Маленькая пятилетняя девочка обнимает толстую книжку Толкиена. Девочке все равно, что язык истории про волшебный мир сложный. Он ей близок.

Прошло 5 лет, а девочка продолжает жить той высокой, классической литературой. Она — сильная девушка Джейн Эйр с тяжелой судьбой. Она — гордая и своенравная Скарлетт О`Хара. Она — спаситель книг из огня Гай Монтэг.

Помнишь ту сцену с книгами в «Интерстелларе»? Представь, что теперь ты — главный герой, наблюдающий за девочкой. Ты видишь, как слова, которые она прочитала, кружатся вокруг нее, словно молекулы, соединяясь в то, что формирует ее характер. Стена, ограждающая от проблем внешнего мира. Лестница, которая показывает реальность с высоты, дает увидеть больше, чем видят другие. Бабочки, заставляющие ее улыбаться, чувствовать, переживать эмоции, любить. Мысли, перемещающиеся в голове со скоростью света.

Понятен ли ей язык сложной, «правильной литературы? Безусловно. Вопрос в другом. Жила ли она в реальном мире в моменты, когда читала классику?

Через какое-то время девочка осознала, что она совершенно не понимает общество, людей, концепцию любви в этом мире. И это откровение стало мостиком, по которому в жизнь девочки пришла современная массовая литература. Это были книги для души, благодаря которым девочка научилась понимать людей. Благодаря которым она могла быть кем-то еще, а не простой школьницей из маленького города. Был ли ей близок такой язык? Конечно.

Наконец, прошло еще пять лет. Девочке теперь 17. Она не спит ночами, готовится к экзаменам и читает русскую классику, постепенно подбираясь к элитарной современной русской литературе. Филология становится миром, в котором она — нет, не как рыба в воде — словно водоросль: погружена с головой, видит все, что может охватить глаз, но все же не так глубоко, как другие.

Ей становится понятен язык и этой литературы. Модернистский, насыщенный аллюзиями и сложными приемами, историзмами и архаизмами, со сложной фабулой. Близок? Вполне возможно.

И вот теперь эта девочка пишет эссе о том, чем все же является понятный язык современной литературы — мифом или истиной. Приятно познакомиться.

А что, если я задам другой вопрос? Вот как ты думаешь, вкусный хлеб — правда или вымысел?

В Евангелии от Матфея (глава 4, стихи 3-4) есть момент с искушением Христа, когда тот говорит: «Не хлебом одним будет жив человек, но словом» Мы можем сопоставить понятия «хлеба» и «слова». Физическая пища нужна человеку, чтобы выжить. Духовная пища нужна, чтобы научиться жить.

Разве кто-нибудь может объективно и с уверенностью сказать, что определенный хлеб — вкуснее всех остальных? Для каждого человека разный хлеб будет принимать разный вкус, а то, что нравится одним, не будет нравится другим. Точно также работает восприятие книжного языка. Одни будут считать авторскую литературу самой лучшей, кому-то будет ближе язык массовой, а кто-то не сможет читать ничего, кроме элитарной. И все это абсолютно нормально.

Все зависит от целевой аудитории. Предлагаю условно разделить ее на тех, кто любит черный и белый хлеб (вечно враждующих!).

Давай представим, что черный хлеб — это поклонники элитарной литературы. Они знают, что черный хлеб — наиболее полезный. Для них не так важна «обложка» — то, красиво это или нет. Главное — содержание углеводов, польза для организма, отсутствие вредных веществ. В общем, немного консервативно. А любители «черного хлеба» выбирают тексты с «тяжелым» языком, потому что знают, что это будет как упражнение для мозга, что слова сделают их умнее. И это не симулякр — конечно, выбранные такими людьми книги являются «качественной», элитарной литературой. Обычно она принадлежит к постмодернизму.

