литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Полина РОМАНОВА
Plus ultra: за границы понимания
Credo quia absurdum.
Верую, ибо абсурдно.
март 2020 года
Субъективно. Люди разные, с каждым днём жизни я убеждаюсь в верности этой мысли всё больше. Возникает ощущение: человек по природе общается только с самим собой. Никакой синергии и общего чувствования не существует. Только автокоммуникация. Представители литературы абсурда XX века уже несколько лет увлекают меня именно замкнутостью на себе. Если обычный читатель может сделать хотя бы небольшой шаг к пониманию лирики Блока, то подобное движение к пониманию творчества Объединения Реального Искусства затруднено. Их странность привлекает не из-за недоступности для «обычного читателя»: это было бы попросту высокомерно и глупо. Способность не следовать привычной логике, заложенной линейности вызывает восхищение. Разум и сциентизм не всеобъемлющи, а мир не измерить по линейке европейского рационализма. Обэриуты выходят за границы ясного и очевидного, предлагая свой взгляд на мир. Этот взгляд, неподвластный ratio, становится новой системой мышления. Именно это роднит моё любопытство к Введенскому и Хармсу с желанием изучать, например, Индию, Тибет, Китай, исламский мир. Упомянутые цивилизации не похожи на европейскую. Почему?
Другая религия — фундаментальное отличие, согласно теории столкновения цивилизаций С. Ф. Хантингтона — другое прошлое и, как следствие, иная логика.
Например, буддийская культура предполагает, что человек должен запоминать всё и опираться исключительно на свою память без использования любых носителей, даже письменных. Также в буддизме духовное лицо может совершить убийство [4] как акт сострадания, чтобы избавить жертву от грядущих страданий и большего греха, взяв грех на себя. Возможно ли такое в Европе, которая ставит жизнь и довольство человека жизнью превыше всего? Думаю, нет. «Инаковость» Востока сходна с «инаковостью» обэриутов: их системы мышления идут наперекор привычным Европе установкам. Восток фундаментально противостоит Западу в системе ценностей и ритме жизни, обэриуты противостоят большей части традиции европейской литературы.
Чехов всегда был на периферии моих интересов. Лаконичность, с которой была создана «Дама с собачкой», не казалась близкой к «дыр бур щыл» или «нукдох нукдох за ящики». Да, я абсолютно точно знала, что он связан с театром абсурда, но почему-то не решалась понять, как именно. Мне было неинтересно. Прочитав месяц назад «Вишнёвый сад», выяснила, что связь есть. В драме происходит частое нарушение логики, этот факт наводит на мысль: Чехов, Хармс и Введенский могут быть похожи. Чем абсурд Чехова напоминает абсурд обэриутов? Чем они отличаются? Можно ли Чехова считать абсурдистом? Если да, то в чём особенность его бессмыслицы?
Абсурд — бессмыслица, алогичность. Происходит от латинского слова «absurdus», что значит «нескладный». Если смотреть глубже, ab — «от», «surdus» — глухой. То есть буквальное значение слова выглядит так: «от глухого», «от того, кто не слышит окружающий мир». Значит, и мыслит не так, как обычные люди, которые этот мир слышат. Мыслит алогично, мыслит непоследовательно, не в пределах аристотелевской логики. Разрывает логическую связь на уровне букв, слов, предложений, сюжета. Разрыв на уровне букв — это «дыр бур щыл», на уровне слов — «шумят у пуделя бока, несётся пудель молоком», на уровне предложений — «Моей тёще 75 лет, а жене 42. Который час?», на уровне сюжета — покупка мёртвых душ (в христианской традиции души по определению не могут быть мёртвыми). В этом эссе мне хотелось бы рассмотреть не содержание произведений Чехова и обэриутов (тему, микротемы, идею), а форму, способы выражения бессмыслицы на уровне языка, конкретные элементы текста: сравнения, буквы, предложения, слова, имена героев. Я не проведу целостный филологический анализ. Он, вероятно, невозможен для Хармса и Введенского, об этом будет сказано ниже. Однако я попробую указать на детали, которые говорят о связи Чехова с литературой абсурда, сравнить писателя с чинарями1, ответить на вопросы, обозначенные в абзаце выше.
