.
— У вас есть 15 минут, чтобы поесть.
— У вас через минуту лекция.
— Беги в три ноги!
— Бегу, — бросаю на бегу.
Наполненность
(Я говорю о наполненности желудка).
— Неужели тебе не нравится есть? — спрашивает меня миниатюрная худенькая Вета. — У меня семья большая, знаешь, мама приготовит — и ешь... А здесь: бери, что хочешь, сколько хочешь. Неужели тебе не нравится?
Мне, конечно, нравится, но правило трех блюд пришлось установить. Один вид мяса, один гарнир, один салат. Иначе много. Слишком.
(Я говорю о наполненности желудка).
— Неужели тебе не нравится есть? — спрашивает меня миниатюрная худенькая Вета. — У меня семья большая, знаешь, мама приготовит — и ешь... А здесь: бери, что хочешь, сколько хочешь. Неужели тебе не нравится?
Мне, конечно, нравится, но правило трех блюд пришлось установить. Один вид мяса, один гарнир, один салат. Иначе много. Слишком.
Озарение
— Как ты думаешь, интересно было бы читать путеводитель по чувствам? Потом, возможно, совместить чувства с советами и… — спрашиваю я приятельницу из моей команды.
— Пиши, что хочешь. Все хорошо. Сво-бо-да.
Я выкручиваюсь:
— Мне легче думать вслух...
Понимаю вдруг, что рамок нет, правильного и неправильного тоже нет. Писать можно о-бо всем.
— Как ты думаешь, интересно было бы читать путеводитель по чувствам? Потом, возможно, совместить чувства с советами и… — спрашиваю я приятельницу из моей команды.
— Пиши, что хочешь. Все хорошо. Сво-бо-да.
Я выкручиваюсь:
— Мне легче думать вслух...
Понимаю вдруг, что рамок нет, правильного и неправильного тоже нет. Писать можно о-бо всем.
Привычка
— Я вработалась! Так хорошо! Все могу! — Вета быстро двигается, суетливо машет руками и смотрит на меня — и всех вокруг — восторженно, будто готова нас обнять.
Врабатываешься здесь быстро. Каждый день пишешь. Писательство под кожу вживается.
— Я вработалась! Так хорошо! Все могу! — Вета быстро двигается, суетливо машет руками и смотрит на меня — и всех вокруг — восторженно, будто готова нас обнять.
Врабатываешься здесь быстро. Каждый день пишешь. Писательство под кожу вживается.
Размышление
«Учить — значит, думать после», — сказал преподаватель со сцены. Эта фраза не жила сама по себе. Она объясняла какую-то другую, была дополнением, брошенным вскользь. Я подумала, что не хватило нескольких секунд молчания после.
Для сирника эти слова могут быть девизом. Чтоб что-то выудить из сириусской жизни, думайте после.
В день, когда я пишу этот текст, здесь прошли лекция по рассказу Грина, две текстовые мастерские, лекция про искусственные языки, урок истории, два урока физики. «Вчера» и «завтра» такие же полноводные, как «сегодня». То, что я не усвоила, уходит из моих мыслей. Несколько минут размышлений каждый день — и я становлюсь умней.
«Учить — значит, думать после», — сказал преподаватель со сцены. Эта фраза не жила сама по себе. Она объясняла какую-то другую, была дополнением, брошенным вскользь. Я подумала, что не хватило нескольких секунд молчания после.
Для сирника эти слова могут быть девизом. Чтоб что-то выудить из сириусской жизни, думайте после.
В день, когда я пишу этот текст, здесь прошли лекция по рассказу Грина, две текстовые мастерские, лекция про искусственные языки, урок истории, два урока физики. «Вчера» и «завтра» такие же полноводные, как «сегодня». То, что я не усвоила, уходит из моих мыслей. Несколько минут размышлений каждый день — и я становлюсь умней.
Стыд
— Мой любимый рассказ Уэллса "Дверь в стене" + пара-тройка бродячих, вечных, архетипичных уже сюжетов: триптих (а триптих — это всегда Данте) + Фауст... Фонетика, помимо чисто интертекстуальных приёмов (чёрный пудель, абзац про смерть профессора, скомпилированный из финалов «Старика и моря» и «Смерти Ивана Ильича», т.д.), — главный приём...
