литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Проблема на шесть минут
Анастасия Каганович
Mark Brandon
сентябрь 2018 года
Вот он, Южный полюс! Прямо под моими ногами, под невообразимо огромным слоем льда лежит Антарктида. Это была давняя мечта. Три месяца вместе с двенадцатью полярниками в самой северной точке Земли — сотни фотографий, четыре толстенные тетради разных историй, баек, легенд, рассказанных этими людьми, записки об их быте, привычках, традициях и мысли, мысли...
Моя Болдинская осень, только погодка немного зимняя, а Россия далеко, дальше, чем в другом полушарии, она где-то на иной планете в параллельном измерении, здесь же не существует ни России, ни Америки, ни Франции, ни Британии, тут есть только холод и люди, и больше ничего. А люди здесь разговорчивые: постоянно болтают о мелочах или рассказывают о сокровенном, интересном, трагичном, добром, любимом… другого ведь не остаётся. Общаются на забавной смеси английского и французского:
Моя Болдинская осень, только погодка немного зимняя, а Россия далеко, дальше, чем в другом полушарии, она где-то на иной планете в параллельном измерении, здесь же не существует ни России, ни Америки, ни Франции, ни Британии, тут есть только холод и люди, и больше ничего. А люди здесь разговорчивые: постоянно болтают о мелочах или рассказывают о сокровенном, интересном, трагичном, добром, любимом… другого ведь не остаётся. Общаются на забавной смеси английского и французского:
- Прости меня, мой французский очень плох!
- Это мелочи, ведь я тебя понимаю!
- Это мелочи, ведь я тебя понимаю!
Они позитивные люди, часто вместе смеются, а иногда почти дети: намазывают друг другу крем на обветренные щеки, изображая индейцев. Никогда я не думала так много и не писала такое количество стихотворений. Кажется, из меня уже вылилось всё до капли. Остается только черпать вдохновение в этих суровых и, вместе с тем, самых добрых людях. Однако время от времени случается, что вся станция впадает в глубочайшую тишину, будто все полярники, проснувшись, одновременно дают обет молчания и, без слов понимая друг друга, беззвучно выполняют свои обязанности: берут пробы, проводят анализы и исследования, проверяют ветряки, снимают показания метеостанции, готовят. Все они думают, каждый о своем.
В Антарктиде многое можно понять и узнать, прежде всего о себе самом.
Нужно просто молча размышлять, под несмолкаемый вой за стенами прислушиваясь к ветрам в своей душе.
В такие дни на всех нападает меланхоличная тоска. Ты словно купаешься в тяжёлых, густых мыслях, и постепенно они наполняют всего тебя, и кажется, что думаешь ты не только головой, а каждой клеткой своего тела. Хочешь не хочешь, а вспомнишь о доме и семье, шумно вздохнешь, сдувая пар над чашкой крепкого чая с сахаром. На станции все пьют именно сладкий чай: такие правила. Всё с заботой
о полярниках. И вечером иной раз становится невыносимо тяжело думать, от молчаливых переживаний дрожат пальцы, сжимающие тёплую кружку.
Чтобы справиться с этой бурей, немедля покидаешь кают-компанию и, едва накинув пуховик, выходишь на мороз. Огибаешь станцию, становишься сзади,
где нет окон, и опираешься спиной о синюю шершавую стену. Температура запредельно низкая: каких-нибудь 7-8 минут, и не заметишь, как упадешь в обморок от переохлаждения. А впереди леденящая душу одинокая пустыня,
белая бездна, в которую не стоит вглядываться слишком долго.
В такие дни на всех нападает меланхоличная тоска. Ты словно купаешься в тяжёлых, густых мыслях, и постепенно они наполняют всего тебя, и кажется, что думаешь ты не только головой, а каждой клеткой своего тела. Хочешь не хочешь, а вспомнишь о доме и семье, шумно вздохнешь, сдувая пар над чашкой крепкого чая с сахаром. На станции все пьют именно сладкий чай: такие правила. Всё с заботой
о полярниках. И вечером иной раз становится невыносимо тяжело думать, от молчаливых переживаний дрожат пальцы, сжимающие тёплую кружку.
