Внимание героев переключается с одного на другое, как у несмышленого ребенка, словно кто-то их перебивает или сбивает с толку. Например, на протяжении всей пьесы «Вишневый сад» Лопахин собирается сделать Варе предложение, под конец они даже остаются наедине, но предложение так и не звучит. Сестры Прозоровы все время хотят что-то менять, собираются в Москву, но никак туда не доберутся. Как же это ужасно напоминает эпизод, где Алиса бежит и все равно остается на том же месте! Мимо пролетают со скоростью экспресса поля и холмы, и тебе кажется, будто ты этот самый экспресс обгоняешь. Но вот дыхание кончается, ты приваливаешься спиной к дереву и обнаруживаешь, что не сдвинулся ни на метр.

И таких удивительных параллелей очень много. Нина Заречная в последнем действии постоянно восклицает: «Я — чайка!», словно повторяет заклинание. И не только она ведет себя странным образом. Доктора в «Трех сестрах» и в «Чайке» вообще занимательные личности. Один повторяет «Тара-ра... бумбия... сижу на тумбе я», другой страдает привычкой комментировать происходящее и вставлять цитаты. Эти звуки состоят из существующих слов, но так напоминают говор животного, непонятный для людей. Может быть, это котята Китти и Снежинка, каким-то образом обернувшиеся Черной и Белой королевами? Чайка, переродившаяся в обычную купеческую дочку, которая все не в состоянии позабыть прошлые инстинкты?

В пьесах Чехова и в сказке про Алису все как начинается садом, так им и заканчивается. Время как будто остановилось, увязло в песке. Мы читаем и воспринимаем все произведение как сон, в который, кстати, у Кэрролла и попадает Алиса. Сон про Страну Чудес. Только в роли Алисы в мире Чехова уже выступает сам читатель. Следуя за героями, читатель всю книгу бродит по этому заколдованному вишневому саду, ища выход из лабиринта, из сна, и только когда деревья складываются как оригами, понимает, что все — обманка.

Там уже может внезапно открыться кроличья нора, ведущая на другую сторону Земли, только там могут разгуливать целыми днями толпы Раневских, Прозоровых и Нин Заречных, разговаривая об одном и том же и не надоедая этим друг другу. Только там человек может быть одновременно в одиночестве и с кем-то вместе, правда, он будет не в силах разобрать, что он слышит — эхо или своего собрата. Только там сглаживается граница между словами и мыслями, которые изначально одно и то же, но были неестественно изменены людьми, которые научились лгать.

Поместье Раневской с садом — это карточный домик, хлипкий и тонкий, который оказывается иллюзией и рассыпается от одного толчка. Рассыпается, как сказочное королевство, которому Алиса крикнула: «Хватит! Хватит абсурда!» — и смахнула со стола. Это нелепые торги, на которых, сам того не зная зачем, Лопахин покупает имение и убирает вишневый сад одним движением руки и приказом: «Срубайте». Остается пустой стол в темной комнате — серый каркас, заколоченные окна и запыленный паркет… Вишневый сад тает как сон.