литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Мария Игнатенко
Мы — другие?
Что Минск для белорусов и Беларуси
Что не так с белорусскими городами?
Magnum opus Якуба Коласа, классика белорусской литературы, — большая поэма «Новая земля». Это произведение проходят в каждой белорусской школе. Фактически, весь сюжет поэмы строится на жизни в деревне, в красках описываются праздники, быт и традиции сельских жителей. «Вёска» окружает героев не только в этом произведении, она почти во всей белорусской литературе и культуре (прим. авт.: существует даже распространённый стереотип о том, что вся белорусская литература «пра вайну и вёску», но это далеко не так). Первые стихи про город на белорусском языке появились только в начале XX века и только у Максима Богдановича, уроженца Минска.
По статистике на конец XIX века (по данным школьного учебника по истории Беларуси за 8 класс) в городах пяти белорусских губерний Российской империи только 14,5% населения были белорусами. Бóльшую часть мещанства составляли евреи, содержавшие магазины, мастерские, медицину и учебную системы города. В основном они, оставшиеся осколки шляхты (прим. авт.: шляхта — особое сословие в Речи Посполитой, существовавшей на территории Беларуси до конца 18 века. Шляхта состояла из статусных, но не всегда материально богатых, зачастую ополяченных верхов государства) и приезжие русские формировали культуру, дух города вплоть до Первой мировой. Города были прогрессивными местами с торговлей, политическими движениями, инновационными кинотеатрами, железной дорогой и трамваем. Они просто были губернскими центрами цивилизации.
По статистике на конец XIX века (по данным школьного учебника по истории Беларуси за 8 класс) в городах пяти белорусских губерний Российской империи только 14,5% населения были белорусами. Бóльшую часть мещанства составляли евреи, содержавшие магазины, мастерские, медицину и учебную системы города. В основном они, оставшиеся осколки шляхты (прим. авт.: шляхта — особое сословие в Речи Посполитой, существовавшей на территории Беларуси до конца 18 века. Шляхта состояла из статусных, но не всегда материально богатых, зачастую ополяченных верхов государства) и приезжие русские формировали культуру, дух города вплоть до Первой мировой. Города были прогрессивными местами с торговлей, политическими движениями, инновационными кинотеатрами, железной дорогой и трамваем. Они просто были губернскими центрами цивилизации.
ул. Губернаторская в Минске, ныне — ул. Ленина.
Источник — https://belhistory.com/course24.html
Источник — https://belhistory.com/course24.html
Но с революцией, двумя мировыми войнами и сталинскими репрессиями, плотно затронувшими всю территорию Беларуси, ситуация в городах в корне изменилась. Еврейское население и наследие выкосил Холокост, русские смешались и растворились в общей массе людей и народов, поляки были репрессированы, и белорусы потекли в города, когда страна развивала промышленность и проходила через индустриализацию, а деревня медленно уходила в прошлое.
В СССР Беларусь фактически стала однонациональной, и более 70% людей в стране сейчас живут в городах. Конечно, города в Беларуси сравнительно небольшие, это далеко не Нанкин (8 млн жителей) и даже не Казань (1,25 млн жителей), это звеняще тихое Гродно (около 350 тысяч жителей) или замершая Вилейка (28 тысяч жителей). Зачастую города, посёлки городского типа и большие деревни даже трудно отличить друг от друга, а их статус может не сильно менять пейзаж, обстановку и занятия местных жителей. В этом отношении Минск значительно выбивается и из образа тихих белорусских поселений и местечек, и из ряда шумных мегаполисов или туристических Мекк Европы вроде Вены, Вильнюса или Праги. За время войн Минск знатно потрепало, и его почти целиком пришлось отстраивать. Поговаривали даже о смене столицы на Могилёв — тот был в большей сохранности и дальше от границы с Польшей.
