Екатерина токарева
Впечатления от впечатлений. Поиск ускользающей красоты

2017 год
«Я вдыхаю девственную чистоту Вселенной».
Сезанн
Раз, два, три, четыре… Говорят, картины импрессионистов лучше смотреть с некоторого расстояния. Я делаю еще шаг назад … Стена выставочного зала. Между мной и холстом оказываются несколько жадно фотографирующих и снующих взад-вперед туристов. К моей радости, они быстро догадываются, что отстали от экскурсионной группы, и моему свиданию с Моне больше никто не мешает. И вот, разрывая легкую, почти метафизическую дымку, с южного побережья Франции до меня долетают морские брызги. Ощущаю дыхание волн. Немного учащенное. Вдох-выдох. Облака остаются неподвижными, с землей их связывает лишь отстраненно-величественная мелодия, когда-то удачно записанная в нотных тетрадях импрессиониста Дебюсси.

Пять, шесть, семь… На этот раз шагаю вправо от полотна Моне: волны Маннепорта схлынули, передо мной «Сент-Виктуар» Сезанна. «Цвет — это точка, где мы соприкасаемся со вселенной», – сквозь пару разделяющих нас столетий напоминает мне живописец. Я послушно вглядываюсь в цвета: карминно-красные, неприметно-сизые или оранжевые, как корочка перезревшего апельсина; они – это диалектически единая основа мира на холсте. Мира, в котором время словно ненадолго остановилось, село отдохнуть, утомленное полуденной жарой. Я и Сезанн существуем только в настоящем. Только в настоящем существует блистательно построенная перспектива, новаторски переданный мастером объем зданий. Эхо «сезанновского» момента еще долго будет блуждать в горах, пока эти звуки не услышат и не подхватят кубисты
Восемь, девять, десять…С методичного счета меня сбивает шелест листьев прибрежных растений и кружевных юбок, пение птиц и полупустого хрусталя. Я на «Завтраке гребцов» Огюста Ренуара, женские и мужские голоса сливаются в легкий гул, накрывающий прибрежную террасу. Кажется, в компании отдыхающих я – незваный гость. Кажется, сейчас беседы стихнут, кто-то беззвучно поставит на скатерть свой бокал, несколько пар глаз посмотрят на меня с вопросом или насмешливым недоверием. Слава богу, этого не происходит: собеседники все еще увлечены светским разговором. Я тем временем могу их рассмотреть: уверенно облокотившийся на перила мужчина – сам Ренуар, а рядом с ним, на переднем плане, его возлюбленная, юная и беззаботная, как майское утро, Алина. Мягкий розовый свет солнца прокрадывается на террасу и, заставляя человеческие лица лучиться, игриво падает на перламутровую скатерть, подсвечивает стекло фужеров, на стенках которых еще можно увидеть фиолетовую пленку от недавно выпитого вина.
Одиннадцать, двенадцать… Прохожу совсем немного, и снова Моне. Передо мной медленно восходит солнце. Я вспоминаю полотна-встречи: в голове все еще звучат последние ноты ноктюрна «Облака», изредка нарушаемые игривым шепотом ренуаровских дам, шляпки которых вот-вот станут огненно-рыжими под жарким провансальским солнцем. Все три сюжета как будто случайно выхвачены из бесконечного потока и аккуратно обрамлены тонкими деревянными рамками. Они существуют только мгновение, но их возраст равен возрасту всего мира. Прекрасное в них – самое повседневное, а вечное – мимолетное. Я оглядываюсь и понимаю: солнце действительно взошло.
Верстка: Смирнов Арсений