Ксения Романычева
Кажется, я что-то упускаю…

Flickr: GallaThea
август 2019 года
Это момент летящих вниз качелей, растянутый во времени. Дыхание перехватило. Кто-то постоянно увеличивает масштаб, сталкивая меня, такую маленькую, с чем-то огромным и, вроде бы, прекрасным. Хочется улыбаться во все тридцать два, но в то же время подкатывает ком к горлу. Слезы готовы брызнуть, от этого становится еще смешнее. Что это такое? Счастье? Тогда по классике жанра должно бросать то в жар, то в холод, должно хотеться бежать на край света, кричать каждому встречному о чуде. А мне так тепло, уютно, нет никакой возможности и желания даже поднять руку, чтобы подозвать официанта. Если поднимешь — спугнешь стаю голубей, а вместе с ними улетит волшебство. Если повернуть голову, то лучи заходящего солнца спрыгнут со щеки, они так пугливы. Мне и так осталось провести в их компании всего несколько минут, до тех пор, пока солнце не провалится за линию горизонта. Нет, лучше не шевелиться. Гораздо лучше раствориться.
Нужно уделять внимание главным вещам — так говорит мой начальник. Как же он прав. Неважно, счастье это или нет, когда-нибудь на пенсии я просмотрю все лучшие моменты жизни и решу для себя, что это такое. Но сейчас моя задача — растворится и сохранить. Фотография? Да, штука хорошая, но мне это не подходит: одномерность и рамки 15*9 слишком давят. Кроме того, чтобы запечатлеть момент на фотографии, нужно сначала его разрушить (встать, достать камеру, задвинуть стул, найти фотографа среди прохожих), а потом реконструировать заново (сесть, продумать позу, сделать подходящее блаженное лицо). Разбивать хрустальную вазу, а потом втихаря склеивать — я не способна на такое кощунство.
К. А. Коровин
Помню, в школьном учебнике информатики жирным шрифтом было выделено:

«У человека пять органов чувств: кожа, язык, нос, уши, глаза. Эти органы позволяют получать информацию. Чувствами восприятия информации называют осязание, вкус, обоняние, слух, зрение».

Вот то, что нужно! Разделить «Наполеон» по слоям, понять десерт на уровне состава, начиная с муки из твердых сортов пшеницы и кончая свежайшими яйцами высшей категории с фермерских хозяйств, которые за счет желтка придают крему теплый оттенок.
Нужно попробовать. Закрою глаза, так будет легче.
Осязание. Кожа. В тот же миг миллионы веретеновидных клеточек содрогнулись, проводя сквозь себя импульсы окружающего мира. Каждая из них уловила слабое прикосновение весеннего ветра. Клетки в организме человека сменяются каждые двенадцать лет, но в тот миг все они обновились как будто разом. Пальцы вскочили и забарабанили по столу. Потом остановились и изучили его. Они скользили по хлопчатобумажной свежей скатерти — наверняка она была белая, в красную клетку. На стол упали бархатные лепестки роз из вазы. Я нащупала один из них, сжала в кулаке, ощутила влажность сока, выжатого из капилляров растения. Пальцы перелетели на плетеный подлокотник кресла и стали перебирать узоры. Длинные полы моего тренча развевались и ударялись об ноги.