1. Абсурд в России
Традиция литературы абсурда развивается в России с XIX века. Первый автор-абсурдист — Н.В.Гоголь, продолжает ряд М.Е.Салтыков-Щедрин. Потом идут футуристы и заумники: В.Хлебников, Д.Бурлюк, И.Терентьев, А.Туфанов. Все их произведения созданы на «разных уровнях абсурда». Для Гоголя и Салтыкова-Щедрина, например, свойственно менять логику на уровне сюжета. Герои «Ревизора», переставшие выполнять должностные обязанности, и гуляющий по Невскому нос — абсурд. Медик с фамилией «Гибнер», у которого пациенты «выздоравливают как мухи» — бессмыслица. Антон Сквозник-Дмухановский, совершенно не наблюдающий за порядком в городе, — инверсия городничего. У Чехова сюжетообразующие детали не так гротескны. Рассказы и пьесы Чехова «не имеют» носа майора Ковалёва, но в некоторых из них есть явное преувеличение. Пример — гротеск в «Смерти чиновника», где сильное беспокойство из-за мелочи становится причиной смерти. В прозаических произведениях Хармса и тем более в поэзии Введенского нет ничего похожего.
2. Анализ абсурда
Анализ произведений чинарей и Чехова отличается. На него влияют описанные выше «разные уровни абсурда». Литературоведы рассматривают в рассказах и пьесах Чехова систему точек зрения, художественное пространство-время и так далее. Несмотря на некоторые нарушения логики, нет проблем в том, чтобы восстановить сюжет и интерпретировать написанное. Однако филологический анализ Введенского и Хармса сложен. Что подразумевается под «филологическим анализом»? У М.Л.Гаспарова есть статья «Снова тучи надо мною». В ней он пишет, что при разборе произведения важно обращаться к самому тексту, а не к сторонним источникам, то есть к тому, чего в самом сочинении нет. «Чистый» разбор Гаспаров называет «имманентным анализом». Имманентный анализ легко применить к Чехову, но сложно к обэриутам. Часто исследователи Введенского (Корнелия Ичин) рассматривают стихотворения в контексте истории, без использования приёмов гаспаровского анализа. У поэтов нет вообще никаких метафор и других тропов, отходящих от метафоры, нет ассонансов и аллитераций, нет экспериментов с композицией («Круг» В.В.Набокова), с сюжетом и фабулой («Герой нашего времени» М.Ю.Лермонтова), отсюда трудность. Иногда произведения представителей Объединения Реального Искусства даже рассматриваются как «неанализируемые»:
«Филологическое исследование представляется мне смыслополагающим действием: читаемому тексту добавляется «второй» смысл, который в свою очередь конструируется из множества исторически организованных значений, скользящих к другим текстам, а те — к следующим и так далее. Постоянство переменной смысла. Филология не может добавить бессмыслицу. Это не в её правилах. А как же быть с такими текстами (например, обэриутскими), которые никак филологически «не выправляются» для осмысленного чтения?» (В.А.Подорога, интервью журналу «Логос») [3]
3. Буквы
Самое главное отличие Чехова от двух обэриутов — отсутствие разрыва логики на уровне букв. Обэриуты полностью изменяют привычные лингвистические связи букв, порождая окказионализмы. У раннего Введенского:
ты отчего ржавая
отчего на простынях
отчего при лампочке
УшЕЛОГая
(В ленинградское отделение Всероссийского союза поэтов, 1924)
У Хармса:
лучше шпилька, беренда
с хи ка ку гой беренда
заверте'ла беренда
(О том как Иван Иванович попросил и что из этого вышло)
ты отчего ржавая
отчего на простынях
отчего при лампочке
УшЕЛОГая
(В ленинградское отделение Всероссийского союза поэтов, 1924)
У Хармса:
лучше шпилька, беренда
с хи ка ку гой беренда
заверте'ла беренда
(О том как Иван Иванович попросил и что из этого вышло)
4. Слова
Бессмыслицы на уровне слов нет у Чехова, но она, опять же, есть у обэриутов. Иногда их стихотворения кажутся набором слов без связи:
В репей закутанная лошадь
как репа из носу валилась
к утру лишь отперли конюшни
так заповедал сам Ефрейтор.
(Д.Хармс)
При том, что очевидных алогизмов у Чехова нет, в его рассказе «Сапоги всмятку» можно найти предложения с синтаксическими — возможно, намеренными — ошибками:
В городе Москве на Живодерке в доме купчихи Левиташкиной жило одно очень прекрасное и благородное семейство, которое всеми любимое.
Также в «Сапогах...» встречаются вполне обэриутские по степени абсурдности сравнения, но, в отличие от Хармса и Введенского, неразвёрнутые:
Он был лысенький, как бутылка с водкой.
