литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
МАРИЯ САФОНОВА
Почему молодому читателю гораздо ближе и понятнее язык современной литературы и почему это не плохо?
апрель 2022 года
Каждое поколение из года в год и из века в век задавало свои языковые нормы.
Пришёл Ломоносов и создал теорию «трех штилей»; потом был Пушкин и перекроил эту теорию, потому что писал просто и обо всём. Грибоедов смешал в своём «Горе от ума» реализм, романтизм и классицизм... А потом в двадцатом веке пришли футуристы и вообще всё переписали. Были и выдуманные слова, и громкие фразы Маяковского: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности».
Пришёл Ломоносов и создал теорию «трех штилей»; потом был Пушкин и перекроил эту теорию, потому что писал просто и обо всём. Грибоедов смешал в своём «Горе от ума» реализм, романтизм и классицизм... А потом в двадцатом веке пришли футуристы и вообще всё переписали. Были и выдуманные слова, и громкие фразы Маяковского: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности».
Чтобы вы понимали: наше поколение не изобретает велосипед, и ругать его за новый язык — просто бессмысленно.
Так происходило всегда. Чтобы вы понимали: наше поколение не изобретает велосипед, и ругать его за новый язык — просто бессмысленно. Как и бессмысленно обвинять молодого читателя (условимся, что Молодой Читатель отныне имя нарицательное, которым мы обозначаем читателя от одиннадцати до пятнадцати лет) в том, что современная литература ему гораздо ближе. Вопрос только в том, почему ближе?
«Как просто и прямолинейно написано», — расстроенно говорит родитель, глядя в «Гарри Поттера». Ему вторит придирчивый учитель словесности, громко выкрикивая: «Язык отупел!»
Объективно, он прав. Синтаксис стал гораздо проще, чем был в прошлом веке, предложения уже не изобилуют нагроможденными друг на друга сложными конструкциями. Разберём на примере одного предложения из детского рассказа «Дети подземелья» Короленко.
Объективно, он прав. Синтаксис стал гораздо проще, чем был в прошлом веке, предложения уже не изобилуют нагроможденными друг на друга сложными конструкциями. Разберём на примере одного предложения из детского рассказа «Дети подземелья» Короленко.
“
Две струи света резко лились сверху, выделяясь полосами на темном фоне подземелья; свет этот проходил в два окна, одно из которых я видел в полу склепа, другое, подальше, очевидно, было пристроено таким же образом; лучи солнца проникали сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в сыром воздухе подземелья, падали на каменные плиты пола, отражались и наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из камня; большие, широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком.
Несколько грамматических основ, огромное количество причастных оборотов. Предложение с разными типами связи, сложное, распространённое… Оно разрастается по листу огромным деревом. Прочитать его на одном дыхании даже взрослому человеку не всегда под силу, что уж говорить о Молодом Читателе.
А теперь рассмотрим синтаксис в современной подростковой литературе.
“
Вот это стена! Кирпичи, крашенные жёлтой краской; где-то есть штукатурка, а где-то нет; а тут вообще вся краска облезла, а здесь было окно – заложено кирпичами, а вот белым что-то замазано… прямо поэма, а не стена. Сколько же тут слоёв? Сколько раз её красили, сколько – штукатурили и опять красили?
Это не предложение (одно предложение не дало бы нам даже разгона для анализа), а целый абзац из рассказа Нины Дашевской «Подросток N». Мог бы автор описать стену одним, длинным, размашистым предложением? Мог бы, конечно, но в случае с современной литературой количество разнообразных тропов стремится к нулю. И если у Короленко мы видим олицетворения, большое количество деепричастных оборотов, то у Дашевской подобных конструкций нет и в помине. «И разве это хорошо?!» — восклицает порядочный взрослый. Наверное, нет, но Молодому Читателю становится гораздо легче воспринимать текст, потому что по бумаге уже не растекается огромная лужа слов.
В выразительном чтении точка — это вдох и пауза. Короткие предложения заставляют нашего Молодого Читателя дышать. Молодой Читатель делает вдох за вдохом, выдох за выдохом и начинает сам дышать текстом, дышать вместе с точками, запятыми и тире. Текст подхватывает его под руки и уносит в сюжет. С Л. Толстым такое провернуть уже сложнее. Очаровательная байка есть в «Обеде в честь Качалова» у Ираклия Андронникова.
