«Господи, что же это такое?» шепчет мысль на правом плече в момент, когда наконец поднимаешься на уровень того самого окна. Ты наблюдаешь за поступками вымышленных людей в совсем невымышленное время, и накрывает такая непонятная тоска, что в голове крутится только два вопроса «зачем?» и «почему?». Но вот только задавать такие риторические вопросы автору-классику по сути бессмысленно, ведь золотые и серебряные века проанализированы вдоль и поперёк. Вопрос «Зачем Пушкин обращается к предшествующей истории?» давно закрыт и не столь актуален для нас, как для прогрессивных читателей, жаждущих чего-то нового. А как быть с современными авторами? Ведь время идёт, искажается человеческая мысль, рождая всё новые и новые цели обращения к прошлому. Наши современники теперь имеют новый пласт истории, они не пытаются рассказать о прошлом, как о чём-то новом. К прошедшему они относятся скорее как к особенной реальности в мире своего художественного произведения, история ныне не считается главным героем новейших повестей. Во главе целей обращения к прошлому теперь стоит человек.

Учебники истории построены, как ни странно, методом разрезанного пирога. Пирог имеет n-нное количество кусочков, каждый из которых век или столетие русской истории. В значительной части учебных заведений учащиеся изучают только кусочки этого самого пирога или его целиком. Но никто и никогда не смотрит в срез. А ведь именно в срезе происходит тот тяжелый переход от одного куска к другому. И, понимая это, Гузель Яхина буквально опрокидывает нас в этот срез.

Ко всему прочему Зулейха — татарка. Она верит в лесных духов и в начале книги даже задабривает их для спокойствия её усопших дочерей. С первых страниц вера Зулейхи – это огромный красный клубок ниток. Даже имя главной героини говорит само за себя. Зулейха — это женщина, упоминаемая в коранической суре Йусуф и являющаяся женой Потифара. А как зовут сына главной героини? Верно, Юзуф. Любовь Зулейхи и Йусуфа в Коране переродилась в любовь материнскую как матери к сыну. Коран и вера — это неотъемлемая часть персонажей Красной Татарии. Они живут этим, и это живёт в них. Но, когда жизнь её перестаёт ограничиваться мужем, свекровью и домашними делами, клубок начинает развязываться и укатываться. Испытания становятся всё тяжелее, на молитву уже не хватает физических сил. Происходит трансформация. Живущая раньше нематериальным и божественным Зулейха к концу романа помнит лишь сказку про духов, которую рассказывала когда-то сыну. Жизнь спускает её на землю и окунает в материальные обстоятельства трудового посёлка, где Бог не слышит тебя, а соответственно помочь себе можешь только ты сам.

И ведь эпоха деформирует не только Зулейху. В романе есть довольно неординарная личность, профессор Вольф Карлович Лейбе. Врач-хирург в третьем поколении впервые предстаёт перед нами как душевно больной человек. Его окружает некое яйцо, из-за которого он не может взяться за скальпель. «Яйцо» есть душевное отторжение событий гражданской войны. Профессор прячется в своём комфортном куполе, не готовый окунуться в события реального мира. Но стоит герою попасть в обстоятельства, где жизнь макает тебя головой в воду — «яйцо» слабеет. Мы не сильнее окружающего нас мира, но, тем не менее, он неспособен нас задавить, вот такой парадокс. Когда Вольфу Карловичу приходится-таки принять роды и выполнить свою миссию, как врачу, «яйцу» это не нравится. Оно не отпускает героя, мучает его, принося боль и страдания. «Аллюзия на перерождение» подумалось мне. А ведь эта аналогия действительно имеет право на существование. Историки-классики и их последователи не стремились так глубоко заглянуть в душу героя, который оказывается зажат временем. Нынешние же писатели имеют возможность оглянуться на ту эпоху нашего государства, которую их коллеги и представить не могли. Имея такую роскошь, современники ни за что её не упустят.