литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Январский путеводитель
АННЫ ФЁДОРОВОЙ
~
Аккорд
Я зажимаю пальцами финальный и тяну несложную ноту. Звякает уведомление на телефоне, прерывая мою идиллию. Захожу в почту. Письмо из «Сириуса». Дрожащими пальцами перелистываю экран.
— Мам, подойдешь?
Я зажимаю пальцами финальный и тяну несложную ноту. Звякает уведомление на телефоне, прерывая мою идиллию. Захожу в почту. Письмо из «Сириуса». Дрожащими пальцами перелистываю экран.
— Мам, подойдешь?
БОЙЦОВСКИЙ КЛУБ
«Даже не знаю, советовать ли тебе ее прочитать, но я очень благодарна своему брату за то, что он не разрешил мне ее читать, когда мне было 12. Я тогда очень обиделась. А потом поняла. Но рассказывать не буду. Это нужно или прочитать самому, или не читать вовсе».
«Даже не знаю, советовать ли тебе ее прочитать, но я очень благодарна своему брату за то, что он не разрешил мне ее читать, когда мне было 12. Я тогда очень обиделась. А потом поняла. Но рассказывать не буду. Это нужно или прочитать самому, или не читать вовсе».
Вода
Каждое утро на завтраке прошу Стаса принести и открыть мне бутылку воды. Очередную. А то и две. Он каждый раз удивляется, как я умудряюсь выпивать по литру воды за раз. Но продолжает. Знает, что мне лень идти. Вообще он добрый, Стас. Странный, но добрый. Я обещала, что только он теперь будет мне воду открывать. Это мой небольшой утренний ритуал, вместе с первым глотком воды я делаю новый глоток вдохновения.
Каждое утро на завтраке прошу Стаса принести и открыть мне бутылку воды. Очередную. А то и две. Он каждый раз удивляется, как я умудряюсь выпивать по литру воды за раз. Но продолжает. Знает, что мне лень идти. Вообще он добрый, Стас. Странный, но добрый. Я обещала, что только он теперь будет мне воду открывать. Это мой небольшой утренний ритуал, вместе с первым глотком воды я делаю новый глоток вдохновения.
Грейпфрут с коркой в шоколаде
«Это вызов?» — спрашиваю я. И вновь ругаю себя за то, что не смогла удержать слова. Но вылетит — не поймаешь. Теперь придется есть грейпфрут в шоколаде. Да еще и с кожурой.
Я все время влипаю в дурацкие ситуации. «В нас пропал дух авантюризма», — с этого начинаются почти все мои проблемы. Мне скучно — и я бросаю себе вызовы. Я увлечена — и я бросаю себе вызовы. Постоянно. Но здесь, в «Сириусе», особенно часто.
Кстати, оказывается, грейпфрут с шоколадом — это вкусно.
«Это вызов?» — спрашиваю я. И вновь ругаю себя за то, что не смогла удержать слова. Но вылетит — не поймаешь. Теперь придется есть грейпфрут в шоколаде. Да еще и с кожурой.
Я все время влипаю в дурацкие ситуации. «В нас пропал дух авантюризма», — с этого начинаются почти все мои проблемы. Мне скучно — и я бросаю себе вызовы. Я увлечена — и я бросаю себе вызовы. Постоянно. Но здесь, в «Сириусе», особенно часто.
Кстати, оказывается, грейпфрут с шоколадом — это вкусно.
Дом
Нет, не скучаю. Нет, не стыдно. Звони.
Нет, не скучаю. Нет, не стыдно. Звони.
Единение
Со стенами коридора, с ковром, с темными плинтусами и высоким потолком. Я сливаюсь с окружающей действительностью и пишу.
Со стенами коридора, с ковром, с темными плинтусами и высоким потолком. Я сливаюсь с окружающей действительностью и пишу.
Ёмкость
Стараюсь писать ёмко. Не очень получается.
Стараюсь писать ёмко. Не очень получается.
Жизнь
«С моей жизнью что-то не так. Она какая-то кривая», — причитает Настя, моя соседка по парте и по комнате. Она выводит в 20-й раз на бумаге слово «жизнь» разными шрифтами.
«С моей жизнью что-то не так. Она какая-то кривая», — причитает Настя, моя соседка по парте и по комнате. Она выводит в 20-й раз на бумаге слово «жизнь» разными шрифтами.
Звонит будильник
Чувство, будто я все еще дома, проходит, когда слышу шорохи и голоса. Повсюду. «Сириус» просыпается громко.
Чувство, будто я все еще дома, проходит, когда слышу шорохи и голоса. Повсюду. «Сириус» просыпается громко.
Ищи,
что ты хочешь написать. Не пиши по тексту, который не любишь, и люби свой текст.