Чтобы справиться с этой бурей, немедля покидаешь кают-компанию и, едва накинув пуховик, выходишь на мороз. Огибаешь станцию, становишься сзади,
где нет окон, и опираешься спиной о синюю шершавую стену. Температура запредельно низкая: каких-нибудь 7-8 минут, и не заметишь, как упадешь в обморок от переохлаждения. А впереди леденящая душу одинокая пустыня,
белая бездна, в которую не стоит вглядываться слишком долго.
Ветер обжигает, метёт снежную пыль. Здесь, отрезвлённый холодом, находишь ответ на любой мучающий вопрос, здесь ты почти дома. Вокруг только белая правда планеты. С упоением втягивая ледяной огонь, успокаиваешь расстроенные за день нервы, находишь гармонию и силы. Кажется, простоял так не меньше получаса, но, вернувшись, с удивлением замечаешь, что прошло всего 2 минуты. Значит проблема была не такой уж серьёзной.
Simon Lamas
Эти люди, разного возраста, пола и цвета кожи, родившиеся в разных странах, говорящие на разных языках, исповедующие разные религии и по-разному видящие мир, самая родная семья. Они держатся друг за друга так крепко,
как только могут, и никогда не уходят в себя настолько, чтобы не замечать остальных. В станционном уставе нет такого правила, об этом никогда никто
не договаривался, но всякий раз, когда кто-нибудь выходит наружу подышать наедине со своими мыслями, все засекают время, и не проходит и полминуты, чтобы хоть один из команды не поднял глаза на нежно-фиолетовые круглые часы, висящие на стене как напоминание об основателе станции. Однажды я наблюдала такой случай: вышел Марти, весь день ходивший чернее тучи. У него должен был вот-вот родиться сын там, на большой земле, а мы застряли здесь в лютый мороз, с плохой связью ещё на пару месяцев. Хотя, кто знает, о чём он мог задуматься ещё: все хоть раз вспоминают о смысле жизни, о правде, справедливости, о Боге. Марти нет три минуты… четыре с половиной… пять и сорок секунд… ровно через 6 минут после его ухода все полярники моментально подняли головы и, переглянувшись, побросав чёрт знает куда книги и кружки, разом сорвались со своих мест. Уже на бегу похватали чьи-то шапки, куртки, по одной перчатке.
Едва не влетели в резко открывшуюся дверь — остановились, как вкопанные, — общий облегченный выдох: Марти здесь! Капитан, папочка Роберт, с волнением касается плеча рыжего метеоролога:
как только могут, и никогда не уходят в себя настолько, чтобы не замечать остальных. В станционном уставе нет такого правила, об этом никогда никто
не договаривался, но всякий раз, когда кто-нибудь выходит наружу подышать наедине со своими мыслями, все засекают время, и не проходит и полминуты, чтобы хоть один из команды не поднял глаза на нежно-фиолетовые круглые часы, висящие на стене как напоминание об основателе станции. Однажды я наблюдала такой случай: вышел Марти, весь день ходивший чернее тучи. У него должен был вот-вот родиться сын там, на большой земле, а мы застряли здесь в лютый мороз, с плохой связью ещё на пару месяцев. Хотя, кто знает, о чём он мог задуматься ещё: все хоть раз вспоминают о смысле жизни, о правде, справедливости, о Боге. Марти нет три минуты… четыре с половиной… пять и сорок секунд… ровно через 6 минут после его ухода все полярники моментально подняли головы и, переглянувшись, побросав чёрт знает куда книги и кружки, разом сорвались со своих мест. Уже на бегу похватали чьи-то шапки, куртки, по одной перчатке.
Едва не влетели в резко открывшуюся дверь — остановились, как вкопанные, — общий облегченный выдох: Марти здесь! Капитан, папочка Роберт, с волнением касается плеча рыжего метеоролога:
— Что, проблема на 6 минут, Марти?
Парень, виновато улыбаясь, кивает.
— Понял? — голос Роберта едва ли не дрожит.
— Да! — уже с искренней улыбкой отвечает Марти. Вся станция синхронно переводит дыхание, и полярники, обнимая друг друга, собираются в тесный круг.
Парень, виновато улыбаясь, кивает.
— Понял? — голос Роберта едва ли не дрожит.
— Да! — уже с искренней улыбкой отвечает Марти. Вся станция синхронно переводит дыхание, и полярники, обнимая друг друга, собираются в тесный круг.
Не дай Бог не найти решение
проблемы на шесть минут.
проблемы на шесть минут.
Ana Sayfa
Верстка: Бузикова Любовь