В русском языке слово «мир» многозначное. С. И. Ожегов приводит десять определений, среди которых «Земной шар», «совокупность всех форм материи», «отдельная область явлений, предметов» и другие. Для средневекового крестьянина мир — сельская община, для священника — противоположность монастырской жизни, для посланника ООН — отсутствие войн.

Миром литературного произведения называют «воссозданную в нем посредством речи и при участии вымысла предметность» (В. Е. Хализев), в него обычно включают персонажей, их поступки, особенности психики, черты характера, окружающие предметы, место действия, время и детали. Им обладает каждая форма литературы: любое действие разворачивается в неком месте и имеет продолжительность.

Отдельно выделяют художественный мир писателя, если его произведения складываются в «качественное своеобразие творчества»: совокупность высказанных идей образует авторский взгляд на действительность.

Невозможна литература, синтетически выращенная в пробирке людьми в белых халатах. Без живой реальности творчество мертво, ни одна лаборатория не вырастит бьющееся сердце на силиконовой основе.

Тогда логичен вопрос: если искусство полностью созданным быть не может, это доказывает его зеркальную сущность? Значит, что все, написанное за века, — фотоальбом истории и человечества? Думаю, мы сможем ответить, только рассмотрев примеры.

В 1905 году в Санкт-Петербурге родилась Алиса Розенбаум. Она видела революцию, попытки построить новую стену из кирпичей подорванной старой, знала, что такое талоны и примусы. При первой возможности, взяв с собой лишь печатную машинку и решительность, Алиса по учебной визе уехала в США и никогда не возвращалась.

В штатах двадцатиоднолетняя девушка сменила имя на Айн Рэнд и написала первый роман «Мы живые», книгу о «Человеке против Государства», «ценности жизни и аморальности отношения к людям, как к жертвенным животным, управления ими с помощью физической силы». Она подробно выразила свою позицию относительно социализма, в котором видела «агонию страны» и «запрет живым жить». Революция в романе убила и Андрея Таганова, коммуниста и сотрудника ГПУ, и Киру Аргунову, «уважающую себя и свою жизнь, желающую самого лучшего, самого высокого в этой жизни только для себя». Смерть, голод, лицемерие — вот двадцатые годы в России по мнению Айн Рэнд.

В то же время в СССР в моду входит сатира. Фамилии Кольцова, Катаева, Зощенко появляются в журналах, их рассказы описывают тяжелое, но не лишенное смеха время, в них нет отчаянья. Приходится несколько раз сверить даты, чтобы убедиться: да, это произведения об одних и тех же годах. Но как эпоха может иметь два столь различных «отражения»? Ответ прост: отражается не время, но его писательское восприятие. Как говорил М. М. Бахтин: «Каждый момент произведения дан нам в реакции автора на него, которая объемлет собой как предмет, так и реакцию героя на него (реакция на реакцию)».

Человеку несвойственно быть объективным, он не фотоаппарат, создающий точный снимок эпохи, и не хронист, а художник.

Искусство — это, в первую очередь, размышления, беседа с собой, самоанализ. Творец волен решать не только, как ему видеть мир, но и о чем именно говорить.

Получается, что, с одной стороны, стерильная, очищенная от сходства с жизнью литература перестает быть литературой, она больше не трогает читателя, не заставляет его размышлять. С другой, точное безоценочное копирование жизни характерно скорее для труда историка, чем писателя. Для автора важнее не сами события, а их восприятие персонажами, чувства, характеры. Он также имеет право склоняться к определенным философским школам, выбирать темы произведений: «вечные» или насущные.

Но было бы глупо считать, что искусство раз и навек создается лишь самим сочинителем. Марина Цветаева говорила: «Читатель — соавтор».

Это — как если бы ты подошел к портрету за стеклом и заметил вашу с ним схожесть. Да, дама с горностаем никогда не будет держать в руках болонку и не распустит волосы, но некоторые твои черты отразятся, сольются с картиной да Винчи, образуют единый и неделимый облик. Ты не сможешь понять, правда ли, что у вас одинаковая форма носа или, допустим, взгляд. Пока ты стоишь напротив, вы цельны, и чем сильнее станешь вглядываться, тем больше увидишь себя, свои мысли и мнения.

Время, когда произведение прочитано, не менее важно, чем эпоха написания. Гамлет, например, был впервые «переведен» А. П. Сумароковым на русский в 1748 году. Почему слово стоит в кавычках? Это скорее напоминало размышления на тему, чем передачу шекспировского текста, из оригинала остались лишь имена героев, основные элементы фабулы и название. Середина восемнадцатого века — расцвет русского классицизма, где в отечественной интерпретации Шекспира на смену «Быть или не быть…» пришел популярный конфликт чувства и долга для актуализации текста. Разрушился даже сверхтип Гамлета: не осталось ни внутренней борьбы, ни размышлений, доводящих до отчаянья.