Руки вернулись на стол, нащупали гладкий край тарелки, прохладу металлических приборов. Кажется, пора попробовать это место на вкус. На столе у меня стояло две позиции из меню с пометкой «совет для туристов», а именно: Soup a l'oignon и Ratatouille. На меня подействовала эта уловка владельцев кафе, но, признаться, ожидать многого от тарелки вареного лука и тушеных кабачков с баклажанами не приходилось. Пробую. Улыбаюсь. Как они это делают? Луковый суп и рататуй, похлебка и овощное рагу — еда бедняков, самые простые и дешевые ингредиенты. Нежный сливочный вкус супа, горячий тянущийся пармезан обжигает небо. Овощи дали сок, смешали свои ароматы, создали идеальную гармонию поздней осени с ее заморозками. Оливковое масло и тимьян дополняют каждое из блюд и проходят лейтмотивом. Зачем быть богатым, если можно в скромном жилище каждый день разделять такую трапезу с семьей, находясь при этом в окружении искренних лиц, а не масок?
Unsplash: Tirza van Dijk
На столе еще осталась заказанная чашка черного кофе. Это хорошо, можно медленно его пить, не заканчивая трапезу, продолжая, растягивая момент. Делаю глоток. Терпкий вкус кофе оседает на языке. Обычно я пью только со сливками, но сегодня хочется так — по-настоящему. Подношу кружку ближе к лицу…

Вместе с давно знакомым и горячо любимым ароматом обжаренных зерен в сознание врываются тысячи запахов. Нет больше никакой возможности их контролировать и сдерживать. Сладкий запах лукового супа, пряный аромат овощей со специями. Свежестью потянуло от роз из вазы на столе. Девушке за соседним столиком принесли штрудель с яблоком: запах корицы щекочет ноздри, отправляет в детство. Бабушка всегда добавляла корицу в свою фирменную шарлотку. Самая вкусная шарлотка только из опавшей кислючей антоновки, мы — внуки —ползали, собирали плоды из-под деревьев и транспортировали в футболках и рубашках на кухню. Там, под чутким руководством бабушки, происходило волшебство вокруг старой газовой плиты с духовым шкафом. Аромат, доносившийся с кухни в моменты открывания духовки, стелющийся плотным эфиром по квартире, смешанный с запахом смородинового чая и свежестью вечера. Это сложно забыть.
Flickr: Mark Daynes, Stiff Meister; Pexels: PixaBay; Unsplash: Dilyara Garifullina
Мимо прошел мужчина с сигаретой, учтиво отводя руку в сторону от посетителей кафе, но не спасая нас от пассивного курения. За ним процокала на каблуках молодая девушка, совсем еще девчонка, ее парфюм мне знаком: я им пользовалась несколько лет назад, когда, как и она, пробовала себя в журналистике, спорила с миром и мечтала о великом. Сейчас пустой флакончик стоит на полке в зале, за томами Гюго, — жалко выбросить, красивый. Ветер шелохнул верхушки деревьев, сорвал пыльцу с цветущей сакуры и донес чудесное благоухание до меня. Вместе с ним приплыл такой милый сердцу аромат жареных каштанов, что продавал мальчишка на углу.

Вдруг ветер переменился и принес за собой целый букет смрада: дух рыбы, сыра, фруктов, провалявшихся не один день на солнце, пота. У меня закружилась голова. Должно быть это с рынка на соседней площади, я заходила туда утром, чтобы купить сельдерей для салата.

Нужно срочно отвлечься от навязчивых запахов.
Послушать. Услышать. Выслушать. В один миг все пространство восприятия превращается для меня в широкую реку французской речи, с многочисленными впадающими в нее ручьями. Общий хор басов, баритонов, теноров, альтов, сопрано, бегущих, идущих, стоящих и сидящих на улице гудит безостановочно. Здесь есть солисты-торговцы, сообщающие о своем товаре во всеуслышание, есть дуэты, идущие за руку и поющие романсы о любви, есть трио, квартеты и квинтеты. Никто здесь не слушает соседа, но каждый в хоре обладает идеальным музыкальным слухом, оттого их общий гимн так слажен и очарователен.
Щелчок. Щелчок. Щелчок. Затвор фотоаппарата открывается и закрывается то здесь, то там ежесекундно. Неизвестно, откуда ждать в следующий момент выстрел от охотников-туристов, голодных до ярких кадров.
Unplash: All7_PRG
Уличные музыканты. Звук аккордеона разливается и плывет над шумом толпы, причудливо вливаясь в нее и перекликаясь с общим хором. Мелодия, давно знакомая по старым фильмам, врезается в память, подсвечивая кадры кинопленки.

