Мы с фотоальбомом часто спорим о том, кто из нас больше помнит. «Ты фсю шизнь простоял тут, в гостиной, а мои фотографии побыфали и на первом зфонке папы, и в Китай с дедушкой путешестфовали, и даше устроили Эрика на рапоту пару месяцев наз-сад. Я вител польше», — на немецкий манер возражает альбом (всего раз побывав в Дрездене, он не упустит ни единой возможности похвалиться этим). Как кичливо шуршит он страницами, когда его достают с полки... Да, не спорю, меня не было с семьей в те замечательные минуты, навсегда запечатленные на снимках.

Но найдется и у меня одна занятная вещица, по важности не уступающая даже самой старой буро-серой фотокарточке со свадьбы двоюродной бабушки. Это осколок керамической плиточки, когда-то украшавшей мой теплый левой бок. Хочешь услышать его историю? Тр-тр.

Дедушка Альфред был тем еще сорванцом, а с рогаткой расставался разве что за обедом. Строгие родители ни за что не позволили бы притащить ее в обеденную, а на все заверения мальчугана, что это была иностранная деревянная вилка, отвечали категоричным взглядом. С этим грозным оружием, измазанным в тр-траве и земле, с гордыми зарубками (по одной на каждый выпавший зуб) и потертой резинкой я знаком не понаслышке. Альфи в тот день был особенно резвым и неуемным:

— Дальше прохода нет, глупые бледнолицые! Это наша земля, духи предков будут нас защищать, и наши луки, и томагавки! — по-индейски улюлюкая, он носился по комнатам.

Миссис Браун, пухлощеко охая, семенила за мальчуганом и спасала цветочные горшки и вазы. Под удар попала лишь моя несчастная плиточка: она, бледная, как англичанин, пала от рогаточного снаряда. Тр-тр.

Вижу: сейчас ты вертишь в руках керамический осколок. Порой ты доставал его с моей полки и пытался приладить на место, в маленькую темную нишу в моем левом боку. Фантазировал, будто бы это не кусочек плитки, а какая-нибудь волшебная вещица, способная открыть все двери, оказавшись в специально вырезанном для нее отверстии. Помнишь, мы слушали, как тетя Поли читала нам про такие магические замки? Книжка до сих пор стоит на стеллаже с загнутой на том эпизоде страничкой. Дочитай ее первой, пожалуйста. Сразу, как только приедешь в новый дом.

К слову о новом доме. Сегодня ночью я слышал, как перешептываются картина «Рождение Венеры» и книжные полки. Это оказалось так забавно, что я запомнил слово в слово:

— О! Как высокое искусство может оказаться в плебейской пыльной коробке, во имя Луны? Это ведь настоящая картонная тюрьма. Непременно нужно завернуть меня в бархатные лоскутки. И ни в коем случае не перевозить в машине, нет-нет! — лепетала картина, шурша нарисованными волнами.

Все вокруг обсуждали, как их следует упаковать, кому с кем делить место в коробке, трется ли жесткая коричневая бумага, много ли от нее пыли, кого — это были особенно хрупкие и тонкие натуры — завернуть в пузырчатую пленку. И еще много-много всего полезного. А я молчал. Потому что и трепать поленьями об этом было нечего. Я, мой мальчик, стар, как этот дом. Я начал кряхтеть и кашлять копотью, тр-тр, меня подпирает погнутая кочерга-костыль (домашние уж не верят, что я могу стоять сам), морщинистая деревянная полочка нависла над очагом, как низкие кустистые брови… И, как все старики, уезжать далеко я не в силах. Я останусь в моем родном доме и, из последний жизненных сил держась за него, пойду под снос.

Ох, кажется, из моей груди вырвалось несколько горьких искорок, хотя я обещал не плакать. Слава Богу, они не успели долететь до коврика и натворить всяческих бед. Вот они закружились в теплом темном воздухе тремя юркими светлячками и погасли. Так погасну и я. Прощай, мой мальчик…

— Ничего себе! Где это я оказался? Смотрите-ка: вот уже несколько минут в моей груди полыхает радостный огонек новоселья. Ничего не болит, не скрипит, да и золой кашлять не хочется. Кто-то любезно и старательно украсил меня ленточкой из флажков — просто прелесть! Все вокруг такое новое и незнакомое: натертые до чопорного английского блеска фасады книжных шкафов, беззаботно щебечущие занавески, от восторга подлетающие в воздух, душистый после чистки коврик, жмущийся к входной двери в ожидании гостей. Я радуюсь вместе с новыми соседями (боже, со всеми надо подружиться!).

Из-за двери раздался знакомый мальчишечий голос:

— Как здорово мы придумали украсить новый камин дедушкиной плиточкой, да, миссис Браун? Вы только поглядите: совсем как в старом доме!

В старом доме? Тр-тр?..

Начинаю что-то припоминать… Конечно, вспомнил! Все те многие годы и поколения, что я, сначала такой же чистенький и новый, как теперь, потом потускневший и состарившийся, стоял в прежнем доме. Вспомнил дни прощания с семьей, которой верно и со всей своей каминной горячностью служил. Вспомнил, как в последний вечер, сидя на коврике передо мной и грея нежные маленькие ручки, слушал мои истории наш мальчик…