литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Известно заранее
Сказка Андрея Белогорцева
январь 2018 года
— Ты только о себе и думаешь! У тебя сын в десятом классе, через год ЕГЭ сдавать, а ты даже дома не появляешься! Всё, что для тебя важно, — это алкоголь, да подальше от дома! Господи, как я вообще с тобой жила столько лет?
Хоть мама и закрыла мою дверь, её монолог я помнил наизусть. В ту ночь вернулся немного пьяный папа, и, казалось, мама ждала целую вечность, чтобы высказать всё, что думала о нём. Я лежал на кровати, заливаясь слезами. Да, мальчишки не плачут, но иногда это нормально. Особенно в тот момент, когда родители окончательно решили развестись. Мне уже сообщили, что скоро будет суд, на котором мне придётся выбрать, с кем из родителей я хочу жить.
Хоть мама и закрыла мою дверь, её монолог я помнил наизусть. В ту ночь вернулся немного пьяный папа, и, казалось, мама ждала целую вечность, чтобы высказать всё, что думала о нём. Я лежал на кровати, заливаясь слезами. Да, мальчишки не плачут, но иногда это нормально. Особенно в тот момент, когда родители окончательно решили развестись. Мне уже сообщили, что скоро будет суд, на котором мне придётся выбрать, с кем из родителей я хочу жить.
Эта мысль мне не даёт покоя. Дело в том, что я боюсь делать выбор. Если есть хотя бы небольшой шанс ничего не выбирать, я его использую. Даже малейший выбор может стать роковым. Слышали про «Эффект бабочки»? Разве вас не тревожит эта мысль? Я живу каждый день в страхе, что сделаю неправильный выбор. Это невозможно скрыть от окружающих. Обычно я рассказываю им истории в духе «накапливаются, как снежный ком, дела» или «я не в духе». Но на самом деле мне страшно. Если окружающим можно показать маску, то скрыться от самого себя невозможно.
Ладно, довольно пессимистичных мыслей на утро. Жизнь не закончена, надо улыбаться. Ну или хотя бы встать с кровати: отец попросил съездить с ним куда-то.
Выбор, который мне предложат, я делал уже много раз: несмотря ни на что, я любил папу. Так получилось, что именно он ходил со мной в кино, учил водить машину, провожал меня в школу, утешал. Он часто говорил, что если жить по обычному распорядку дня, то мне будет спокойнее. Мама? Она вообще меня не замечает. Постоянно возится с бумажками, разговаривает по телефону и готовит. Мне кажется, что дом — её офис, а живёт она где-то в другом месте. С другими людьми.
—Ты уже поднялся? Завтрак на столе, я жду в машине, — крикнул с первого этажа отец и громко хлопнул дверью.
Я встал с кровати и пошёл к календарю. Сегодня, согласно плану около даты, я должен надеть жёлтую футболку, джинсовую кофту без рукавов и потёртые джинсы. Они мне чуть малы, но другие я кинул в стирку ещё вчера. Внизу ждут хлопья с молоком и яйцо на тарелке, которое я, конечно, есть не буду. И папа это знает, однако рассчитывает на то, что однажды я выберу яйцо.
Вот, я в машине. Папа снова ругается на коробку передач, затем включает одну из песен Mylene Farmer и, постукивая по рулю, выезжает на трассу. Так происходит каждый божий день, меняются только попутные машины и порядок остановок на светофорах. Однако сегодня папа не в настроении. И я тоже, потому что едем мы прямиком в суд. Не знаю зачем. Меня никогда не посвящают в вопросы, связанные с их отношением друг к другу или законами. Впрочем, мне это и неинтересно.
—Приехали. Пойдёшь со мной или останешься? — выдавил папа.
Я встал с кровати и пошёл к календарю. Сегодня, согласно плану около даты, я должен надеть жёлтую футболку, джинсовую кофту без рукавов и потёртые джинсы. Они мне чуть малы, но другие я кинул в стирку ещё вчера. Внизу ждут хлопья с молоком и яйцо на тарелке, которое я, конечно, есть не буду. И папа это знает, однако рассчитывает на то, что однажды я выберу яйцо.
Вот, я в машине. Папа снова ругается на коробку передач, затем включает одну из песен Mylene Farmer и, постукивая по рулю, выезжает на трассу. Так происходит каждый божий день, меняются только попутные машины и порядок остановок на светофорах. Однако сегодня папа не в настроении. И я тоже, потому что едем мы прямиком в суд. Не знаю зачем. Меня никогда не посвящают в вопросы, связанные с их отношением друг к другу или законами. Впрочем, мне это и неинтересно.