Но постмодернизм не может существовать без «профессионального» читателя — читателя-соавтора, который будет понимать контекст и интертекст, считывать иронию и игру слов, уметь интерпретировать текст. А таких читателей очень мало — поэтому мало и тех, кому будет близка элитарная литература.

Так, в романе Евгения Водолазкина «Лавр» автор проводит эксперименты с языком. Текст приобретает форму живого полотна ткани, где нити современной речи переплетаются с древнерусскими диалектизмами, низкие стили — с высокими, жаргон — с церковными терминами.

Такое странное сочетание в большинстве случаев отталкивает читателя, как изюм в черном хлебе. Они и так не хотели его «есть», но подобные эксперименты с формой требуют больших размышлений и опыта работы с текстом, поэтому и язык далек от понимания. Для большинства. Напротив, тем, кому по душе такая элитарная литература, «Лавр» звучит как вызов, а его язык — словно загадка, которую не терпится разгадать. И тогда можно увидеть синтез формы и содержания — то, как подобный стиль работает на основную идею — сплетение прошлого с будущим, которое для нас является настоящим, диалог с историей. «Мертвый язык» — способ «оживить» прошлое, а бытовой язык реальности — способ связать давние события со знакомым нам миром. В этом есть что-то оксюморонное — то, как Водолазкин совмещает несовместимое, превращая это в искусство, и притягивает к себе поклонников «черного хлеба».

А вот у Татьяны Толстой в романе «Кысь похожий прием с языком раскрывается в другом ключе. Описывая постапокалиптический мир, писательница показывает, какой шаг назад сделало человечество в своем развитии, поэтому она выбирает устаревшие формы слов вместе с пародийными историзмами, словно упрощающими прежнюю бытовую лексику, но заведомо неправильными.

«Изюминка» (совсем как в черном хлебе, да) Татьяны Толстой в том, что она использует окказионализмы, одновременно ведя диалог с литературными предшественниками (тем же Маяковским) и иронизируя над картиной русского апокалипсиса. Когда любители «черного хлеба» пишут тексты и находят тех, кто любит это читать, то и у авторов появляется простор для синтетики разных направлений искусств, и потенциальная целевая аудитория таких текстов чувствует азарт, предвкушает напряженную работу мозга. Именно так Татьяна Толстая отображает филологию на страницах художественного романа, превращая это в сплетение лингвистики, эссе, размышлений и догадок об антиутопическом мире. И в таком случае современная литература становится близкой читателю, понятной, хоть и не с первого взгляда, не с первого прочтения.
Но, опять же, далеко не всем — лишь самым искушенным.

Если черный хлеб полезен для мозга, то белый — для души. И нет ничего плохого в том, что «белохлебников» больше.

Белый хлеб любят за то, что он вкусный и «эстетичный». Обычно люди, выбирающие его, не слушают слова о его вреде, не считают их достаточно важными, чтобы перестать покупать. Поэтому белый хлеб можно сравнить с массовой литературой. Не нужно прикладывать больших усилий, чтобы ее прочитать и понять. Найти единомышленников в разных окружениях достаточно легко. Чтение такой литературы часто приравнивается к удовольствию, когда можно выключить мозг», не думать и просто воспринимать книгу на чувственном уровне.

Конечно, у белого хлеба могут быть две стороны — подгорелая и доведенная по идеального хруста. На первой стороне — та крайность, когда литература перестает быть литературой или называется таковой с большой натяжкой, больше являясь паралитературой. Книги, которые буквально создаются исключительно для тиража. Огромная яма с фанфикшн. Некачественная литература, язык которой переполнен клише. Возможно, горелые корочки тоже едят — а литературу читают, даже пишут, чего раньше никогда не было в таком количестве. Но вопрос в том, остается ли это вкусным хлебом — близким читателю?

Да, если найти золотую середину — вернее, корочку. Современную литературу, которая, несмотря на массовость, отличается оригинальностью и качеством, «живыми» характерами, уникальными историями, в которые мы можем поверить. Но главное — простым и близким нам языком.