Обэриутские сравнения:
с блином во рту промчится пост.
Как жнец над пряхою не дышит,…
(«Конец героя», Д.Хармс)
восходит светлый комиссар
как яблок над людьми
(«Всё», А.Введенский)
В репей закутанная лошадь
как репа из носу валилась
к утру лишь отперли конюшни
так заповедал сам Ефрейтор.
(Д.Хармс)
При том, что очевидных алогизмов у Чехова нет, в его рассказе «Сапоги всмятку» можно найти предложения с синтаксическими — возможно, намеренными — ошибками:
В городе Москве на Живодерке в доме купчихи Левиташкиной жило одно очень прекрасное и благородное семейство, которое всеми любимое.
Также в «Сапогах...» встречаются вполне обэриутские по степени абсурдности сравнения, но, в отличие от Хармса и Введенского, неразвёрнутые:
Он был лысенький, как бутылка с водкой.
Обэриутские сравнения:
с блином во рту промчится пост.
Как жнец над пряхою не дышит,…
(«Конец героя», Д.Хармс)
восходит светлый комиссар
как яблок над людьми
(«Всё», А.Введенский)
5. Предложения
У Хармса и Чехова в текстах встречается разорванная логическая связь между предложениями. Сравним:
Моей теще 75 лет, а жене 42. Который час?
(«Записки сумасшедшего математика», А.П.Чехов)
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Потому что Вы лишены всякого голоса. Вы совершили гнусное преступление. Не Вам говорить мне дерзости. Вы — преступница!
ЕЛИЗАВЕТА БАМ: Почему?
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Что почему?
ЕЛИЗАВЕТА БАМ: Почему я преступница?
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Потому что Вы лишены всякого голоса.
ИВАН ИВАНОВИЧ: Лишены всякого голоса.
ЕЛИЗАВЕТА БАМ: А я не лишена. Вы можете проверить по часам.
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: До этого дело не дойдет. Я у дверей расставил стражу, и при малейшем толчке Иван Иванович икнет в сторону
(«Елизавета Бам», Д.И.Хармс)
У Введенского разрывы в тексте на уровне предложений встречаются значительно реже или не встречаются вообще, потому что в его поэзии почти нет законченных предложений. Почему так? Филолог Анна Герасимова считает [1], что основным поэтическим методом Введенского было автоматическое письмо — фиксация потока сознания в словах. В его листах со стихотворениями почти нет исправлений. Кстати говоря, «Письмо к учёному соседу» сильно напоминает текст, созданный «автоматически»: герой, автор письма, противоречит сам себе, письмо не организовано с помощью деления на абзацы.
Моей теще 75 лет, а жене 42. Который час?
(«Записки сумасшедшего математика», А.П.Чехов)
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Потому что Вы лишены всякого голоса. Вы совершили гнусное преступление. Не Вам говорить мне дерзости. Вы — преступница!
ЕЛИЗАВЕТА БАМ: Почему?
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Что почему?
ЕЛИЗАВЕТА БАМ: Почему я преступница?
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: Потому что Вы лишены всякого голоса.
ИВАН ИВАНОВИЧ: Лишены всякого голоса.
ЕЛИЗАВЕТА БАМ: А я не лишена. Вы можете проверить по часам.
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ: До этого дело не дойдет. Я у дверей расставил стражу, и при малейшем толчке Иван Иванович икнет в сторону
(«Елизавета Бам», Д.И.Хармс)
У Введенского разрывы в тексте на уровне предложений встречаются значительно реже или не встречаются вообще, потому что в его поэзии почти нет законченных предложений. Почему так? Филолог Анна Герасимова считает [1], что основным поэтическим методом Введенского было автоматическое письмо — фиксация потока сознания в словах. В его листах со стихотворениями почти нет исправлений. Кстати говоря, «Письмо к учёному соседу» сильно напоминает текст, созданный «автоматически»: герой, автор письма, противоречит сам себе, письмо не организовано с помощью деления на абзацы.
6. Элементы сюжета
У Хармса, Чехова и Введенского совпадают методы формирования имён: Кика и Кока в «Ужине», Миша, Терентиша, Кикиша и Гриша в «Сапогах всмятку», Ляля, Таля, Баля, Каля и Саля в «Вдоль берега шумного моря» [2]. Все имена образованы с использованием созвучия гласных.