“
...Пусть они послушают из «Воскресения» начало самое, которое написано на первой странице, потом переходит на вторую, потом — на третью. И в середине третьей страницы первая точка. <...> Мне один актер из Саратова сказывал, что это место нельзя прочесть вслух, потому что некогда заглотать слюни, а нужно без передышки палить, как из духового ружья. Один такой будто вышел на сцену читать это место, поперхнулся и помер в жутких мучениях…
Собственно, сложно требовать от Молодого Читателя, чтобы он сразу же осваивал такие предложения и скользил по ним в глубь сюжета.
Основательно изменилась и лексика. Это абсолютно нормальный процесс. Какие-то слова устаревают, какие-то только появляются. А есть, например, сленг.
И прежде чем мы перейдём к обсуждению сленга и неологизмов (заметьте, обсуждению, а не осуждению!), скажем, что, во-первых, они для русской литературы не в новинку. Когда-то и Велимир Хлебников охотно выдумывал всякие «моцарить», а Владимир Маяковский называл всех заседателей «прозаседавшимися». И мы на полном серьёзе будем думать, что для старшего поколения это не было кошмаром?..
Во-вторых, сленг бывает разный. Профессиональный, внутрикнижный и подростковый.
Профессиональный сленг можно увидеть, например, у Дашевской в рассказе «Второй». Используется язык, характерный для учеников консерваторий. Нам, обычным читателям, не сразу ясно, что такое «специальность», а фраза «иду на специальность» вызывает скорее ассоциации с «иду получать профессию». (На самом же деле у Дашевской «специальность» — это профильный урок, например, урок скрипки).
Профессиональный сленг можно увидеть, например, у Дашевской в рассказе «Второй». Используется язык, характерный для учеников консерваторий. Нам, обычным читателям, не сразу ясно, что такое «специальность», а фраза «иду на специальность» вызывает скорее ассоциации с «иду получать профессию». (На самом же деле у Дашевской «специальность» — это профильный урок, например, урок скрипки).
Есть сленг внутрикнижный, как у Мириам Петросян в романе «Дом, в котором...». Читателю любого возраста без прочтения книги не особо понятно, что такое «Кофейник» (это кафе) и кто такие «Ходоки» (это те, кто самостоятельно выходят на изнанку. Изнанку уже абсолютно невозможно объяснить, это совсем другая история).
Сленг сильно ограничивает понимание текста. Профессиональный сленг не поймут те, кто не связан с конкретной профессией, а внутрикнижный сленг будет не понят теми, кто не читал книгу.
Сленг сильно ограничивает понимание текста. Профессиональный сленг не поймут те, кто не связан с конкретной профессией, а внутрикнижный сленг будет не понят теми, кто не читал книгу.
А вот с подростковым сленгом проблем гораздо больше. Как минимум потому, что слова появляются и исчезают из обихода очень быстро (сегодня за завтраком мы дружно решили, что это «треш», а завтра это же событие превратится в «хардкор»). Поэтому, кстати, почти невозможно найти современные книги с актуальным подростковым сленгом — слишком уж быстро меняется лексикон, а книга готовится к изданию иногда гораздо дольше.
Или бывает так, что слово просто не особо понятно. Поэтому каждый раз, когда родитель натыкается в тексте на неизвестное ему сленговое слово, ему приходится звать своего Молодого Читателя и просить объяснить, что это значит: «Что такое этот ваш „опенинг"?» Или, наоборот, когда взрослый натыкается в книжке на уже знакомое ему «мыло», то закатывает глаза и вопрошает: «В чём проблема написать электронная почта?»
Важно, чтобы автор не пытался угнаться за быстро меняющимся языком подростков, как это случилось у А. Жвалевского и Е. Пастернак в их повести «Типа, смотри, короче». Получилось как-то неумело: речь подростков была больше похожа на речь взрослого, который пытается доказать, что «шарит».
Важно, чтобы автор не пытался угнаться за быстро меняющимся языком подростков, как это случилось у А. Жвалевского и Е. Пастернак в их повести «Типа, смотри, короче». Получилось как-то неумело: речь подростков была больше похожа на речь взрослого, который пытается доказать, что «шарит».
Хотя, у тех же Жвалевского и Пастернак есть прекрасная и живая, написанная на привычном для подростков языке книга «Я хочу в школу!» В ней всё равно есть сленг (пусть его и немного), но написана она просто и лаконично. И этот лаконичный и простой язык делает персонажей реальнее и выразительнее для Молодого Читателя, потому что и Молодой Читатель, и персонаж разговаривают одинаково, их диалог складывается. И, наоборот, когда конструкции не отвечают актуальным нормам подросткового языка, диалог с Молодым Читателем получается или вялым, или вообще не получается. Для примера возьмём рассказ «Уроки французского» В. Распутина.