Все замирает, замолкает, застывает на долю секунды, чтобы взять дыхание перед кульминацией. Тишина эффектно рвется громогласным ударом колокола, ознаменовывая новое развитие давно знакомой темы в этом рондо жизни. Колокола Notre Dame de Paris. Начался перезвон.

Каждый новый виток ритма отбрасывает на несколько десятилетий назад. Голоса прошлого наслаиваются на гул сегодняшней толпы. Каждая эпоха пытается докричаться до другой, но эти попытки тщетны. Нельзя винить предков за их поступки, как и нельзя уберечь потомков от ошибок. История идет только в одном направлении и не пересекает себя.

Как это больно — прожить жизнь и понять, что где-то свернул не туда. Современный мир приучил нас к клиповому мышлению, но нас обманули. Жизнь — не кино. Функция перемотки назад отсутствует. Монтажа тоже нет: нельзя нарезать самое яркое и сочное, а остальное выкинуть за ненадобностью. Или можно?
Переворачиваю страницу учебника:

«90 процентов информации мозг человека получает из зрительных образов, зафиксированных глазом и впоследствии обработанных».

Открываю глаза. Солнце зашло, зажглись желтые болезненные фонари. Передо мной картина импрессиониста Константина Коровина: хрусталик еще не успел сфокусироваться, плюс сказывается моя близорукость. Принципиально не ношу очки, чтобы лучше понимать Сезанна. Перевожу взгляд наверх. Эйфелева башня. Я в Париже. Как будто счастлива? Увидеть Париж и умереть? Но почему? Кажется, я что-то упускаю.

Мой стол развернут к улице. Мимо меня проплывает портретная галерея с фондом не хуже, чем у Лувра. Люди, люди, люди. Старик с мольбертом, коренной француз, пишет углем портреты туристов за пару минут; усталая женщина средних лет в строгом черном платье идет, судорожно сжимая клатч; ее ровесница — многодетная счастливая мать со всем своим семейством чинно пересекает улицу, как утка с утятами; приезжий парень, студент, не способный связать и двух слов на французском, но обезоруживающий прохожих своей улыбкой и твердой, забавной в здешних местах «Р», пытается спросить дорогу. Смех, слезы на глазах, букеты, вечерние платья, растянутые футболки, лакированные туфли, заношенные кроссовки, обручальные кольца на пальцах и в карманах, наушники, очень много наушников, лежащих змеями проводов на плечах или делающих их хозяев похожими на Микки Маусов. Любой из них может подсесть ко мне за столик и ничего не говорить, я уже знаю каждого из них, могу прочесть любого, как открытую книгу. С каких пор во мне проснулась такая внимательность и проницательность?
Flickr: Dennis Sylvester Hurd
Могут ли и эти прохожие прочесть меня, как книгу? Они не знают моего прошлого, будущего, моих мыслей и интересов. Есть только одно мгновение Меня, проскользнувшее мимо них за секунду. Достаточно ли этого?

Да, вот оно. Кажется, я нашла то, что искала. Qui cherche, trouve, как говорится.
Момент. Жизнь аннулируется каждый закат в Париже, каждый час, каждое мгновение. Все, что ты можешь взять из одной жизни в другую — это впечатление. Захочешь взять с собой прошлое, знай — тебя ждет провал, этот груз неподъемен. Каждый день и каждый час надевай куртку, застегивай ремень, бери свой узел и иди в новую жизнь, к новым возможностям. Все, кто поняли это — счастливы. Мало кто догадался сам. Всем это втолковал Париж. Папа Хем отдал ему должное, назвав свой узел «праздником, который всегда с тобой», перенес его с кончика своего карандаша в сердца к тысячам.

Тайна Парижа не в улицах, архитектуре или круассанах, а в том, что он нашептывает тебе в золотой час:
«Думай о важном. О сейчас. Не упусти».
Flickr: Joe deSousa
Верстка: Вежновец Елена