литературный сборник молодых авторов
литературный сборник
Максимилиан Неаполитанский
Превращение
И творчество, и чудотворство…
Б. Пастернак
Б. Пастернак
Меня ударил солнечный свет. Я удивился: обычно свет был искусственным и фиолетовым. Это точно утро. Зеркал в комнате не было. Их убрали горничные? На столе— папка листов, исписанных мелким почерком. Чьи это записи? Читаю: «В творчестве Пушкина не упоминаются бесы и амфибии». Странно. Бесы, кажется, у Пушкина точно были. Начинаю просматривать остальные записи. Там ещё больше абсурда. Написано: «Ахматова не могла видеть Пушкина, но общалась с ним телепатическим методом». Рядом с предложением комментарий: «Лучше заменить поэтическим методом». Значит, это чья-то редактура? Но чья? Ведь точно не мой почерк и не мои мысли. Я вообще не занимаюсь Ахматовой и Пушкиным.
Достал расписание. Написано: тренировка на «Шайбе» для вратарей. Удивился. В комнату вошли два человека. Спросили все ли здесь? Я ответил:
— Я здесь один.
Дверь закрылась. Я осмотрел свою комнату: три кровати. Но где мои соседи? Почему никого не удивил мой ответ? Я решил, что опаздываю и все уже ушли. Оделся. Ещё раз посмотрел на рукописи. Горят? Затем, не проверяя содержимого, взял рюкзак и вышел из комнаты. Не выходи из комнаты. У кого это было?
Позавтракал со своей командой. Слушал разговоры:
— Вчера мощный матч был. Ребята молодцы. Сегодня только капу не забудь.
После этой фразы обратились ко мне:
— Дотянем до буллитов, а там — твой выход.
Я понял, что я вратарь. Мне задали ещё несколько вопросов. Говорили про тренировку. Вратарь — ответственное амплуа. Врата — самая важная часть древнерусского города. Во Владимире, к примеру, были Золотые ворота. От моих историко-философских размышлений меня отвлёк тренер. Высокий мужчина с блестящими чёрными волосами, он сказал:
— Сегодня выходит Кравчук. Только он без перчаток, одолжишь ему свои.
Я кивнул.
Достал расписание. Написано: тренировка на «Шайбе» для вратарей. Удивился. В комнату вошли два человека. Спросили все ли здесь? Я ответил:
— Я здесь один.
Дверь закрылась. Я осмотрел свою комнату: три кровати. Но где мои соседи? Почему никого не удивил мой ответ? Я решил, что опаздываю и все уже ушли. Оделся. Ещё раз посмотрел на рукописи. Горят? Затем, не проверяя содержимого, взял рюкзак и вышел из комнаты. Не выходи из комнаты. У кого это было?
Позавтракал со своей командой. Слушал разговоры:
— Вчера мощный матч был. Ребята молодцы. Сегодня только капу не забудь.
После этой фразы обратились ко мне:
— Дотянем до буллитов, а там — твой выход.
Я понял, что я вратарь. Мне задали ещё несколько вопросов. Говорили про тренировку. Вратарь — ответственное амплуа. Врата — самая важная часть древнерусского города. Во Владимире, к примеру, были Золотые ворота. От моих историко-философских размышлений меня отвлёк тренер. Высокий мужчина с блестящими чёрными волосами, он сказал:
— Сегодня выходит Кравчук. Только он без перчаток, одолжишь ему свои.
Я кивнул.
После завтрака — трансфер. На лестнице я обнаружил, что в моём рюкзаке что-то постукивает. Проверил — кисточки. Целый набор прекрасных кистей. Некоторые даже в упаковках. Наверное, перепутал вещи. Вернулся в гардероб. Стал искать свой рюкзак. Ничего нет. Всё не моё. Спросил у Кравчука, который только что зашёл, не знает ли он, как это могло получиться? Он с подозрением посмотрел на меня и ничего не ответил. Я вновь подошёл к лестнице. Вдруг меня кто-то позвал. Это точно не тренер. Ко мне подошла женщина, сердито взяла меня за руку и повела в зал. У неё был странный упрёк в мою сторону:
— Опять потерялся.