—Приехали. Пойдёшь со мной или останешься? — выдавил папа.
Меня выворачивало при одном виде Фемиды с весами в руках. Богиня правосудия. Разве возможно в суде правосудие? Столько скандалов, разводов и вранья — а нужно сделать правильный выбор. Судья не экстрасенс и не детектор лжи. Он принимает решение и обрекает одного на муки от недостатка финансов или имущества, а другого — на муки совести. Эти стены никогда не бывают белыми, и я не про цвет. Они серые, будто впитали ложь и обман. Хотелось бы, чтобы приехали «Охотники за приведениями» под веселый саундтрек и убрали дом от этой невидимой слизи.
Но белой машины с перечёркнутым привидением на боку не видно, как не слышно и музыки. Я должен был поддержать папу. Не зря же он позвал меня! Но что будет? Я же не знаю ничего о том, что там происходит на самом деле. Куда идти, что говорить и, самое главное, зачем сюда приехал папа. Я не могу его постоянно переспрашивать или держать за ручку. Это было простительно в лет в восемь. Да и тогда уже ребята смотрели на меня, как на дрессированную обезьяну.
— Денис, сколько можно ждать? Я же не прошу тебя школу выбрать,—нервно сказал папа, потом немного замялся и добавил: — Или куда хуже, жену. Ладно, сиди в машине, жди меня.
— Денис, сколько можно ждать? Я же не прошу тебя школу выбрать,—нервно сказал папа, потом немного замялся и добавил: — Или куда хуже, жену. Ладно, сиди в машине, жди меня.
Он уверенно пошёл к «дому с приведениями», а я так и сидел с выпученными глазами, не понимая, как он так смело может идти в неизвестное место. Ждать долго не пришлось: он вернулся с бумагами в файлах, которые полетели на заднее сиденье.
Всю дорогу молчал. Затем остановился и вышел из машины. Открыл мою дверь и крепко взял за руку, прикрывая крышу, чтобы я не ударился головой. Он то замедлял, то ускорял шаг, иногда останавливался и смотрел на меня. Видимо, что-то хотел рассказать, но никак не решался.
Всю дорогу молчал. Затем остановился и вышел из машины. Открыл мою дверь и крепко взял за руку, прикрывая крышу, чтобы я не ударился головой. Он то замедлял, то ускорял шаг, иногда останавливался и смотрел на меня. Видимо, что-то хотел рассказать, но никак не решался.
Дома уже ждала мама. Или мать. Почему-то принято считать, что это два разных слова в зависимости от того, как мы относимся к родителям. Я побежал в свою комнату. Снизу донеслись крики, которые продолжались довольно долго. Кажется, что-то разбилось. Надеюсь, это не мамина и не папина чашка, ведь этими подарками они обменялись на хрустальную годовщину свадьбы и берегли их даже при самых сильных ссорах.
Хлопнула дверь, мама крикнула что-то неразборчивое вслед. Папина машина уезжала, не жалея подвеску и прыгая по лужам. Дождь усилился, бил в окно, закрывая каплями вид. Всё на улице было размыто то ли от дождя, то ли от нахлынувших на глаза слёз. В комнату зашла мама, посмотрела на меня, опустила голову и вышла из комнаты. Я схватился за голову. Вдруг он больше не приедет? Сел на колени. Уткнулся в них носом, а затем и вовсе упал на пол.
Знаете то ощущение, когда ничего не произошло, но тебе всё равно кажется, что что-то не так? Одинокий постер с игроками «Челси», письменный стол, расправленная кровать, приоткрытая дверь. Всё было так, как и всегда. Вышел из комнаты, крикнул: «Мам? Пап?» — но в доме никого не было. Может, они на улице? Я спустился по лестнице, взял гремящую связку ключей из кармана маминой куртки и распахнул дверь. Хлопнул дверью. Сердце колотилось и рвалось наружу. Дрожащей рукой, в спешке, будто опаздывал на самолёт, схватился за ключ, а он предательски будто не подходил по разъёму или не хотел попадать в щель. Еле справился. Швырнул связку на пол, схватился за дверь, пряча её за спиной. Попытался перевести дыхание. Что это было? Почему снаружи нет ни забора, ни дороги, ни машины, ничего? Туман? Ну уж нет, сквозь туман видны хотя бы оттенки серого, а тут — просто белый фон. Вы не поверите, но, кажется, я увидел НИЧЕГО.