Важное отличие Чехова от Хармса и Введенского. Часть абсурдных произведений первого атрибутируются как связанные либо с безумием, либо с неграмотностью («Записки сумасшедшего математика», «Каникулярные работы институтки Наденьки N», «Письмо к учёному соседу»). Я хотела бы предложить объяснение этому. В пьесах и рассказах Чехова абсурд — это в первую очередь приём. Приём в пьесе или рассказе, позволяющий охарактеризовать персонажей. В упомянутых рассказах название говорит об интеллекте или о психическом состоянии героя-автора произведения (Наденьки N, математика). Также в пьесах этот приём используется, чтобы показать, что персонажи не слышат друг друга и из-за этого говорят невпопад:
Ирина: Скажите мне, отчего я сегодня так счастлива? Точно я на парусах, надо мной широкое голубое небо и носятся большие белые птицы. Отчего это? Отчего? Чебутыкин (целуя ей обе руки, нежно): Птица моя белая…
(«Три сестры», А.П.Чехов)
Или же, возможно, чтобы показать отличия героев, через детали сказать об их внутренних качествах:
Любовь Андреевна: Как это? Дай-ка вспомнить... Желтого в угол! Дуплет в середину! Гаев: Режу в угол! Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно... Лопахин: Да, время идет. Гаев: Кого?
Лопахин: Время, говорю, идет. Гаев: А здесь пачулями пахнет.
(«Вишнёвый сад», А.П.Чехов)
У Введенского и Хармса абсурд — это мироощущение. «Поэты нового мироощущения и нового искусства», как они пишут о себе в манифесте ОБЭРИУ, рассматривают абсурд, упрощённо говоря, не как средство, а как цель. Введенский говорил так [1]:
Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я как бы провёл поэтическую критику разума — более основательную, чем та, отвлечённая. Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием здание. Может быть, плечо надо связывать с четыре. Я делал это на практике, в поэзии, и тем доказывал.
Возможно, подобный взгляд повлиял на поэзию обэриутов. При интерпретации стихотворений мироощущение поэтов наверняка привлекается филологами.
Важное отличие Чехова от Хармса и Введенского. Часть абсурдных произведений первого атрибутируются как связанные либо с безумием, либо с неграмотностью («Записки сумасшедшего математика», «Каникулярные работы институтки Наденьки N», «Письмо к учёному соседу»). Я хотела бы предложить объяснение этому. В пьесах и рассказах Чехова абсурд — это в первую очередь приём. Приём в пьесе или рассказе, позволяющий охарактеризовать персонажей. В упомянутых рассказах название говорит об интеллекте или о психическом состоянии героя-автора произведения (Наденьки N, математика). Также в пьесах этот приём используется, чтобы показать, что персонажи не слышат друг друга и из-за этого говорят невпопад:
Ирина: Скажите мне, отчего я сегодня так счастлива? Точно я на парусах, надо мной широкое голубое небо и носятся большие белые птицы. Отчего это? Отчего? Чебутыкин (целуя ей обе руки, нежно): Птица моя белая…
(«Три сестры», А.П.Чехов)
Или же, возможно, чтобы показать отличия героев, через детали сказать об их внутренних качествах:
Любовь Андреевна: Как это? Дай-ка вспомнить... Желтого в угол! Дуплет в середину! Гаев: Режу в угол! Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно... Лопахин: Да, время идет. Гаев: Кого?
Лопахин: Время, говорю, идет. Гаев: А здесь пачулями пахнет.
(«Вишнёвый сад», А.П.Чехов)
У Введенского и Хармса абсурд — это мироощущение. «Поэты нового мироощущения и нового искусства», как они пишут о себе в манифесте ОБЭРИУ, рассматривают абсурд, упрощённо говоря, не как средство, а как цель. Введенский говорил так [1]:
Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я как бы провёл поэтическую критику разума — более основательную, чем та, отвлечённая. Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием здание. Может быть, плечо надо связывать с четыре. Я делал это на практике, в поэзии, и тем доказывал.
Возможно, подобный взгляд повлиял на поэзию обэриутов. При интерпретации стихотворений мироощущение поэтов наверняка привлекается филологами.
7. Вместо заключения
Теперь очевидно, что одна из граней Чехова — грань писателя-абсурдиста. Долго не хотелось верить — сказалось презрение к обычной школьной («европейской»!) литературе — но «Вишнёвый сад» однажды всё изменил:
«Гаев: Поезд опоздал на два часа. Каково? Каковы порядки? Шарлотта (Пищику): Моя собака и орехи кушает. Пищик (удивленно): Вы подумайте!»