— Опять потерялся.
Я попросил отпустить мою руку и дальше пошёл самостоятельно. В зале — бирюзовое море. Почти все места заняты людьми в одинаковых кофтах. У кафедры стоит пожилой мужчина в клетчатом пиджаке. Как только я занял своё место, он сказал, что можно начинать. На доске я рассмотрел запись: «Второй этап мейоза». Лектор попросил достать ручки и по возможности записывать. Я приготовился, заранее спросив у соседа, как зовут лектора. Он сказал про доктора биологических наук, про профессора Московского университета, но имени не назвал. Я услышал первые термины: гомологические хромосомы, профаза… Вспомнил, что они значат. Записал. Несмотря на то, что писал я на весу, мой почерк был ровным и очень напоминал почерк тех рукописей на столе в комнате.
Через полтора часа лекция кончилась. Мои одногруппники шутили про митоз и кроссинговер. Таких тонкостей я уже не понимал. В коридоре я встретил девушку с палитрой. Она сказала, что после обеда нужно быть в мастерской. Попросила дать ей одну кисть. Но когда же на «Шайбу»? Ребята, наверное, уже уехали. Надо разобраться с рукописями.
Через полтора часа лекция кончилась. Мои одногруппники шутили про митоз и кроссинговер. Таких тонкостей я уже не понимал. В коридоре я встретил девушку с палитрой. Она сказала, что после обеда нужно быть в мастерской. Попросила дать ей одну кисть. Но когда же на «Шайбу»? Ребята, наверное, уже уехали. Надо разобраться с рукописями.
На обеде за столом я сидел один. За окном был пейзаж: дети с рюкзаками, обливаемые золотистыми весенними лучами, шли к спортивной площадке. У меня появилось два желания: побегать и нарисовать небольшой этюд. Через несколько минут ко мне подсели писатели и поэты. Я определили это по короткому диалогу:
— Слушай, а я вышел один на дорогу.
— А я шёл по улице незнакомой и вдруг услышал вороний грай, — последовал ответ.
Меня будто никто не заметил. Я отнёс тарелки и вышел. Прошёл сквозь толпу и оказался на улице. Очень хорошо! Нужен мольберт. Кисти есть. Неожиданно меня толкнули в спину и попросили не стоять на выходе. Сколько я тут стоял?
— Слушай, а я вышел один на дорогу.
— А я шёл по улице незнакомой и вдруг услышал вороний грай, — последовал ответ.
Меня будто никто не заметил. Я отнёс тарелки и вышел. Прошёл сквозь толпу и оказался на улице. Очень хорошо! Нужен мольберт. Кисти есть. Неожиданно меня толкнули в спину и попросили не стоять на выходе. Сколько я тут стоял?
Вернулся в зал, где была лекция. Там — пустота. Поднялся в фойе. Несколько групп суетились и переговаривались. Я спросил, куда они торопятся? Сказали: тренировка. Вот и «Шайба». Сел со всеми в автобус. На одном месте со мной оказалась та девушка с палитрой. Теперь вместо палитры у неё был большой рюкзак. Удивился, что она тоже едет на тренировку, но никаких вопросов не задал. Как только тронулись, очень захотелось спать. Задремал. Во сне вижу: большой оживший памятник на моей постели поправляет твидовые наволочки. Необычно. Может быть, он виновник сегодняшнего разнообразия?
Меня пробудил скачок. Почти удар, как утром. Приехали к мастерским. Где же стадион? Я поторопился выйти из автобуса. На выходе спросили:
— Ты взял темперу?
Я пожал плечами.