Надо ничего не бояться, надо ничего не бояться. Я открыл глаза. Белый цвет медленно растекался по комнате, пряча диван, стул, учебники, плакат. Я встал и попятился назад, с ужасом наблюдая за тем, как исчезает моя комната. Оно всё приближалось ко мне. Отходить уже некуда, сзади стена. Я был готов к самому ужасному, хотя даже предположить не мог, что произойдёт. И не решался дотронуться до неизвестного. Когда белый фон дошёл до моих ботинок, я встал на одну ногу и потерял равновесие.
Что дальше? Смерть? Полёт?
Но ни того, ни другого не было. Пол на ощупь был похож то ли на стекло, то ли на керамику. Наконец, нашёл в себе силы встать. Вокруг — пустота, белый фон и никаких других оттенков. Даже тени я не увидел. Это вообще возможно? Где тогда источник света? А может, я уже умер? Тогда я побежал. Не менялся фон, не бежала со мной тень. Ощущение неловкости преследовало меня, ведь, по сути, я был на беговой дорожке: вроде бы бежал, но в то же время оставался на месте.
— Приветствую, Денис, — раздался голос мужчины лет тридцати. Он говорил так, как объявляет задание ведущий игры «Что? Где? Когда?».
— Кто здесь? — испуганным голосом крикнул я, проглотив последние буквы, однако ответа не последовало. — Где я? Где родители? Что произошло?
— Нам известна вся информация о тебе: биография, список интересов и фобий, каждая мысль в голове, — словно игнорируя меня, продолжал мужской голос. — Как видишь, выхода отсюда нет, и выбора, кроме как следовать моим указаниям, тоже.
«Что это, комната пыток?» — подумал я.
Откуда им всё известно и, собственно, кто ОНИ? Если голос только один, есть ли вообще кто-то еще? Слишком много вопросов, на которые невозможно найти ответ.
— Тебе предстоит взглянуть страху в глаза и сделать выбор. Всё просто: полная свобода, ты должен лишь озвучить своё решение. Приступим.
Белый цвет стал зеленеть и растекаться, будто на него упала капля акварели. Трава. Нет, это газон. Точно, футбольное поле. Метрах в пяти от меня возвышались ворота, за ними — трибуны с размытыми пятнами, напоминающими зрителей. Я отскочил, потому что справа от меня появился темнокожий человек в полный рост, с пышной причёской-одуванчиком, в синей, грязной от травы, форме футбольной команды «Челси». Это же Вильян! Я его видел только по телевизору да на моём плакате. Ха-ха, я думал, он в жизни выше! За моей спиной стояли игроки как в синей, так и в красной форме. У меня безусловное ощущение, что я на стадионе. Господи, да это же мечта! Но только вот чувства радости от исполнившегося желания я не почувствовал и не хотел, чтобы исполнялось оно именно таким образом. Коснулся темнокожего игрока, но моя рука прошла через него, словно это голограмма. С другой стороны, метрах в десяти от меня, я увидел мяч и другого игрока «Челси», замершего на одной ноге, готового ударить по мячу. Однако смотрел он не на мяч, а на Вильяна.
— Прямо сейчас ты находишься на матче «Челси» — «Манчестер Юнайтед», счёт 0–1. Идёт последняя минута матча. Как видишь, твоя любимая команда может упустить кубок, если ты не примешь правильное решение. Ты должен объявить действие игрока с мячом.
Что значит, я должен принять решение? За него? Я прошёлся по полю. Вратарь «Манчестера», или «Красных дьяволов», как называют команду в народе, прикрывает своим телом ворота, как мать защищает своего ребёнка. Угол закрыт, и пробить не получится. Прямо перед Вильяном, в позе баскетболиста, стоит игрок. Зная моего темнокожего друга, я понимаю: он вряд ли обведёт его, да и вообще, защитник, скорее всего, перехватит. Ситуация безнадёжная, однако команда из Лондона забивала и не такие мячи.
Даже не представляю, как спортсмены могут принимать тысячу решений за пару мгновений. Делать выбор быстро и правильно — подвиг. Именно такие люди умеют жить, именно такие люди — мои кумиры, именно они достойны изображения на плакатах. А что же я? Не сделать выбор вообще — быть трусом. Да, пусть я трус, но мне страшно.
А страх — всего лишь признак того, что я живой, как и все вы. Мне нужен кто-то, кто поможет сделать выбор. Подобно человеку рядом с водителем, который не даёт заснуть. Я присел, но уже не на белый кафель, а на щекочущую руки траву. Почувствовал запах петард и фаеров. Услышал свист с трибун. Но кого они освистывают? Все же замерли… Меня? Я прикрыл лоб рукой.