Эти мысли я увезу с собой и поделюсь со всеми.
что ты хочешь написать. Не пиши по тексту, который не любишь, и люби свой текст.
Эти мысли я увезу с собой и поделюсь со всеми.
Йог спокоен,
а я нет. Дедлайны, сроки, важные даты приближаются уже к мосту очков, к переносице, а у меня еще ничего не готово. И даже песни группы «Сплин», где «Жизнь идет, а йог спокоен» больше не помогают сосредоточиться на тексте. В эти моменты главное — не начать жалеть себя, бояться, нагнетать. Жалость к себе тянет на дно. Страх останавливает перед важными решениями. Не дать им овладеть своим разумом. Выгнать. Нещадно, с позором, чтобы все узнали: со мной больше нет страха, я больше не вызываю у самой себя жалость. Я свободна.
а я нет. Дедлайны, сроки, важные даты приближаются уже к мосту очков, к переносице, а у меня еще ничего не готово. И даже песни группы «Сплин», где «Жизнь идет, а йог спокоен» больше не помогают сосредоточиться на тексте. В эти моменты главное — не начать жалеть себя, бояться, нагнетать. Жалость к себе тянет на дно. Страх останавливает перед важными решениями. Не дать им овладеть своим разумом. Выгнать. Нещадно, с позором, чтобы все узнали: со мной больше нет страха, я больше не вызываю у самой себя жалость. Я свободна.
Кирпичный лес
Смотрю на небольшой текст на доске и удивляюсь каждой зеленой букве. Я бы не смогла так написать.
Смотрю на небольшой текст на доске и удивляюсь каждой зеленой букве. Я бы не смогла так написать.
Лифты «Сириуса»
хранят разговоры, о которых никто не узнает, с людьми, которых я никогда больше не встречу, о вещах, о которых не поговоришь ни с кем, кроме незнакомцев.
хранят разговоры, о которых никто не узнает, с людьми, которых я никогда больше не встречу, о вещах, о которых не поговоришь ни с кем, кроме незнакомцев.
Муха
Така-ая интере-есная. (Простите, зеваю, не выспалась.) Была бы, наверное, но на пятый этаж мало что долетает. Особенно мухи и wi-fi.
В этой комнате проворному глазу не за что зацепиться. Вот лампы-змеи, которые можно направлять, куда тебе нужно. Вот зеркало, в котором нет меня. Вот хрупкая ножка не менее хрупкой кровати. Вот стул. «Вещь, помещенной будучи, как в Аш-два-О, в пространство…» — вспоминается мне. На тумбочке краснеет за мою память «Урания» Бродского.
Невозможно сосредоточиться. Сознание, за неимением мухи как таковой, стремится выдумать, представить, вообразить себе хоть некое ее подобие. Ну, пусть будет таракан. Нужно писать работу. Усатый такой, проворный. Куда бы он пополз? Нужно писать работу. Может, в ванную? Нужно. Или в чемодан? Писать. Расплодятся там еще тараканы, уедут со мной в Воронеж и будут там… Писать работу? Ну нет.
Берусь за дело.
Така-ая интере-есная. (Простите, зеваю, не выспалась.) Была бы, наверное, но на пятый этаж мало что долетает. Особенно мухи и wi-fi.
В этой комнате проворному глазу не за что зацепиться. Вот лампы-змеи, которые можно направлять, куда тебе нужно. Вот зеркало, в котором нет меня. Вот хрупкая ножка не менее хрупкой кровати. Вот стул. «Вещь, помещенной будучи, как в Аш-два-О, в пространство…» — вспоминается мне. На тумбочке краснеет за мою память «Урания» Бродского.
Невозможно сосредоточиться. Сознание, за неимением мухи как таковой, стремится выдумать, представить, вообразить себе хоть некое ее подобие. Ну, пусть будет таракан. Нужно писать работу. Усатый такой, проворный. Куда бы он пополз? Нужно писать работу. Может, в ванную? Нужно. Или в чемодан? Писать. Расплодятся там еще тараканы, уедут со мной в Воронеж и будут там… Писать работу? Ну нет.
Берусь за дело.
Ночные похождения к кулерам
Здесь, в «Сириусе», почему-то постоянно хочется пить. Особенно когда работаешь. Ночные кураторы не всегда положительно воспринимают такие явления.
Здесь, в «Сириусе», почему-то постоянно хочется пить. Особенно когда работаешь. Ночные кураторы не всегда положительно воспринимают такие явления.
Отвратные кофты
Ненавижу яркий оранжевый, но благодаря нашим кофтам у меня теперь вся одежда такая. Приеду домой — в жизни больше не надену.
Ненавижу яркий оранжевый, но благодаря нашим кофтам у меня теперь вся одежда такая. Приеду домой — в жизни больше не надену.
