литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Бунинский Ад, или Куда плывёт «Атлантида» (по рассказу И.А.Бунина «Господин из Сан-Франциско»)
ЮЛИЯ ГУСЕВА
И пароход продолжит туда плыть, пока человечество не возьмёт штурвал в свои руки и не проложит новый курс
март 2020 года
«За одни ужасные сутки вся ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образом и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину» — пожалуй, самые сильные строки в трактате древнегреческого философа Платона о навсегда утерянной человечеством земле. Разумеется, её существование так и не было доказано, а сам остров навсегда остался всего лишь легендой. Поэтому после рассказа И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско» задаёшься вопросом: по какой причине автор назвал один из ключевых образов всего рассказа именем такого страшного мифа? Куда же плывёт этот многоярусный корабль-остров и повторит ли он судьбу своего прообраза?
Сам Бунин пишет, что пароход направляется из Нового света в Старый. Да, разумеется, это метафора, но весьма очевидная. Мотив возвращения к прошлому здесь наблюдается во многих деталях: и в названии парохода, и в путешествии людей к древним архитектурным памятникам, и в поездке героев в Южную Италию… Но зачем останавливаться на таких поверхностных наблюдениях, если можно заглянуть глубже?
Бунин создал этот рассказ, следуя традициям классиков. В «Господине из Сан-Франциско» неодушевлённые вещи — герои истории в гораздо большей степени, нежели живые люди.
Писатель с таким ужасом описывает ревущий, испускающий дым из ноздрей-турбин пароход, вкладывает в его образ столько смысла, что безликие, состоящие из одной только одежды, пустые люди на палубе кажутся всего лишь недоделанными декорациями в театре. Пароход, подобно ветхозаветному Левиафану, борется с могущественной стихией воды, а океан с грохотом обрушивается на металлические бока чудовища, в надежде вытолкнуть на берег чужеродный объект, изгнать из своих тяжёлых вод извращенную, искалеченную всеми человеческими пороками мёртвую версию Ноева Новчега.
Бунин создал этот рассказ, следуя традициям классиков. В «Господине из Сан-Франциско» неодушевлённые вещи — герои истории в гораздо большей степени, нежели живые люди.
Писатель с таким ужасом описывает ревущий, испускающий дым из ноздрей-турбин пароход, вкладывает в его образ столько смысла, что безликие, состоящие из одной только одежды, пустые люди на палубе кажутся всего лишь недоделанными декорациями в театре. Пароход, подобно ветхозаветному Левиафану, борется с могущественной стихией воды, а океан с грохотом обрушивается на металлические бока чудовища, в надежде вытолкнуть на берег чужеродный объект, изгнать из своих тяжёлых вод извращенную, искалеченную всеми человеческими пороками мёртвую версию Ноева Новчега.
«Девятому кругу была подобна подводная утроба парохода» — говорит Бунин, описывая огнедышащие котлы, которые несут металлический гроб с мёртвыми пассажирами в сторону солнечной Италии. Этот момент довольно необычен, ведь если проводить параллели с «Божественной комедией», то можно заметить, что писатель не следует маршрутам Данте.
По сюжету поэмы, на девятом кругу находится ледяное озеро, в котором заключён Дьявол:
По сюжету поэмы, на девятом кругу находится ледяное озеро, в котором заключён Дьявол:
Чем руки Люцифера исполину;
По этой части ты бы сам расчел,
Каков он весь, ушедший телом в льдину.
По этой части ты бы сам расчел,
Каков он весь, ушедший телом в льдину.
Значит, у Данте холод и смерть Ада противостоят теплу и свету Рая, в то время как у Бунина наблюдается ровно противоположное. В его рассказе самый нижний ярус корабля-преисподней в буквальном смысле олицетворяет собой «геенну огненную», а стихия воды и льда здесь представлена в положительном свете. Стихия преследует персонажей на протяжении всего путешествия в самых разнообразных формах, и каждый раз на подсознательном уровне вызывает у героев своего рода отвращение: «…пахнуло запахом мокрых цветов в саду…», «Остров Капри был сыр и темен в этот вечер».
Если огонь в данном случае представлен как ядро адского корабля, значит ли это, что Атлантида направляется в метафорический Ад, ведь Италия — страна, которую автор в тексте небеспричинно называет «солнечной»? Нет, по-прежнему нет. Здесь заложено гораздо больше смысла.
Каким сияньем каждый был одет,
Там, в недрах солнца, посещенных нами,
Раз отличает их не цвет, а свет!
Там, в недрах солнца, посещенных нами,
Раз отличает их не цвет, а свет!