В СССР Беларусь фактически стала однонациональной, и более 70% людей в стране сейчас живут в городах. Конечно, города в Беларуси сравнительно небольшие, это далеко не Нанкин (8 млн жителей) и даже не Казань (1,25 млн жителей), это звеняще тихое Гродно (около 350 тысяч жителей) или замершая Вилейка (28 тысяч жителей). Зачастую города, посёлки городского типа и большие деревни даже трудно отличить друг от друга, а их статус может не сильно менять пейзаж, обстановку и занятия местных жителей. В этом отношении Минск значительно выбивается и из образа тихих белорусских поселений и местечек, и из ряда шумных мегаполисов или туристических Мекк Европы вроде Вены, Вильнюса или Праги. За время войн Минск знатно потрепало, и его почти целиком пришлось отстраивать. Поговаривали даже о смене столицы на Могилёв — тот был в большей сохранности и дальше от границы с Польшей.
По-настоящему почти тысячелетний Минск (прим. авт.: первое упоминание Минска в летописях датируется 1067-м годом) ожил только в XX веке. Май Данциг запечатлел его в своих полотнах молодым — строящимся, развивающимся и быстро растущим. Таким, кажется, Минск остаётся и сейчас. Его молодость всё ещё продолжается: строится новая ветка метро, вырастают жилые районы и украшаются окраины. Кажется, уедешь всего на полгода — и уже точно не увидишь город таким, каким ты его оставил. Хотя места в самом центре Минска: проспект Независимости, Троицкое предместье, площадь Свободы — остаются теми странным пейзажами то ли с дореволюционных, то ли с советских открыток, как отмечают многие гости столицы.
(Иллюстрация — Май Данциг «Минск. Площадь Победы» (1972).
Источник — https://clck.ru/349czH)
(Иллюстрация — Май Данциг «Минск. Площадь Победы» (1972).
Источник — https://clck.ru/349czH)
Что не так с идентичностью минчан?
Молодость Минска — это и молодость его населения. Резкая смена этносов и политических настроений в городе в межвоенный период, разрушения Великой Отечественной отразились и на минчанах. Они молоды так же, как и город.
Глеб — лицеист в Минске, однако он родился и вырос в посёлке городского типа недалеко от Молодечно, в Минской области. Он говорит, что даже ему жалко Минск: город пострадал по время Второй мировой войны, а политика советской власти тоже способствовала постепенному исчезновению довоенного наследия Минска. Он видит в Минске 25-летнего молодого мужчину, с тёмными волосами и стройным телосложением. Город молод внешне, но душа его стара.
Лера попробовала затирку (прим. авт.: затирка — национальное блюдо, суп с лапшой ручного приготовления) только в 16 лет, и, отмечая это, тут же вспоминает произведение Михася Стрельцова «Сено на асфальте». Главный герой идёт по улице города и неожиданно видит сено на асфальте. И его вдруг накрывают воспоминания, тоска по дому и какое-то щемящее чувство неполноценности и грусти. Конечно, это произведение — скорее творение об индустриализации 1930-х, но Лера замечает, что и оно актуально для многих минчан и сейчас. Иногда нам не хватает деревни, и это тоже одна из причин, почему Минск — странное и не всегда рациональное явление в культурном подсознании белорусов.
Глеб — лицеист в Минске, однако он родился и вырос в посёлке городского типа недалеко от Молодечно, в Минской области. Он говорит, что даже ему жалко Минск: город пострадал по время Второй мировой войны, а политика советской власти тоже способствовала постепенному исчезновению довоенного наследия Минска. Он видит в Минске 25-летнего молодого мужчину, с тёмными волосами и стройным телосложением. Город молод внешне, но душа его стара.
Лера попробовала затирку (прим. авт.: затирка — национальное блюдо, суп с лапшой ручного приготовления) только в 16 лет, и, отмечая это, тут же вспоминает произведение Михася Стрельцова «Сено на асфальте». Главный герой идёт по улице города и неожиданно видит сено на асфальте. И его вдруг накрывают воспоминания, тоска по дому и какое-то щемящее чувство неполноценности и грусти. Конечно, это произведение — скорее творение об индустриализации 1930-х, но Лера замечает, что и оно актуально для многих минчан и сейчас. Иногда нам не хватает деревни, и это тоже одна из причин, почему Минск — странное и не всегда рациональное явление в культурном подсознании белорусов.