Подождите, к Вам выйдет куратор
3 часа, полет нормальный. Запрашиваю разрешение на сцепление с «Сириусом». Подождите, к вам выйдет куратор.
Куратор. Что-то я такого не помню. Не было у нас никаких кураторов в декабре 16-го года. Что-то поменялось?
Для этого не было особых причин, но я вдруг почувствовала себя неуютно. Словно я приехала не в свой родной «Сириус», а куда-то… куда-то. Где все изменилось. Не знаю почему, но я была в этом почти уверена.
Я стою и смотрю то на шлагбаум, то на дверь, то на нашу машину. Словно секунда — и я сделаю шаг с корабля на мостик, из обычного мира сюда, из одной эпохи в другую.
Подождите. К вам вышел куратор.
3 часа, полет нормальный. Запрашиваю разрешение на сцепление с «Сириусом». Подождите, к вам выйдет куратор.
Куратор. Что-то я такого не помню. Не было у нас никаких кураторов в декабре 16-го года. Что-то поменялось?
Для этого не было особых причин, но я вдруг почувствовала себя неуютно. Словно я приехала не в свой родной «Сириус», а куда-то… куда-то. Где все изменилось. Не знаю почему, но я была в этом почти уверена.
Я стою и смотрю то на шлагбаум, то на дверь, то на нашу машину. Словно секунда — и я сделаю шаг с корабля на мостик, из обычного мира сюда, из одной эпохи в другую.
Подождите. К вам вышел куратор.
Рукописи не горят
Меня мама всегда учила переносить все свои работы в бумажный вариант. «Рукописи не горят», — говорила она. На что я всегда шутила про Гоголя.
Спустя годы я поняла, почему она была права. Мой телефон не всегда сохраняет заметки.
Меня мама всегда учила переносить все свои работы в бумажный вариант. «Рукописи не горят», — говорила она. На что я всегда шутила про Гоголя.
Спустя годы я поняла, почему она была права. Мой телефон не всегда сохраняет заметки.
Скиллы. Навыки
Никогда не думала, что смогу научиться спать со включенным светом. Но «Сириус» меня научил. Никогда не думала, что смогу научиться выпивать по литру воды за раз. Но «Сириус» меня научил. Никогда не думала, что смогу научиться писать огромные тексты за одну ночь. Но «Сириус» меня научил.
Никогда не думала, что смогу научиться спать со включенным светом. Но «Сириус» меня научил. Никогда не думала, что смогу научиться выпивать по литру воды за раз. Но «Сириус» меня научил. Никогда не думала, что смогу научиться писать огромные тексты за одну ночь. Но «Сириус» меня научил.
Тарелка НЛО
Просыпаюсь из-за того, что нечто светящееся летает надо мной. НЛО? Солнце? Торт на удочке?
Соседки двигают лампу.
Просыпаюсь из-за того, что нечто светящееся летает надо мной. НЛО? Солнце? Торт на удочке?
Соседки двигают лампу.
Учиться
нужно хотеть, если ты приехал в «Сириус».
Фонтан
мыслей почему-то не бьет из меня, когда нужно.
нужно хотеть, если ты приехал в «Сириус».
Фонтан
мыслей почему-то не бьет из меня, когда нужно.
Хачапури по-аджарски
Ну где еще, как не в «Сириусе», можно встретить человека в носках с хачапури по-аджарски?
Ну где еще, как не в «Сириусе», можно встретить человека в носках с хачапури по-аджарски?
Цель
Хочу научиться. Решить. Понять себя. Иметь под своими действиями теоретический фундамент.
Хочу научиться. Решить. Понять себя. Иметь под своими действиями теоретический фундамент.
Читать
Нужно больше. Чувствую, что не прочитала многое из того, что следовало бы. И я не про Сорокина.
Нужно больше. Чувствую, что не прочитала многое из того, что следовало бы. И я не про Сорокина.
Шостакович, The Beatles, Гребенщиков и Rammstein
Когда не справляется «Сплин», я нажимаю на волшебную кнопку на наушниках и трек меняется. На смену «Концерту №1 для фортепиано с оркестром в До Миноре» врывается «Mein Teil», затем вплывает вдохновенный мэтр русского рока со своей «Аделаидой», после него динамики извергают «Don't let me down».
Музыка всегда помогает мне справиться с трудностями, здесь же, в «Сириусе», это особенно важно. Раствориться в музыке, как растворяешься в тексте, читаешь ты или пишешь.
Когда не справляется «Сплин», я нажимаю на волшебную кнопку на наушниках и трек меняется. На смену «Концерту №1 для фортепиано с оркестром в До Миноре» врывается «Mein Teil», затем вплывает вдохновенный мэтр русского рока со своей «Аделаидой», после него динамики извергают «Don't let me down».
