Камера резко крупным планом берет окно. Внезапный треск разрушает умиротворенную атмосферу, доски, которыми был заколочен оконный проём, шумно падают на пол. Первым, перекрикиваясь с товарищами, вламывается Гришка, подросток лет шестнадцати, со всклоченными волосами и синяком на коленке. За братом неуверенно переваливается через остатки рамы Саша, мальчик двенадцати лет — полная противоположность своего брата. Завершает процессию Егор: пожар рыжих всклоченных кудрей, россыпь веснушек и разорванные во время очередного приключения брюки.
«Первооткрыватели» восторженно осматривают комнату. Только Сашенька неуверенно косится по сторонам: он бы и пошел домой, но ключи от квартиры — привилегия старшего брата.

В диалог вклинивается Егор: «Ну, с такого одноэтажного домишки, наверное, чуть поменьше…Раз так в десять… Говорил, надо было на Никольскую идти…» Он начинает ругаться с Гришкой.

Саша сначала начинает неуверенно тормошить что-то на полу носком ботинка, потом аккуратно берет в руки кусочек зеркала, который крупным планом выхватывает камера, и по обрывкам обоев робко взметается бледная стайка солнечных зайчиков.

В кадре резко появляется Гришка, он кричит, отвлекшись от перепалки, почти перешедшей в драку: «Что ты там копошишься? Нашел что-то? Что это за стекляшки? Отойди, порежешься еще, мать меня потом опять карманных лишит».
Камера фокусируется на Саше: он отвечает, что это кусочки зеркала. Ребенок заигрывается и начинает фантазировать, о том, кто мог жить в этом доме и так же, как они сейчас, смотреться в это зеркало. Камера медленно, пока Саша восторженно сочиняет, крупным планом берет поблескивающий в детской руке осколок.

В своих огромных руках он держит хрупкое блюдце с голубой каемкой. Справа от него примостилась тучная женщина в расшитом нелепыми цветочками сарафане и павлопосадском платке. Она напоминает героиню картины Б. Кустодиева «Купчиха за чаем». Вокруг стола на резной лавке расположились сыновья: от старшего к меньшему, иногда во время сцены у них происходят шуточные перепалки, из-за которых на них незаметно цыкает мать.

Слева от отца почетно сидит Варюша. Она задорно болтает ножками и с хрустом жует краснобокое яблоко. Затем камера панорамно охватывает комнату: на стенах висят лубочные картинки, красный уголок с бережно расставленными иконами освещается лампадкой, в центре комнаты на резном столе, покрытом вышитой скатертью, блестит медными боками самовар, вокруг него расположены многочисленные яства: калачи, баранки, связка сушек и т.д.
Купец смачно прихлебывает чай и разговаривает с женой о том, сколько и чего нужно купить к масленичной неделе.

Она резко вскакивает с лавки, кидается к окну, но сани уже растворились в мягких лапах метели. Варюша начинает просить папеньку «тоже покатать ее на лошадках». Камера перескакивает на мать девочки, которая резко одергивает дочь, считая это небезопасным занятием для юной барышни. В кадре появляются старшие братья, сочувствуя сестрёнке, они предлагают сами прокатить Варюшу на запряженных старым мерином санях по Тверской улице. Мать соглашается.

Когда Гриша замечает взгляд Егора, то смущенно отворачивается в сторону. Камера переходит на Егора, он, прислушавшись к незамысловатой истории маленького фантазера, подходит к Сашеньке и продолжает его игру. Он присаживается на обломок какой-то деревяшки и начинает придумывать, что было еще через сто лет. Камера сначала плавно переходит на разбитое зеркало у ног Егора, потом изображение в кадре расплывается.

Играет песня «Над Москвой-рекой». Девочка продолжает танцевать. Раздается голос: «Катенька, ты чего там шумишь?».

Камера снова переводится на Катеньку, она оглядывается и, улыбаясь, кидается рассказывать бабушке о том, что сегодня ее примут в пионеры в музее Ленина. Во время разговора девочка размахивает руками и крутится.

Музыка сменяется на песню Леонида Утесова «Дорогие мои москвичи», она заканчивается на фразе «Доброй вам ночи, вспоминайте нас».

Катенька выключает патефон, хватает со стола кожаный портфельчик, подбегает к зеркалу и поправляет воротничок платья.

Он подходит к ребятам и присаживается на чавкающий сыростью бок покосившегося дивана. За окном шумят машины, понемногу темнеет. Внезапно Егор начинает рассказывать следующую историю, которая могла бы произойти в этом доме.

Параллельно телевизору громко раздается концерт по радио. Крупным планом снята старушка, она прикорнула, сидя в кресле, клубок красных ниток падает с ее колен. Камера резко перемещается на дверной проем, дверь хлопает, в комнату врывается толпа внуков. Внезапно раздается женский голос: «Катерина Ивановна, добрый вечер!». В комнату входит молодая женщина с начёсанной копной волос, в цветастом свитере и широких джинсах. В руках у нее прямоугольная картонная коробочка с надписью «Киевский торт».

Один из внуков торжественно протягивает бабушке мимозу, завернутую в клочок газеты и перемотанную красной ленточкой. В кадре появляется женщина, она обнимает бабульку, поздравляет ее с Восьмым марта. Старушка, всплеснув руками, охает, что совсем запамятовала, что сегодня праздник, совсем уже стара стала. Она, с трудом разгибая затекшую спину, поднимается и, шаркая, движется к двери.

Саша, застыв, восторженно смотрит на Егора, потом поворачивается к Грише и спрашивает его: «Как думаешь, что еще через сто лет в Москве будет?».