литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
СОФИЯ МОСТЕПАНОВА-ТАРАНЦЕВА
«Маленький друг»: детство, южная готика и химеры
октябрь 2021 года
Второй роман Донны Тартт принято обходить вниманием и вспоминать мимоходом. После блестящего дебюта «Маленький друг», душная, тягучая, плавящаяся книга, над которой писательница работала десять лет, кажется странно проходной историей, разворачивающейся на задворках американского Юга, будто передышкой перед Пулитцеровским «Щеглом». Возможно, дело в том, что в «Друге» Тартт несколько отходит от своих привычных приемов сторителлинга, сохраняя, однако, излюбленное «убийство на первой странице». Но при этом совершенно не нужно — и, более того, неправильно — рассматривать роман как детективную историю. За этой маской «Маленький друг» скрывает тяжелую семейную драму, для которой повешенный в собственном дворе девятилетний мальчик — всего лишь пролог.
Вокруг расследования смерти мальчика — Робина Клива — и завязывается сюжет романа.
Хотя расследование — это громко сказано, ведь в кресле сыщика его двенадцатилетняя сестра, Гарриет, непонятый, недолюбленный и одинокий ребенок. Заручившись помощью своего друга — скорее, восхищенного последователя — Хили, девочка по-своему берется за раскрытие убийства. Но, разыграв детективную завязку романа, дети разбредаются в разные стороны: на велопрогулку к речке, за раритетными номерами комиксов, в гости к многочисленным незамужним тетушкам...
Отвлекаясь на сцены жизни родни Гарриет, — сонная сестра, апатичная мать, грубовато-нежная домработница и бабушка во главе матриархата в декорациях жаркого, захламленного, выпуклого от мелких деталей дома в Миссисипи, — Тартт развивает вторую линию повествования — историю Рэтлиффов. Это «убогая» семья, где каждый из братьев строит свою жизнь как может: читает проповеди с гремучими змеями в руках, или перевозит грузы, или работает в домашней лаборатории.
Фото: phonoteka
Среди таких неоднозначных персонажей Гарриет находит себе героя на роль главного — и единственного — подозреваемого — Дэнни Рэтлиффа, который когда-то в детстве был знаком с Робином. Дети, как говорила Тартт, ищут тайны даже там, где в тайне нет никакой нужды, а поэтому Гарриет всеми силами пытается приписать вину Дэнни, у которого постепенно разворачивается собственная семейная драма.
Фото: twitter
«Маленький друг» — как, впрочем, и другие романы Тартт — отличается элегантной и продуманной композицией. Автор довольно часто прибегает к своему излюбленному методу начала сцены: сперва мы слышим чью-то реплику, а уже потом — узнаем кто, где и зачем ее сказал. Такой прием с налетом киношности лишний раз указывает на позицию рассказчика в романе: Тартт, как призрак, следит за своими героями, временами навещая их во время середины диалога или действия. Это одно из ключевых различий между «Другом» и «Убить пересмешника», — романы часто сравнивают, — где повествование идет непосредственно от лица Глазастика, маленькой девочки, не всегда полностью осознающей происходящее, но никогда не прерывающей рассказ.
Более того, Тартт временами задумчиво обращает взгляд в неопределенное, но точно внероманное будущее героев, отвлекаясь от настоящего. Такие флешфорварды возникают в особенно важных местах — например, когда совершилось что-то непоправимое:
“
Гарриет потом еще вспомнит этот день, для нее он будет той самой четкой, по-научному ясной точкой, после которой ее жизнь станет невыносимой. Она и до этого не сказать, чтоб была счастлива или довольна, но к разверзшейся перед ней неведомой тьме оказалась и вовсе не готова.
Здесь Тартт занимает позицию отстраненного взрослого, наблюдающего за действиями ребенка — в отличие от других романов, написанных с точки зрения автора-рассказчика. Ей интересно показать не день смерти Робина и не далекое будущее двух сестер, а именно этот растянутый момент между прошлым и будущим, когда повествование, как брошенное на жаре эскимо, постепенно тает и медленно, раздражающе неторопливо растекается перед читателем, скрупулезно выставляя на свет каждую капельку — чтобы в один момент, когда солнце запалит нестерпимо, обрушиться на него неожиданным холодом.