“
Едва ли осмелился бы я пойти в школу, останься у меня невыученным хоть один урок, поэтому по всем предметам, кроме французского, у меня держались пятерки.
Ни у одного нормального школьника в наши дни не «держутся одни пятёрки». Только очень редкий подросток в привычной жизни скажет «я осмелился» или признается учителю, что у него «невыученный урок». Нет, наш Молодой Читатель не «осмелился», а просто «решил» и уроки попросту «не сделал». Всё. Предложение из «Уроков французского» не соответствует нормам современного подросткового языка.
А теперь вернёмся к той самой удачной, по моему мнению, книге Жвалевского и Пастернак «Я хочу в школу!»:
А теперь вернёмся к той самой удачной, по моему мнению, книге Жвалевского и Пастернак «Я хочу в школу!»:
“
Аня вспомнила, как ждала физкультуры, чтобы немного побегать и размяться, и, увидев, что класс строится, расплакалась.
И это абсолютно чистый подростковый текст. Любой Молодой Читатель с лёгкостью скажет, что он «вспомнил» или «расплакался». Точность подобранных слов, конечно, «поражает». Уныло и куцо, по сравнению с Распутиным, но зато Молодой Читатель, глядя в текст, скажет: «О, Аня вспомнила! И я тоже ждал!» — потому что эти слова находятся в его активном лексиконе. Диалог с Аней легко завяжется: они разговаривают на одном языке. Молодой Читатель зацепится за знакомые слова и выражения, втянется в текст и продолжит наблюдать за злоключениями несчастной Анечки, потому что Анечка и Молодой Читатель друг друга понимают.
И вот тут появляется ответ на вопрос: почему современная литература подростку ближе? Всё очень легко: потому что нашему Молодому Читателю куда легче ассоциировать себя с Анечкой, которая просто «вспомнила» и «ждала», чем с «осмелившимся» рассказчиком, у которого «держатся пятёрки». То же самое касается и образа мысли. Гораздо сложнее ассоциировать себя с персонажем, который думает длинными фразами. Ведь в современном мире обыкновенный Молодой Читатель не разговаривает Шекспировскими монологами — он думает в категориях «типа», «смотри», «короче». Молодой Читатель ищет в тексте себя и в современной литературе находит, а в классической он открывает другой век, другое поколение, другие времена и нравы.
«Как же так! — воскликнет учитель русского языка и литературы. — Проблемы, поднимаемые в классической литературе вечны!» И это верно, но из-за языка и во многом устаревшей лексики, Молодой Читатель теряется и не может полностью проникнуться размышлениями Андрея Болконского, потому что Андрей Болконский, со своим дубом и Тулоном, бесконечно далёк от того, что происходит сейчас в макромире Молодого Читателя. И не подумайте, что Молодой Читатель не особо умён — как любят ругаться некоторые взрослые — просто он из другого времени.
Мир Молодого Читателя несётся вместе с ним, сливаясь в одно яркое пятно. Такое уж сейчас время, быстрое, энергичное, — и с этим ничего нельзя поделать... В конце концов, каждый писатель отражал свою эпоху. Современные писатели, такие как Ася Петрова, Нина Дашевская, Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак, рисуют нас — простых подростков — со своим сленгом, быстрыми и незамысловатыми мыслями, простыми и одновременно сложными проблемами. И это не плохо. Это нормально.
Каждой эпохе — своё. Подростку неудобно рассматривать Толстовские дубы, пока он летит на самокате по своему макромиру. Молодой читатель отталкивается ногой от поребрика, катясь в дальние дали на самокате Игната Волкова. Да и где бы мы встретили подростка на Гоголевской птице тройке?..
Когда-нибудь нога устанет толкаться, пейзажи перестанут нестись перед глазами, Молодой Читатель превратится в Читателя Взрослого и наконец-то поймёт Андрея Болконского. Но, чтобы это случилось, необходимо продолжать толкаться, пусть пока и в окружении своих ровесников, которые на бегу пересказывают истории, выкрикивают «типа», «смотри» и «короче» и с каждой секундой всё сильнее и сильнее сжимают руль своего самоката.