Один из сирников прошлых смен пишет мне в «Вконтакте» о своем рассказе. Он говорит о том, что я не читала, не знала, не понимала. Я немедля взяла книгу. Начала читать. Мне было стыдно.
— Мой любимый рассказ Уэллса "Дверь в стене" + пара-тройка бродячих, вечных, архетипичных уже сюжетов: триптих (а триптих — это всегда Данте) + Фауст... Фонетика, помимо чисто интертекстуальных приёмов (чёрный пудель, абзац про смерть профессора, скомпилированный из финалов «Старика и моря» и «Смерти Ивана Ильича», т.д.), — главный приём...
Один из сирников прошлых смен пишет мне в «Вконтакте» о своем рассказе. Он говорит о том, что я не читала, не знала, не понимала. Я немедля взяла книгу. Начала читать. Мне было стыдно.
Томление
— Сколько времени осталось? — спросила меня девочка-литератор.
— Сорок пять минут.
Ответом мне был неопределенный звук. Он явно означал разочарование и покорность судьбе. Шел второй час физики. В научном центре десятый класс собирал электрические схемы так, чтобы лампочки в них светились. У кого-то горели две лампочки, как было должно, у кого-то — одна, у других ничего не горело, глаза же не горели в особенности. Не то чтобы объясняли скучно; сама физика томила, сам предмет.
У меня светился один огонек. Сорок пять минут оставалось, сорок пять! Время смеялось надо мной, тянучее, как жвачка.
Внезапно я поняла: скука была везением. Я отвлеклась от микросхем и набросала план этого путеводителя.
— Сколько времени осталось? — спросила меня девочка-литератор.
— Сорок пять минут.
Ответом мне был неопределенный звук. Он явно означал разочарование и покорность судьбе. Шел второй час физики. В научном центре десятый класс собирал электрические схемы так, чтобы лампочки в них светились. У кого-то горели две лампочки, как было должно, у кого-то — одна, у других ничего не горело, глаза же не горели в особенности. Не то чтобы объясняли скучно; сама физика томила, сам предмет.
У меня светился один огонек. Сорок пять минут оставалось, сорок пять! Время смеялось надо мной, тянучее, как жвачка.
Внезапно я поняла: скука была везением. Я отвлеклась от микросхем и набросала план этого путеводителя.
Уматно
—Уматно! Уматно! — моя попутчица из самолета Соня быстро-быстро идет по столовой, нагибается к разным блюдам и смотрит на них как на что-то диковинное.
Вот она, прелесть «Сириуса»! «Уматно» на современном Хабаровском наречии значило «хорошо».
—Уматно! Уматно! — моя попутчица из самолета Соня быстро-быстро идет по столовой, нагибается к разным блюдам и смотрит на них как на что-то диковинное.
Вот она, прелесть «Сириуса»! «Уматно» на современном Хабаровском наречии значило «хорошо».
Хандра
— Как-то ты шатаешься, — говорит не то утвердительно, не то вопросительно моя соседка.
— Да нет, все хорошо, — отвечаю я. Небо серое, декабрьское. Сейчас что в Петербурге, что в моем Подмосковье, что в Сочи — все одно. Начинает хотеться удовольствий: свободного времени, пробежек, гитары.
Я сажусь в тихий коридор, включаю вальс Чайковского из «Евгения Онегина». Проходит несколько минут. Я пишу. По клавиатуре стучу, будто играю на фортепиано — не совсем явственно, конечно, пальцы лишь слегка пританцовывают.
Сирник, не забывай о музыке. «Сириус» не избавит тебя от тоски. Хорошая музыка — другое дело. Помни об этом.
В свободную минуту послушай любимые мелодии.
— Как-то ты шатаешься, — говорит не то утвердительно, не то вопросительно моя соседка.
— Да нет, все хорошо, — отвечаю я. Небо серое, декабрьское. Сейчас что в Петербурге, что в моем Подмосковье, что в Сочи — все одно. Начинает хотеться удовольствий: свободного времени, пробежек, гитары.