Вернемся к «Пересмешнику». Если продолжить сравнение, то кроме очевидной схожести места действия и отдельных событий высветится параллель между основными героями романа. Интересно сопоставить Глазастика и Гарриет: обе героини упрямы и своенравны, дружат только с мальчиками и привязаны к своим чернокожим домработницам — но на этом, пожалуй, сходства заканчиваются. Различия куда более явные: в неполные тринадцать лет Гарриет своим поведением не очень-то похожа на ребенка или подростка: упрямство у нее становится твердолобостью, дерзость — презрительностью, своенравие — ослепляющей самоуверенностью.
“
Гарриет была сущим ангелом, пока не научилась разговаривать.
Поразительная характеристика для двенадцатилетнего ребенка! Но Гарриет такой сделали не избалованность и эгоцентризм, а страшный недостаток материнской любви — или хотя бы участия. Шарлотта, будем честными, свою любовь, выпавшую из рук, так и не сумела подобрать; а Ида Рью, домработница, как бы ни была добра, никогда не станет относиться к семье, у которой работает, как к родным людям. Но Гарриет отчаянно цепляется за каждую привязанность и находит свой последний оплот в приключенческих книгах. В ее семье, склонной воспринимать события искаженно — чего только стоят тетушки, раз за разом прибавляющие все новые детали к давно известной истории — другого исхода и ожидать не стоило.
И вот такой книжный ребенок, сознательно или нет, начинает чувствовать грядущие перемены, уничтожающую все катастрофу — взросление. Гарриет одеревенела и застыла в своем выдуманном мирке, она не знает, каково это — жить по-настоящему, и ничего страшнее своего тринадцатого дня рождения — и всех последующих — она и представить не может. А потому изо всех сил, как гибнущий путешественник из ее книжек, хватается за последнюю возможность остаться на своем безопасном острове со старыми, пыльными фотографиями, детали на которых давно стерлись и пририсовались ручкой — выдумывает себе и расследование, и убийцу брата. «Она стремилась построить себе сказочный замок и вполне преуспела в этом» — вот только замок оказался воздушным и рассеялся при первом ветерке, оставив на своем месте скучное серое небо.
И вот такой книжный ребенок, сознательно или нет, начинает чувствовать грядущие перемены, уничтожающую все катастрофу — взросление. Гарриет одеревенела и застыла в своем выдуманном мирке, она не знает, каково это — жить по-настоящему, и ничего страшнее своего тринадцатого дня рождения — и всех последующих — она и представить не может. А потому изо всех сил, как гибнущий путешественник из ее книжек, хватается за последнюю возможность остаться на своем безопасном острове со старыми, пыльными фотографиями, детали на которых давно стерлись и пририсовались ручкой — выдумывает себе и расследование, и убийцу брата. «Она стремилась построить себе сказочный замок и вполне преуспела в этом» — вот только замок оказался воздушным и рассеялся при первом ветерке, оставив на своем месте скучное серое небо.
Под конец, как правило, все спутанные ниточки сходятся в один клубок и превращаются в одну цельную — сюжетную — нить, подвешенные ружья стреляют, а маски — падают. И если вы подобного ожидаете от «Маленького друга», то вы напрасно обманываете себя. Донна Тартт обхитрила вас еще на первой строчке романа, когда заставила верить, будто перед вами — детектив. Она ловит читателей — а заодно и некоторых героев — на этот крючок, да так и оставляет полуподвешенными. «Маленький друг» — не то, чем покажется в начале, в середине или на последних ста страницах, это морской старец Протей, принимающий любую форму в зависимости от того, кто перед ним. Это сон, через который писатель и читатель проходят вместе, — вопрос лишь в том, насколько глубоко вы готовы уснуть. И если поддаться гипнотическому голосу Тартт, ведущему нас через это раскаленное марево из кобр, висельников и потерянных красных перчаток, — кто знает, в каком удивительном месте вы окажетесь?