Девятнадцатый век принес в Россию романтизм, а с ним — и очередную трактовку трагедии, снова «отвечающую духу времени». В 1834 году на сцене появился принц датский, созданный Полевым. Текст был укорочен на треть, сюжет изменен, но такая постановка оказалась понятнее и интереснее публике, чем добуквенный перевод Вронченко, составленный из архаизмов и сложных грамматических конструкций. Один элемент нового «романтического» Гамлета жив до сих пор: вместо полного, страдающего одышкой наследника, мы представляем себе утонченного, словно фарфорового принца юношу.

Гамлет Полевого не пришелся по душе критике, Кронеберг назвал его «чрезвычайно своевольным; везде только суррогат шекспировых мыслей».

Наконец, пришло время точного перевода и настоящего текста английского драматурга. Впрочем, оказалось, что и об одинаковом тексте складываются противоположные мнения.

В 1838 году В. Г. Белинский выпускает цикл статей «Гамлет, драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета». Он трактует смятение героя как переход из «младенчества в возмужалость». Виссарион Григорьевич видит в нем персонажа «великого и сильного в своей слабости, потому что сильный духом человек и в самом падении выше слабого человека, в самом его восстании», «пылкого, как все благородные души», «склонного к меланхолии, как все люди, жизнь которых заключается в них самих». По Белинскому «Гамлет рожден любить людей и делать их счастливым». Как быстро складывается образ мыслящего, достойного принца, хоть и погруженного в раздумья!

Чуть позже в выступлении «Гамлет и Дон Кихот» И. С. Тургенев дает шекспировскому герою принципиально другую характеристику: «Что же представляет собою Гамлет? Анализ прежде всего и эгоизм, а потому безверье. Он весь живет для самого себя, он эгоист», вечный образ Гамлета — это «мыслящие, сознательные, часто всеобъемлющие, но также часто бесполезные и осужденные на неподвижность».

Персонаж распался на два образа, на двух противоположных героев, словно белый луч, прошедший сквозь призму. Что же стало этой призмой? Не эпоха, не перевод, не мода и не фаза луны, а читатель. Переворачивающие страницы рука наделяет их не меньшим смыслом, чем написавшая. Мне кажется, именно поэтому читатель находит ответы в книгах: он видит свое отражение в литературе, рассматривает его уверенно и дерзко, а не украдкой, как привык это делать в «настоящей» жизни. Автор никому не отвечает — он протягивает зеркало.

Мы поняли, что реальность безусловно влияет на искусство, но как сами произведения относятся к действительности? Могут ли они что-то изменить в мире?

Мнение Ю. М. Лотмана определенно: да, «искусство порождает жизнь». Чехов считал, что «Тургенев придумал лишнего человека, а мы теперь его расхлебываем!».

Я нахожу, что это не совсем так. Писатель скорее дал этому типу людей и персонажей простое, лаконичное название, которое подхватило общество. Ведь существовали до его известного «Дневника…» и Онегин, и Чацкий, и Печорин. Когда словосочетание «лишний человек» стало употребляться к тем, о ком бы раньше сказали «скептик», «нелюдимый», «эгоцентричный», современникам действительно могло померещиться появление нового дворянина.

При этом я не отрицаю, что литература, бесспорно, оказывает удивительное влияние на жизнь, но скорее на уровне идей, настроений и духа эпохи. Этот эффект менее заметен и очевиден, он напоминают аккуратную эволюцию, избегающую резких скачков, но сумевшей сделать человека из простейшего организма.

Что же такое искусство?

Это не один лишь слепок реальности, не выдуманный мир, не отражение писательской души.

Настоящее искусство — узкий коридор, стены которого завешаны картинами. Полотна — это не снимки, они могут быть блеклыми или пестрыми, миниатюрными и гигантскими, реалистичными и импрессионистскими; они созданы художником, а не фотографом.

Покрытые слоем стекла, они отражают другие картины, зрителей, яркий свет из окна. Произведения взаимодействуют с людьми и друг с другом, в них всегда существует интертекст.

Можно остановиться и изучать единственный мазок или ходить по галерее быстрым шагом, наблюдать за развитием направлений. Это неважно. Самое страшное, что может сделать человек — идти, зажмурив глаза.