— Получается, у вас совсем не было обиды на судьбу?
— Нет. Я говорила себе: не буду инвалидом! Думала, как бы быстрее выйти из этого состояния. Мысли не допускала, что это полный конец. Никогда не была в отчаянии. Поэтому в тот день, когда меня оперировали, я, провалявшись два часа без сознания, пришла в себя уже к вечеру. И встала на ноги, и пошла, потому что сказала себе: «Я должна ходить! Должна тренироваться!» И никогда не пользовалась лифтом, поднимаясь к хирургу на четвертый этаж.

До сих пор раз в три месяца, когда хожу к хирургу на осмотр, я карабкаюсь по лестнице и думаю: «Преодолею я все эти четыре этажа? В том же самом ритме или по-другому?»

— Изменилось ли что-нибудь принципиально после болезни?

— Проводя параллель с тем, как я никогда не спрашивала, почему это случилось, я никогда не ставила себя по другую сторону баррикад. Моя жизнь продолжается, это просто одно из испытаний. Для меня нет «до» и «после».

— Что значит «быть инвалидом»?

— Для меня это значит, что я уже не я. Со временем у меня даже появилась внутренняя легенда. Если всё-таки я не смогу быть полноценным человеком, и у меня пойдет рецидив, я куплю билет в один конец. Россия — Аргентина. Точнее: Москва — Барилоче. И оттуда, узнав тропу у местных жителей, отправлюсь на Огненную землю. И проведу свои последние дни, зная, что они последние.

Я хочу закончить жизнь на своих условиях. Чтобы никого не мучать, чтобы не жалеть себя и не быть обузой. И заберусь на высокую скалу над морем. В то место, где решались судьбы множества людей, где гибли корабли, где плавал Летучий голландец, где было столько морских сражений и романтических историй с трагическим исходом. И, глядя на все это и вспоминая, брошусь в эти волны. Прочь от земли.

— Как вы решились ослушаться врача? Это же опасно!

— Я и боялась. Но сейчас уже меньше.
Кроме того, по протоколу мне положено пить таблетки, которые будут приглушать раковые клетки. Сдала их назад врачу. Врач сказал, что это моё право, но он рекомендует продолжить курс, пить дальше. Я не пью. Таково мое решение.

Прошло уже больше года, поэтому я чувствую, что всё делаю правильно. Теннис мне помогает. После игры даже делается легче. Что касается советов врача… Я привыкла всегда решать все вопросы сама, как бы я ни доверяла кому-то. Я поняла: надо жить своей жизнью, как жила. Так, как хочу жить, а не так: «Меня сломала болезнь, и я пойду у неё на поводу». Нет! Я решила с ней бороться.

Меня вдохновляли истории об амазонках. Существуют клубы, в которых женщины с этим типом рака так себя и называют. Исторически амазонки были грозными воинами, они лишали себя груди, потому что она мешала натягивать лук. И я стала амазонкой.

— Как ощущалось воздействие рака на организм?

— Удивительнейший диагноз! Вот тебе о нем говорят, а ты нигде ничего не чувствуешь. Как говорится, ни левой пяткой, ни правой.

Когда нашли метастазы, я уже была записана на свой любимый турнир в Саров. Я умоляла хирурга меня отпустить. Боялась, что больше никогда не смогу играть, и это моя последняя возможность. Он согласился. Скрепя сердце, я отправилась туда. И там я победила мастера спорта. И не могла в это поверить. Для меня, любителя, это поразительное достижение. Я не сомневалась, что у меня диагноз. Но осознать, что рак до последнего не болит, а тихо и незаметно ест тебя изнутри, — ужасающе.

— Но поддержка товарищей по спорту наверняка была…

— В прошлом году, когда надо мной нависла химиотерапия, проходил чемпионат России. Я пришла туда смотреть на своих подруг. У меня вылезли все волосы, брови, ресницы, я красиво заворачивала свою голову в интересные платки. Меня узнавали не сразу. Их вызывают на корт, и вдруг они видят меня и останавливаются. Даже едва знакомые игроки, которые раньше со мной только здоровались, говорили: «Лена! Ты обязательно выдержишь! Я верю в тебя». А у самих слезы из глаз. Это было настолько искренне! «Ты обязательно вернешься! Мы сыграем с тобой еще». Так и происходит. Вернувшись, я играю турниры с самыми лучшими игроками.