Чехов похож на Хармса: оба рвут связь на уровне предложений так, что тексты каждого из писателей теряют логические связи внутри самих себя. У Хармса, Чехова и Введенского есть абсурдные сравнения. Однако, отличий всё же больше. Ключевое, фундаментальное отличие в том, что в произведениях Чехова абсурд используется как один из приёмов, а не как основа. Из этого можно сделать вывод: Чехов, несмотря на схожие с обэриутами черты, ближе к писателям XIX века, искажающим «реальный мир», чем к поэтам XX века, которые окончательно рвут отношения с ним.
В процессе написания текста я нашла рассказ А.П.Чехова «Володя большой и Володя маленький», где один из героев напевает: «Тара...ра…бумбия... Тара…ра…бумбия!». Так же начинается одно стихотворение Александра Введенского из раннего цикла «Дивертисмент» (1920):
«Та-ра-ра-бумбия
Сижу на тумбе я.»
Вдруг Чехов всё-таки хоть немного, но повлиял на творчество чинарей? Возможно ли такое? Вопрос для другого эссе
«Гаев: Поезд опоздал на два часа. Каково? Каковы порядки? Шарлотта (Пищику): Моя собака и орехи кушает. Пищик (удивленно): Вы подумайте!»
Чехов похож на Хармса: оба рвут связь на уровне предложений так, что тексты каждого из писателей теряют логические связи внутри самих себя. У Хармса, Чехова и Введенского есть абсурдные сравнения. Однако, отличий всё же больше. Ключевое, фундаментальное отличие в том, что в произведениях Чехова абсурд используется как один из приёмов, а не как основа. Из этого можно сделать вывод: Чехов, несмотря на схожие с обэриутами черты, ближе к писателям XIX века, искажающим «реальный мир», чем к поэтам XX века, которые окончательно рвут отношения с ним.
В процессе написания текста я нашла рассказ А.П.Чехова «Володя большой и Володя маленький», где один из героев напевает: «Тара...ра…бумбия... Тара…ра…бумбия!». Так же начинается одно стихотворение Александра Введенского из раннего цикла «Дивертисмент» (1920):
«Та-ра-ра-бумбия
Сижу на тумбе я.»
Вдруг Чехов всё-таки хоть немного, но повлиял на творчество чинарей? Возможно ли такое? Вопрос для другого эссе
Примечания
1. Даниил Хармс и Александр Введенский называли себя чинарями и подписывали свои произведения «чинарь-взиральник» и «чинарь-авторитет бессмыслицы» соответственно. Существует несколько предположений о значении этого слова. Яков Друскин, друг обэриутов, связывает его со словом «чин» – «имеется в виду не официальный чин, а духовный ранг». Есть и другие трактовки: А. Стоун-Нахимовски связывает его со славянским «чинить», то есть «творить». Анатолий Александров писал следующее: «Словцо "чинарь" отсылало к разговорной речи и означало, по-видимому, вольного и озорного юнца (жаргонный эквивалент enfant terrible).
1. Даниил Хармс и Александр Введенский называли себя чинарями и подписывали свои произведения «чинарь-взиральник» и «чинарь-авторитет бессмыслицы» соответственно. Существует несколько предположений о значении этого слова. Яков Друскин, друг обэриутов, связывает его со словом «чин» – «имеется в виду не официальный чин, а духовный ранг». Есть и другие трактовки: А. Стоун-Нахимовски связывает его со славянским «чинить», то есть «творить». Анатолий Александров писал следующее: «Словцо "чинарь" отсылало к разговорной речи и означало, по-видимому, вольного и озорного юнца (жаргонный эквивалент enfant terrible).
Литература
1. Введенский, А. Всё: сборник/ А. Введенский. – Москва: О.Г.И., 2010
2. Венцлова, Т. О Чехове как представителе «реального искусства». URL: http://silver-age.info/o-chexove-kak-predstavitele...
3. Логос: журнал. 1993.
4. Молодцова, Е. Тибет: сияние пустоты.
1. Введенский, А. Всё: сборник/ А. Введенский. – Москва: О.Г.И., 2010
2. Венцлова, Т. О Чехове как представителе «реального искусства». URL: http://silver-age.info/o-chexove-kak-predstavitele...
3. Логос: журнал. 1993.
4. Молодцова, Е. Тибет: сияние пустоты.
Верстка: Алена Подмосковная