Музыка всегда помогает мне справиться с трудностями, здесь же, в «Сириусе», это особенно важно. Раствориться в музыке, как растворяешься в тексте, читаешь ты или пишешь.
Щёлк
Щелк-щелк. Щелк. Бьют пальцы по клавиатуре.
Не уснуть.
Щелк-щелк. Щелк. Бьют пальцы по клавиатуре.
Не уснуть.
Ъ Твердость духа. Способность разделить.
Иногда здесь приходится быть жесткой. Расталкивать других на пути к цели. Проводить границу между выгодой своей и выгодой чужой. Разделять и отделяться.
Иногда здесь приходится быть жесткой. Расталкивать других на пути к цели. Проводить границу между выгодой своей и выгодой чужой. Разделять и отделяться.
Ыскодарап
Не думала, что в реальности так много парадоксов. Взять хоть букву ы. Вроде бы — мягкий знак с палочкой. И не буква вовсе. Ну разве это можно считать за букву? Ы. ы-ы.ы-ыы-ы… Я «ычу» букву ы, и с каждым звуком в ней все меньше и меньше смысла. Ы-ыы. Ы. Парадокс один.
Пойду искать еще.
Не думала, что в реальности так много парадоксов. Взять хоть букву ы. Вроде бы — мягкий знак с палочкой. И не буква вовсе. Ну разве это можно считать за букву? Ы. ы-ы.ы-ыы-ы… Я «ычу» букву ы, и с каждым звуком в ней все меньше и меньше смысла. Ы-ыы. Ы. Парадокс один.
Пойду искать еще.
Ь Мягкость. Способность соединять и воссоединяться
Важно знать меру, не всегда держать включенным внутренний твердый знак. Уметь прощать и просить прощения. Соединяться и возвращать связь. Быть мягче.
Важно знать меру, не всегда держать включенным внутренний твердый знак. Уметь прощать и просить прощения. Соединяться и возвращать связь. Быть мягче.
Этап
«Сириус» — очередной этап динамичного развития. Страница в истории. Но никак не антракт на сцене жизни.
«Сириус» — очередной этап динамичного развития. Страница в истории. Но никак не антракт на сцене жизни.
Юлий Цезарь
Я распахиваю незакрытую дверь в комнату с пинка. В одной руке у меня блокнот и наушники, под мышкой — тяжеленный ноутбук, на спине — желтый шуршащий мешок. В другой руке — стакан воды, мой верный спутник на протяжении последней недели. Я шатаюсь, но стою. Аккуратно выгружаю все барахло на стол.
На кровати сидит Кристина. Она разговаривает по телефону и одновременно что-то печатает на ноутбуке.
Цезари, блин.
Я распахиваю незакрытую дверь в комнату с пинка. В одной руке у меня блокнот и наушники, под мышкой — тяжеленный ноутбук, на спине — желтый шуршащий мешок. В другой руке — стакан воды, мой верный спутник на протяжении последней недели. Я шатаюсь, но стою. Аккуратно выгружаю все барахло на стол.
На кровати сидит Кристина. Она разговаривает по телефону и одновременно что-то печатает на ноутбуке.
Цезари, блин.
Январь?
Точно? Да-а-а. Никогда не видела такого января.
— Слушай, я вот на Wildberries ветровку заказать собралась, а то моя куртка слишком уж теплая. Тебе ничего не нужно? Там скидки, — спрашиваю соседку и добавляю: — Курьерская доставка прямо до «Сириуса», представляешь?
— Да вроде ничего, но нужно посмотреть на сайте, — Кристина толкнула дверь и сделала шаг в сияющее пространство вне здания «Сириуса» навстречу НИИЧАВО. Направление движения представлялось смутно, все тонуло в мерцающем свете. Повернуть голову в сторону НИИ не представлялось возможным: там же висел солнечный диск, каторга для глаз.
— Хотя… выбери мне солнечные очки.
Точно? Да-а-а. Никогда не видела такого января.
— Слушай, я вот на Wildberries ветровку заказать собралась, а то моя куртка слишком уж теплая. Тебе ничего не нужно? Там скидки, — спрашиваю соседку и добавляю: — Курьерская доставка прямо до «Сириуса», представляешь?
— Да вроде ничего, но нужно посмотреть на сайте, — Кристина толкнула дверь и сделала шаг в сияющее пространство вне здания «Сириуса» навстречу НИИЧАВО. Направление движения представлялось смутно, все тонуло в мерцающем свете. Повернуть голову в сторону НИИ не представлялось возможным: там же висел солнечный диск, каторга для глаз.
— Хотя… выбери мне солнечные очки.