«Проход дальше и удар в дальний угол!»
Выбор — это работа. Это даже сложнее, чем копать шахты или разрабатывать очередное бесполезное приложение для телефона. Удар или пас. Пас или удар. «Свобода выбора», — говорили они… Да для меня тюрьма лучше вашей свободы! Если смотреть со стороны игрока с мячом, можно попробовать ударить «в дальний от вратаря угол», как любят говорить комментаторы. М-да, тренер из меня вышел бы так себе. Свист не прекращался, и я яростно выкрикнул: «Проход дальше и удар в дальний угол!». Всё загудело, ожило, игроки бежали в сторону ворот. К парню с мячом подбежал защитник «Манчестер Юнайтед» и толкнул корпусом. Как я его мог не заметить? Удар получился слабым, и мяч пролетел выше перекладины. С трибун послышался хохот, подул ветер, который сносил зелёные краски, исчезли и игроки вместе с трибунами. По ветру закружились газеты, и одна из них прилетела мне в лицо. «Спортивная смена», сегодняшний выпуск. «Челси на последних не смог вырвать кубок из рук «Красных дьяволов». Я упал на белый и холодный кафель. Вокруг меня снова ничего нет: ни поля, ни тени, ни чувства собственного достоинства. Матч, к которому шла команда целый год, оказался провальным из-за моего неправильного решения. Из-за меня, понимаете?
— Поздравляем, ты провалил первое задание, — раздался голос мужчины, словно он смеялся надо мной. — Можешь записать счёт матча и повесить рядом со своим плакатом. Но и на этом всё не закончится. Взгляни на этого парня. Обычный семиклассник, который не может решить, идти на урок или его прогулять. Нет ничего проще.
Передо мной появился маленький пухлый ученик в мятой рубашке в клеточку и официальных брюках, очках и с таким же толстым портфелем в руке. Прорисовываются очертания улицы. Позади него многоэтажка, через дорогу — двухэтажное здание с едва видной вывеской «Школа».
Передо мной появился маленький пухлый ученик в мятой рубашке в клеточку и официальных брюках, очках и с таким же толстым портфелем в руке. Прорисовываются очертания улицы. Позади него многоэтажка, через дорогу — двухэтажное здание с едва видной вывеской «Школа».
Что значит «не идти на урок»? Он что, учитель, чтобы принимать такие решения? Директор? Обычный прогульщик. На мой взгляд, выбор был очевиден. Где моя нерешительность? Обычно я воспринимал её как своеобразный инстинкт самосохранения. Но сейчас я могу смело сказать, прокричать (и я крикнул!): «Мальчик пойдёт в школу!». На вымышленной улице потеплело, послышался гул машин. И этот тяжёлый, грязный городской воздух… Школьник нелепо помчался к дороге и только начал её перебегать, когда я услышал гудок машины.
Удар.
Мальчик упал с капота на асфальт, машина остановилась поперёк дороги.
Мальчик упал с капота на асфальт, машина остановилась поперёк дороги.
«Мальчик, мальчик!» — кричал я, подбегая к нему.
Я подсел к нему, пытался поднять, но рука проходила сквозь него. Голограмма. Я упал рядом. Проезжала скорая, как в фильме на быстрой перемотке мелькали доктора, белые халаты, белые палаты… Да чёрт тебя побери, какая уже разница?! Из-за моего решения сломалась жизнь мальчика, я даже не смогу узнать, жив ли он. А что если это не голограмма? Откуда мы знаем, кто принимает за нас решения? Почему и откуда мы знаем, что нужно принять именно это решение, а не другое? Что если кто-то выбирает за нас, прямо как я сейчас? Я лежал, ревел и пытался не думать ни о чём — но такое невозможно забыть. Если ты принял окончательное решение, это не конец. За ним последует ещё как минимум два, из которых появятся ещё варианты развития событий, и так до самой смерти, до самого последнего твоего решения. Своеобразное бинарное дерево жизни. Почему я не мог выбрать за него идти по пешеходному переходу? Почему я не решил за него, что нужно идти шагом, а не бежать? Всё равно, опаздывает ли он, жизнь же одна! Никто не знает, что нас ждёт за углом.