Такая современная литература — явление, которое удовлетворяет интересам молодых людей, как никогда раньше. Писатели и читатели работают сообща. Авторы выбирают темы, которые не могут не откликаться в сердцах молодежи, а читатели — тех авторов и тех книг, которые им интересны, тем самым образуя новые направления и темы. Кто-то хочет сбежать от своей реальности, и автор предлагает им фэнтези — пожалуйста, держи выдуманный мир, где ты можешь быть кем угодно и сколько угодно, где все становится подвластным тебе. Хочешь искренней, настоящей любви? Держи историю о двух влюблённых, которые вопреки всем трудностям смогли быть вместе. Историю, от которой ты будешь улыбаться и плакать, в которую ты настолько погрузишься, что эмоции героев станут твоими эмоциями.

В романе современной русской писательницы Лии Арден «Мара и Морок» соединяются все эти качества, отражая определенные аспекты литературы элитарной, о которой говорилось выше. Славянские диалектизмы в тексте сочетаются с современной бытовой лексикой. Писательница описывает важные обряды, праздники в славянской культуре, но выстраивает вокруг этого миф об особых защитниках земли — марах и мороках. Такая загадка только притягивает читателя, заставляет его узнавать больше о знакомом незнакомом мире.

Подобная тенденция наблюдается и в переводных романах. Несмотря на то что русский — не язык оригинала, сохраняются почти все черты «белого хлеба». Как правило, центральной становится одна довольно очевидная проблема общества, в которую встраивается система «живых» персонажей, с живыми чувствами и эмоциями, без всякой сложной игры с формой и языком. Акцент делается на смысл, причем такой, над которым можно и нужно подумать.

Так, в романе Ли Бардуго «Шестерка воронов» создается качественная и продуманная концепция параллельного мира, и писательница превращает полотно повествования в подвластную ей материю, непредсказуемую, гибкую. Это тоже соответствует смыслу, так как этот текст — история об уличной банде самого оживленного портового города, которая получает невыполнимую миссию. Герои с максимально оправданной мотивацией, красивые любовные линии, лишенные пошлости, дополняют грамотный сюжет. Но язык, который состоит из терминов, кодовых слов, сленга банд, просторечных формулировок, но вместе с тем и из возвышенности, красоты, метафор, не может не быть искусством, не быть близким читателю.

Еще одна важная черта «белого хлеба» — чувственность. Такие книги гораздо легче и быстрее вызывают у читателя эмоции. Яркий пример — «Виноваты звезды» Джона Грина:

Почему эта история заставляет плакать читателей? Кажется, будто история про больных раков детей и так обладает трагизмом. Да, конечно, другого будто бы и быть не могло с романом про безнадежно больных и влюбленных детей. Но суть в том, что «поймать на крючок» читателей получается с помощью красивого языка — разговоров героев о вечном, их начитанности, умения выстраивать слова в такое же искусство, как мазки кистью по мольберту.

Я специально общалась со своими ровесниками, молодыми людьми, чтобы понять, что же читают они. И их ответы подтверждают мою гипотезу — людям близка разная литература в разное время. Поэтому нет четкого мнения о понятности языка современной литературы — миф это или нет. Большая часть старшеклассников не откроет, не дочитает и не поймет язык «Лавра», «Кыси». Большая часть даже не знает о таком. Им интересен фанфикшн, фэнтези, любовные романы, подростковые антиутопии. Язык, который совмещает простую речь и художественную, язык, где есть красивые описания, но сложные метафоры и аллюзии просто не считаются.

Но люди меняются. Меняются их вкусы и предпочтения. Не исключено, что прежние любители фанфиков станут поклонниками Виктора Пелевина, а любители постмодернизма убегут в young adult за отдыхом. Литература — живой организм. И не читатель выбирает книгу, а книга в определенный момент выбирает его.