Сколько бы я не перечитывала «стежки» Полины Игнатьевой, каждый раз я думаю о том, какое это тихое стихотворение. Каждый раз я думаю о том, что ему больше всего идёт непроизносимость. Я слышу мягкие, глухие звуки, ровно лежащие в контурах букв, как тесто в формочках для выпечки, и не могу заставить себя прочитать их вслух.

Я чувствую в нем хрупкость, нежность и слабость. Даже то, что должно казаться страшным и неотвратимым, обманывает тебя: ты видишь «конец света», но конец света — не Судный день, конец света — только «тихая, чуткая» невидимость. Твои вены из тоненькой, гибкой проволоки, и сама ты маленькая и согнутая, и как будто даже отстраненная сама от себя. Ты — это одно, а тело твоё — это другое, чужое. Сердце, качающее кровь — это другое. И текст сам рассеивается, раскалывается на образы, как сон. Весь он — как добрый, печальный сон. Сон из звёзд, света, моря и воздуха, из кривой кардиограммы. Сон, который ты едва помнишь, который остаётся только привкусом на языке, только поволокой на глазах. Сон, который ты путаешь с прошлым.

И потому даже форма мягко, как покрывало, ложится на содержание, повторяет его рельеф. Слово «перебоями» превращается в
пере-
боями
становится разбитым анжанбеманом, и наглядной становится иконика.

Мне нравится название стихотворения. В переводе с латыни текст значит «ткань». Текст — это полотно. И вся ткань «стежков» сплетена вместе швами, нитями и строчками. Этими образами расшит весь стихотворный холст от «ступает пунктиром» до «где завязать узелок». Но на самом деле стежки — это больше, чем метафора или лейтмотив, больше, чем главный визуальный образ. Стежки — это организациями всего стихотворения, это все его пространство.
И сами слова, маленькие, короткие, тихие, часто в одиночку подвешенные в пустоте строки, неловко ступают друг за другом, выкалываются голосом, как иголкой, в виде этих милых неровных стежков, разделённые только пунктирной тишиной междустрочья.