— Сочувствуем, — сказал голос, который мне ещё будет долго сниться в страшном сне. — Ты был храбрым, но не подумал. Обычно ты долго думаешь над решением, а сейчас выбрал самое очевидное. Как видишь, так тоже нельзя. Не падай духом, нужно идти дальше. Сейчас тебе предстоит сделать самый главный выбор. Мы подготовили самое последнее решение. Не будем ограничивать в действиях, поставим лишь одно условие: развод неизбежен.
— Сочувствуем, — сказал голос, который мне ещё будет долго сниться в страшном сне. — Ты был храбрым, но не подумал. Обычно ты долго думаешь над решением, а сейчас выбрал самое очевидное. Как видишь, так тоже нельзя. Не падай духом, нужно идти дальше. Сейчас тебе предстоит сделать самый главный выбор. Мы подготовили самое последнее решение. Не будем ограничивать в действиях, поставим лишь одно условие: развод неизбежен.
Что значит «развод»? Чей? Я должен решить чью-то семейную пробле… Мама? Папа? МАМА! Где ты? Где папа? Вы живы? Постойте, нет! Я не буду принимать решение за родных!
Мама замерла в моей комнате с открытым ртом, нахмуренными бровями и раскинутыми в стороны руками. Папа смотрел вниз, видно, чувствуя вину. Капля упала на открытую ладонь мамы, отчего голограмма немного размылась, но тут же приняла свой прежний вид. «Развод неизбежен», — крутилось в голове. Я вспомнил прошлые задания. Ничем хорошим это не закончилось. Если мы делаем шаг по лестнице, то уже не видим предыдущую ступень. Так же и с выбором. Когда решение принято, остальные варианты растворяются за нашими спинами. Нужно не ошибиться хотя бы на этот раз.
Как можно выбрать родителей в суде? Как я после этого взгляну в глаза маме или папе? Надо сделать так, чтобы даже после развода я общался с ними.
Мама… Мама подхо… Подходит и обнимает папу. Он кладёт в её карман записку. Как раньше, в студенчестве, вы же знаете! Записку со словами о том, что он её любит.
Родители зашевелились, мама перестала кричать и медленно обняла папу. Папа положил записку в задний карман маминых штанов. На моём лице появилась улыбка. Как в детстве, когда тот, кто плачет, вдруг понимает, что ничего плохого не произошло. Я подбежал к ним и обнял. И неважно, голограмма это или нет — мысленно я был с ними. Однако мысль, что развод неизбежен, не давала мне покоя.
— Видишь. Не бывает правильного или неправильного решения. Это не школьный тест, и любой твой выбор и хорош, и плох одновременно.
— Кто ты? Я хочу говорить с тобой, а не слушать записанный голос!
В ответ я услышал лишь молчание. Тишину. Безмолвие и беззвучие.
— Верни мальчика. Я не виноват в том, что он побежал в неположенном месте. Верни матч, в котором я принял неправильное решение. Я не футболист, и игрок видел ситуацию лучше. Верни родителей. Я не могу повлиять на их выбор, однако ты (ты, или вы, не знаю, кто там, и знать не хочу!) ты можешь.
— Вот же фаталист. Мы можем вернуть всё так, как было, однако ты уже не вернёшься домой.
— Я согласен. Согласен на всё. Я сделал свой выбор и не буду о нём жалеть.
Мои ботинки стали сливаться с полом. Старые джинсы уже не были старыми. Их не было вообще, как и моей джинсовой кофты. Белый туман постепенно обесцвечивал шею и, слегка щекоча, коснулся подбородка. «Мам. Пап. Будьте счастливы», — тихо прошептал я. Теперь уже не чувствую ни рук, ни ног, ни постепенно исчезающих щёк и носа.
— Вставай, папа ждёт тебя в машине. Завтрак на столе, — сказала мама, открывая дверь, и тут же её закрыла.
Мама! Мамочка! Что, ничего не произошло? Она так говорила, будто и правда ничего не произошло. Я встал с кровати, взял из ванной новые джинсы, надел любимую кофту и пошёл в машину, оставив на столе тарелку со скорлупой. Папа снова ругался на коробку передач и постукивал по рулю под песни Mylene Farmer. У него было прекрасное настроение, и у меня тоже. Теперь-то я точно знал, что мы едем в суд забрать заявление на развод. Всё было точно так, как и в прошлый раз. Дорога, светофоры, проезжающие машины.
На одном из пешеходных переходов мы остановились перед мальчиком, который показался мне жутко знакомым.
На одном из пешеходных переходов мы остановились перед мальчиком, который показался мне жутко знакомым.
Верстка: Саша Соколова