В мастерской в ряд стояло мольбертов двадцать. Мне бы вернуться сейчас в тот момент на улице, к вдохновению... Выяснил, что темперы у меня нет. В середине комнаты стояла тумба с кувшином, яблоками и красным платком. Нас всех рассадили и объяснили задание. Я достал свой комплект.
Рисовал быстро, чувственно. Сколько эмоций вложилось в небольшой натюрморт! Это, как говорят, настоящая импрессия, импрессионизм почти. Посмотрел на работу других. Тоже хорошо, но однообразно.
— Ты взял темперу?
Я пожал плечами.
В мастерской в ряд стояло мольбертов двадцать. Мне бы вернуться сейчас в тот момент на улице, к вдохновению... Выяснил, что темперы у меня нет. В середине комнаты стояла тумба с кувшином, яблоками и красным платком. Нас всех рассадили и объяснили задание. Я достал свой комплект.
Рисовал быстро, чувственно. Сколько эмоций вложилось в небольшой натюрморт! Это, как говорят, настоящая импрессия, импрессионизм почти. Посмотрел на работу других. Тоже хорошо, но однообразно.
Вспомнил, что в рюкзаке есть вода. Стал искать. Вместо воды нашёл ещё одну тетрадь с надписью: «Олимпиада». Почерк величественный. Начался перерыв, я стал пролистывать записи. Всё было исписано теорией по биологии. В начале было описание человека и антропогенез, в конце — экология. Неужели тоже моё? Я уже как-то привык.
Подошёл педагог. Попросил показать работу. Я дал ему в руку тетрадь:
— Это зачем? Биология? Картину поверни.
Я повернул. Он отошёл на два шага назад и сказал:
— Неплохо, теней только в центре добавь.
Добавил. Решил подвигаться. Подошёл к окну. Смеркалось. Скоро уже возвращаться… Домой? В кампус? Сколько я уже тут?
— Это зачем? Биология? Картину поверни.
Я повернул. Он отошёл на два шага назад и сказал:
— Неплохо, теней только в центре добавь.
Добавил. Решил подвигаться. Подошёл к окну. Смеркалось. Скоро уже возвращаться… Домой? В кампус? Сколько я уже тут?
Автобус прибыл с опозданием. Я чувствовал усталость. В автобусе уже сидела моя команда. Я вспомнил лица. Точно-точно, тут даже Кравчук. Их вид был хуже моего: я работал только руками и душой, а они — всем телом и сердцем. Хорошая команда. Кто-то сказал, что едем на образовалку. Я спросил, что это такое. Ответили:
— Общеобразовательные занятия.
— Почему так поздно? — спросил я.
— Потому что тренировка.
В школе была история. Не зря вспоминал про Золотые ворота во Владимире. Учитель постоянно обращался ко мне, спрашивал. Остальные молчали. Не было сил даже друг другу слово сказать.
После занятий — ужин. Опять оторвался от своей группы. Хотел зайти в свою комнату и ошибся с расчётом времени. Пришлось бежать. У лифтов никого не было. Вновь один… Зашёл и поторопился нажать на нужный этаж. Пятого этажа не было. Остальных кнопок с этажами тоже. Всего лишь одна, странно большая, красная и с цифрой девять. Поехали.
— Общеобразовательные занятия.
— Почему так поздно? — спросил я.
— Потому что тренировка.
В школе была история. Не зря вспоминал про Золотые ворота во Владимире. Учитель постоянно обращался ко мне, спрашивал. Остальные молчали. Не было сил даже друг другу слово сказать.
После занятий — ужин. Опять оторвался от своей группы. Хотел зайти в свою комнату и ошибся с расчётом времени. Пришлось бежать. У лифтов никого не было. Вновь один… Зашёл и поторопился нажать на нужный этаж. Пятого этажа не было. Остальных кнопок с этажами тоже. Всего лишь одна, странно большая, красная и с цифрой девять. Поехали.