Я сажусь в тихий коридор, включаю вальс Чайковского из «Евгения Онегина». Проходит несколько минут. Я пишу. По клавиатуре стучу, будто играю на фортепиано — не совсем явственно, конечно, пальцы лишь слегка пританцовывают.
Сирник, не забывай о музыке. «Сириус» не избавит тебя от тоски. Хорошая музыка — другое дело. Помни об этом.
В свободную минуту послушай любимые мелодии.
Цепкость
Взять интервью нужно было за пять минут, расшифровать — тоже за пять, за следующие пять — написать. В аудитории сидело 30 литераторов. Кто желал — читал свои интервью после.
— Если кто-то хочет, можете скинуть мне интервью в «Вконтакте», — говорила благодушная лектор. Я решила поступить по-другому. Аккуратно переписала интервью на лист, протянула лектору: «Посмотрите, пожалуйста, я вам потом напишу».
Я стараюсь хвататься за возможности. Кто знает, как может помочь мне в писательстве, журналистике, выборе профессии эта женщина-лектор?
Воодушевляю сирников заявлять о себе и знакомиться.
Взять интервью нужно было за пять минут, расшифровать — тоже за пять, за следующие пять — написать. В аудитории сидело 30 литераторов. Кто желал — читал свои интервью после.
— Если кто-то хочет, можете скинуть мне интервью в «Вконтакте», — говорила благодушная лектор. Я решила поступить по-другому. Аккуратно переписала интервью на лист, протянула лектору: «Посмотрите, пожалуйста, я вам потом напишу».
Я стараюсь хвататься за возможности. Кто знает, как может помочь мне в писательстве, журналистике, выборе профессии эта женщина-лектор?
Воодушевляю сирников заявлять о себе и знакомиться.
Чувство значимости
— Не отставайте, Сириус, свет нашей молодежи! — кричал мужчина на улице, когда я отделилась от группы. Я улыбнулась. Для прохожих мы были светом.
— Не отставайте, Сириус, свет нашей молодежи! — кричал мужчина на улице, когда я отделилась от группы. Я улыбнулась. Для прохожих мы были светом.
Шаблонность
— «Ком в горле» — это литературный штамп. Нужно заменить другими словами, — говорит мне преподаватель.
Удивление, обида на саму себя, неприязнь к своей строке — в моей голове — за секунду. Я испугалась своей шаблонности.
— «Ком в горле» — это литературный штамп. Нужно заменить другими словами, — говорит мне преподаватель.
Удивление, обида на саму себя, неприязнь к своей строке — в моей голове — за секунду. Я испугалась своей шаблонности.
Щетиниться
— Вы должны уметь работать в информационном шуме, — говорила нам однажды лектор.
На этот раз шум был особенный: звонкий, горланящий, оглушительный. Я работала в холле на этаже, вот-вот здесь должна была собраться команда: в другое место не уберешься.
Одна девушка-литератор нещадно била по струнам и выкрикивала мелодичную песню «Арии».
— Ее нельзя так кричать, — я мысленно ощетинилась. Стало тяжело-трудно-сложно подбирать слова в работе.
— Вы должны уметь работать в информационном шуме, — говорила нам однажды лектор.
На этот раз шум был особенный: звонкий, горланящий, оглушительный. Я работала в холле на этаже, вот-вот здесь должна была собраться команда: в другое место не уберешься.
Одна девушка-литератор нещадно била по струнам и выкрикивала мелодичную песню «Арии».
— Ее нельзя так кричать, — я мысленно ощетинилась. Стало тяжело-трудно-сложно подбирать слова в работе.
Ъ Твердость
— Кто не хочет на хоккей? — спросила куратор на сборе команды. Я подняла руку. Во второй раз за неделю предлагали ехать на игру. Я не хотела. Перехотела бы, не смогла.
Твердость сирника — в решительности. Каждый день мы выбираем куда идти, чем заниматься. Промедление — и на твоем месте кто-то другой.
— Кто не хочет на хоккей? — спросила куратор на сборе команды. Я подняла руку. Во второй раз за неделю предлагали ехать на игру. Я не хотела. Перехотела бы, не смогла.