Лера, многие знакомые и даже я сама всё-таки завидуем Глебу, жившему в маленьком рабочем посёлке. Минск, огромный, страшный и непонятный культурной душе белоруса всё-таки заставляет нас что-то терять. Конечно, в городе ты перестаёшь бояться людей (что отметил и Глеб), и привыкаешь к современному темпу жизни и комфорту, но ничто не может заменить подсознательного желания попробовать блинов из печи, отпраздновать Ивана Купалу с кострами в лесу и просто почувствовать жизнь вдали от масс людей, на природе, среди тех «простых рэчаў», как поют N.R.M., что веками окружали твоих предков.
(Глубокое. Так зачастую выглядит глубинка Беларуси.
Фото автора)
(Глубокое. Так зачастую выглядит глубинка Беларуси.
Фото автора)
А может, всё и так, как нужно?
Саша живёт в Минске с 11 лет. До этого она росла в Борисове, городе поменьше, на 140 тысяч жителей. Сейчас она считает себя скорее минчанкой, хотя и заявляет, что, как и Лера, она в первую очередь белоруска. «Я бы сказала, что в Борисове жизнь течёт медленнее. Там почти никогда не увидишь людей, которые куда-то спешат», — говорит Саша. Во многом с ней трудно не согласиться.
Минск со своим обособленным статусом отдельной административной единицы, званием столицы и титулом города-миллионника резко вырос и демографически, и культурно. «Одним словом, деревня — это совсем не плохо, но, конечно, нужно понимать, что это не вся белорусская культура», — вскользь роняет Глеб, фактически выросший в деревне. Ему, кажется, тоже не хватает одного кусочка белорусской культуры — городского.
Минск со своим обособленным статусом отдельной административной единицы, званием столицы и титулом города-миллионника резко вырос и демографически, и культурно. «Одним словом, деревня — это совсем не плохо, но, конечно, нужно понимать, что это не вся белорусская культура», — вскользь роняет Глеб, фактически выросший в деревне. Ему, кажется, тоже не хватает одного кусочка белорусской культуры — городского.
Минские машины, люди, дома, широчайшие проспекты — всё постоянно в движении, ты всегда стоишь посреди массы чего-то живого, непрерывного, молодого и порывистого. Ты стоишь среди студентов, творцов, стариков и школьников, смеющихся иностранцев, хмурых клерков и врачей, слушая неповторимый запах метро и объявление диктора: «Асцярожна, дзверы зачыняюцца...». Вокруг кипит жизнь, но кипит она так по-особому, так странно-понятно, что хочется заплакать от счастья прямо здесь, на станции метро, с новыми вывесками и людьми, но старым духом, молотами и серпами на стенах. Кажется, с городом ты не только теряешь, но и приобретаешь. Надо только это услышать.
Станция метро «Октябрьская» в Минске. Фото автора
Беларусь — это пазл, а не лоскутное одеяло, и Минск — та последняя, будто бы неподходящая деталь, но вдруг идеально дополняющая рисунок.
Но что кажется главнее, так это то, что Минск не пытается отрывать себя от этнического белорусского контекста, мы тут белорусы все, а не минчане. Город растёт, люди приезжают и уезжают, новые здания вырастают, а старые — реставрируются, электробусы отправляются в путь по улицам. Пафос, идентичность и бренд приложатся. Пока нужно держаться вместе. Минск — это 1/5 белорусов, мы не можем позволить себе отколоться. Где-то в Беларуси больше католиков, где-то православных, где-то озёр, а где-то — лесов. Где-то едят больше драников, а где-то их готовят редко. Но это всё мелочи, и если на них будут обращать внимание 10 миллионов человек в центре Европы, на равнинных территориях, открытых всем путям и ветрам, то от них скоро мало что останется. Беларусь — это пазл, а не лоскутное одеяло, и Минск — та последняя, будто бы неподходящая деталь, но вдруг идеально дополняющая рисунок.