Эти слова с восхищением шепчет Данте, описывая четвёртый круг Рая — Солнце. Огонь в его «Божественной комедии» играет как созидательную, так и деструктивную роль: с одной стороны, он истязает души грешников в Аду, с другой же пламенная звезда становится пристанищем для мудрецов в Земном Раю. Поэтому неудивительно, что Бунин также решил придать стихии огня и образу самой Италии двоякое значение. С одной стороны, он показывает страну как бездну, в которую стекается всё самое порочное и злое, что есть в мире. С другой же — Италия подобна лучу солнца в просвете между облаками, ведь именно в Неаполе впервые появляются персонажи, обладающие отличительными чертами и именами.
Если вчитаться в текст, можно заметить в описании страны множество символичных деталей, которые при первом прочтении незаметны. Так, чтобы добраться до знаменитого среди туристов каменного дома, нужно совершить восхождение на гору, подобно Данте и Вергилию, направлявшимся в Рай. Однако у Бунина мотив «восхождения» приобретает другой смысл: на его гору люди приходят, чтобы полюбоваться домом некогда жившего в нём тирана. Вводя одновременно и аллюзию на «Божественную комедию», и нового внесценического персонажа, автор ставит непростой вопрос: а почему все помнят этого человека? И действительно, в истории известно много случаев, когда государственные деятели, несмотря на все свои труды, рано или поздно оказывались в тени деспотичных и безумных монархов. Неужели миллионы лет эволюции заложили в менталитет нашего народа чувство виктимности? Неужели мы никогда не найдём выход из Колеса Сансары просто потому, что нам свойственно тянуться ко всему самому тёмному и извращённому?
Это довольно резонные вопросы. Даже само название рассказа — «Господин из Сан-Франциско» — содержит в себе антитезу и указывает нам на обречённость всего человечества, на его зависимость от денег. И до тех пор, пока такие люди, как этот самый господин, будут составлять ядро парохода, на котором мы с вами плывём по миру, ничего не изменится. Все мы останемся лишь блеклыми безымянными призраками, у которых когда-то был потенциал стать настоящими людьми.
А пока что в странах Старого Света продолжают господствовать мертвецы. Они по-прежнему не имеют ни лиц, ни имён, ни даже каких-либо черт характера — они, словно заводные игрушки, действуют чётко по расписанию и очень не любят, когда что-то или кто-то вдруг напоминает им о том, что смерти не важен их социальный статус. Но… Подождите, что это? Забавный и комичный лакей Луиджи? Гуляка и красавец Лоренцо? Два радующихся Солнцу и новому дню горца? Казалось бы, они просто песчинки в бесконечно движущемся потоке людей, но сколько времени Бунин уделяет их описанию, сколько любви он вкладывает в проказы лакея или молитвы горцев. В этих людях, в их маленьких достижениях и неудачах красок и огня больше, чем во всех пыльных, наштукатуренных куклах с парохода вместе взятых. Так Бунин, до сих пор окрашивающий всё в исключительно тёмные тона показывает, что надежда на излечение у обезумевшего человечества всё ещё есть.
С той же целью он вводит и следующую сцену: «…вела к сияющему впереди подъезду отеля звонкая уличка с вихром пальмы над плоскими крышами налево и синими звездами на черном небе вверху, впереди». Для читателя и героя это шанс: либо продолжить идти по уже проложенному, запрограммированному в их сознании маршруту, либо, подобно Данте и Вергилию, покинуть Ад и выйти к свету звёзд:
Он — впереди, а я ему вослед,
Пока моих очей не озарила
Краса небес в зияющий просвет;
здесь мы вышли вновь узреть светила.
Пока моих очей не озарила
Краса небес в зияющий просвет;
здесь мы вышли вновь узреть светила.
Однако бунинская ирония состоит в том, что выбора на самом деле нет ни у читателя, ни у господина из Сан-Франциско. А особенно — у людей на теплоходе. Их алчность, лицемерие и эгоизм приобрели форму языческого идола и теперь руководят «Атлантидой», увозящей всех своих пассажиров в Бездну.
И пароход продолжит туда плыть, пока человечество не возьмёт штурвал в свои руки и не проложит новый курс.
И пароход продолжит туда плыть, пока человечество не возьмёт штурвал в свои руки и не проложит новый курс.
Дневная суматоха медленно утихает. Гигантский пароход, проглотивший труп старого безымянного человека, исчезает в чёрном ревущем море. Над спящей, укрытой звёздным одеялом Италией снова повисает тишина. Лишь по одной из узких, неприметных улочек, каких в Неаполе много, тихо прогуливается молодой человек. Вероятнее всего, вскоре он свернёт на другую дорогу и окажется перед поражающим своей стерильной красотой элитным отелем. Но возможно, лишь только возможно, он заметит иссиня-чёрную трещину между крышами и обратит свой взор наверх, к звёздам.
Фотографии: Minor Martin White, Vanda Guazzora, Hiroshi Sugimoto
Иллюстрации: гравюры Гюстава Доре
Вёрстка: Полина Романова
Иллюстрации: гравюры Гюстава Доре
Вёрстка: Полина Романова