А так ли это? Любая мистика — это силы, недоступные пониманию человека, и, значит, все сверхъестественное можно состричь под одну гребенку. Но ведь есть же разница между мистикой «Фауста» и «Вечеров на хуторе близ Диканьки»? Есть, и настолько огромная, что даже в двух произведениях Пушкина мистические мотивы могут быть абсолютно разными.

Мистика начинается там, где бессилен рассудок. Эта мысль характерна для каждого произведения Пушкина, которое так или иначе связано с инфернальными силами, влияющими на героев. Сравним два самых ярких примера — поэму «Медный всадник» и повесть «Пиковая дама».

В поэме «Медный всадник» главному герою, Евгению, чудится, что «за ним несется Всадник Медный / На звонко-скачущем коне». Напрашивается вполне разумное объяснение: Евгений сошел с ума. Нет ничего удивительного в том, что «бедному безумцу» после гибели любимой девушки привиделся скачущий за ним по пятам кумир на бронзовом коне. Но есть мистичность в фигуре пушкинского Петра I: ходит множество легенд об этом памятнике, и одна из них легла в основу поэмы. С этой точки зрения всадник представляется нам неупокоенным духом Петра — значит, и характер мистицизма в «Медном всаднике» связан с загробным миром. Скачущий по Петербургу всадник — призрак императора.

Иначе обстоит дело с «Пиковой дамой», но, как и в «Медном всаднике», происходящее можно объяснить и с разумной, и с иррациональной точки зрения. С одной стороны, Германн вполне последовательно сводит себя с ума в погоне за таинственными тремя картами. С другой же стороны, не поддаются объяснению пророческие символы: Германн, не зная, где проживает графиня, случайно набрел на ее дом; три карты, подсказанные призраком графини, действительно оказываются верными.

Германн начинает вести себя по правилам карточной игры, что говорит как о его прогрессирующем сумасшествии, так и о присутствии в повести потусторонних сил, понемногу подталкивающих Германна к краю пропасти под названием «безумие». Случай приравнивается к провиденью: сознательные действия Германна уже неотличимы от внушенных ему. Визит призрака графини, «пришедшей к нему не по своей воле» и посвятившей его в тайну трех карт, сложно объяснить лихорадочным бредом. То, что Германн «обдернулся» и вытащил из колоды даму вместо положенного туза, лишь свидетельствует в пользу теории об инфернальных существах, жестоко играющих с ним. Природа сверхъестественного в «Пиковой даме» в корне отличается от мистики в «Медном всаднике». Главный вопрос в том, кто заставил графиню исполнить просьбу Германна. Они же привели Германна к ее дому и помогли ему выиграть в «фараон»… первые два раза. «Обдернулся» ли Германн на третьей партии, или его заставили выбрать не ту карту, обнадежив близостью победы, а затем отобрав все разом? Если это так, значит, здесь мистические силы — демоны, бесы, помыкающие людьми. Вся эта череда невероятных совпадений оборачивается не более чем забавой для злых духов.

Мистика чисел также присутствует в повести. В самом ее начале Германн упоминает свои «верные три карты»: расчет, умеренность и трудолюбие. Иронично, что эти качества у Германна отсутствуют. Разве может, например, по-настоящему расчетливый человек поверить в «сказку», пренебрегая здравым смыслом? Весь расчет Германна состоял в том, чтобы беречь отцовское наследство. Умеренностью же он окрестил собственную алчность. А о трудолюбии и говорить смешно: он только и делает, что наблюдает за чужой игрой в «фараон». Итак, «три карты» должны были «утроить, усемерить» его капитал и доставить ему «покой и независимость». Если с тройкой и семеркой все очевидно, то покой и независимость обозначает положение «туза», к которому так стремится Германн. Сами эти числа можно назвать сакральными: тройка и семерка, часто фигурирующие в сказках и мифах, и единица — туз, основа и глава счетного ряда.