Твердость сирника — в решительности. Каждый день мы выбираем куда идти, чем заниматься. Промедление — и на твоем месте кто-то другой.
Ынтерес
Ынтерес. Ыыынтерес. Ынтерес. Простите, я не могу сказать по-другому. Я зеваю. Не от скуки, конечно. От сонливостыыыы...
Ынтерес. Ыыынтерес. Ынтерес. Простите, я не могу сказать по-другому. Я зеваю. Не от скуки, конечно. От сонливостыыыы...
Ь Мягкость
— Шшш. Шш. Шшшш, — море приятно шипит. Я по-турецки сижу на камешках с гитарой и играю свой любимый вальс. От приятной мелодии и мерного шума мне хорошо.
Рядом смеются, болтают, фотографируются ребята из команды.
Последний аккорд вальса — встаю — подхожу к моим литераторам — обнимаю.
Я была готова обнять каждого.
— Шшш. Шш. Шшшш, — море приятно шипит. Я по-турецки сижу на камешках с гитарой и играю свой любимый вальс. От приятной мелодии и мерного шума мне хорошо.
Рядом смеются, болтают, фотографируются ребята из команды.
Последний аккорд вальса — встаю — подхожу к моим литераторам — обнимаю.
Я была готова обнять каждого.
Эгоизм
— Выбирайте, куда завтра пойти: на день куратора или мастер-класс радиоведущих.
Я мысленно отметила: «Ага, радио», — и, конечно, захотела на мастер-класс. В команде не нашлось никого, кто вслух выбрал бы в радио. «Не эгоистка ли?» — подумала я о себе.
Я долго терзалась, но дело разрешилось легко. Наша команда не ходила никуда в тот день: не успела.
— Выбирайте, куда завтра пойти: на день куратора или мастер-класс радиоведущих.
Я мысленно отметила: «Ага, радио», — и, конечно, захотела на мастер-класс. В команде не нашлось никого, кто вслух выбрал бы в радио. «Не эгоистка ли?» — подумала я о себе.
Я долго терзалась, но дело разрешилось легко. Наша команда не ходила никуда в тот день: не успела.
Юsfulness
Usefulness переводится как полезность. Буква п занята, а о чувстве собственной полезности сказать нужно.
Я сижу на ковре в коридоре и печатаю текст. Ко мне подсаживается одна из девочек-литераторов. Мы с ней видели друг друга, но не разговаривали никогда.
— Оцени мой текст, пожалуйста, — просит. Она выглядит потерянно, так, будто ей не пишется. Совсем не пишется.
Я беру ее ноутбук. Начинается разбор полетов.
Этим же вечером прошу свою соседку обсудить мой текст, она же потом говорит мне: «Послушай, нормально звучит?» — и читает вслух свой.
Назову это литературной взаимовыручкой.
Usefulness переводится как полезность. Буква п занята, а о чувстве собственной полезности сказать нужно.
Я сижу на ковре в коридоре и печатаю текст. Ко мне подсаживается одна из девочек-литераторов. Мы с ней видели друг друга, но не разговаривали никогда.
— Оцени мой текст, пожалуйста, — просит. Она выглядит потерянно, так, будто ей не пишется. Совсем не пишется.
Я беру ее ноутбук. Начинается разбор полетов.
Этим же вечером прошу свою соседку обсудить мой текст, она же потом говорит мне: «Послушай, нормально звучит?» — и читает вслух свой.
Назову это литературной взаимовыручкой.
Я
Жизнь в «Сириусе» похожа на пейзажи за окном поезда. Разное — одно за другим — быстро.
В этом путеводителе 33 состояния души и духа за неделю. Каждое меня изменяло, каждое развивало. Мне интересно, какие состояния души и духа еще ждут меня здесь. Их, я чувствую, многим больше, чем букв в алфавите.
Жизнь в «Сириусе» похожа на пейзажи за окном поезда. Разное — одно за другим — быстро.
В этом путеводителе 33 состояния души и духа за неделю. Каждое меня изменяло, каждое развивало. Мне интересно, какие состояния души и духа еще ждут меня здесь. Их, я чувствую, многим больше, чем букв в алфавите.