литературный сборник молодых авторов
литературный сборник молодых авторов
Далила Снисаревская
Башня
Со стороны моря, в которое тонкой мутной струйкой впадала река, похожая на проходящий через людную деревню ручей, дул ледяной пронзающий ветер. Небо было тёмное – ни лучика света, ни одной звёздочки: новолуние. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был шумный прибой волн; ни один зверь и ни одна птица не желали подать свой голос.
Мюргит стоял перед старой полузаброшенной речной башней. Стены её, сделанные из белого кирпича, постепенно крошились, флюгер на вершине так и грозился упасть на голову. Мюргит прислушался и заметил, что сквозь шум моря возможно расслышать ужасный скрип ржавой железной стрелки. Это раздражало его.
– Стабер! – Голос дрожал. Было холодно, хотелось пить, и… Мюргит не мог этого принять, признать, поверить в это, но ему было страшно. Он ненавидел себя. Стабер, красивый, смелый, умный Стабер утром был на дуэли, стрелялся с капитаном Хонсом, самим Хонсом! Двадцать шагов, капитан – мимо, Стабер – в воздух. Мюргит тогда прятался в ближайшем кабаке и, скрыв лицо под капюшоном, наблюдал, не в силах пошевелиться от нараставшего напряжения и вместе с этим детского восторга.
Мюргит боготворил Стабера. Элегантный актёр в опрятном, но простом пиджаке и дешёвых ботинках, со светлым взором серо-зелёных глаз и хитрой улыбкой манил его с первого момента в «Союзе для никого и ничего». Вообще казалось, что Союз был создан специально для Стабера, дабы удовлетворить его жажду риска. Прыгнуть под поезд? Устроить дуэль? Прогарцевать по набережной с красоткой под пристальным взглядом её мужа? Снова дуэль? Всё нипочём.
Мюргит боготворил Стабера. Элегантный актёр в опрятном, но простом пиджаке и дешёвых ботинках, со светлым взором серо-зелёных глаз и хитрой улыбкой манил его с первого момента в «Союзе для никого и ничего». Вообще казалось, что Союз был создан специально для Стабера, дабы удовлетворить его жажду риска. Прыгнуть под поезд? Устроить дуэль? Прогарцевать по набережной с красоткой под пристальным взглядом её мужа? Снова дуэль? Всё нипочём.
⠀А что Мюргит, восемнадцатилетний парнишка с женским лицом, высоким нежным голосом и трепещущим сердцем? На что он способен? Что он забыл в Обществе? Зачем он вообще живёт, зачем существует?..
– Стабер! – повторил Мюргит уже немного настойчивее.
Стабер, стоявший несколько поодаль, наконец обратил внимание на юношу и быстро подошёл к нему вплотную, одарив недоуменным взглядом.
– Не вопи, – громко прошептал он, глядя прямо в глаза, – умоляю тебя. Вон там, – Стабер нарочито небрежно указал в сторону городского порта, – стоит Гунк, полицейский. Ты понимаешь, да? Возьми его в свидетели, но нарочно не привлекай внимание своими криками.
– Стабер! – повторил Мюргит уже немного настойчивее.
Стабер, стоявший несколько поодаль, наконец обратил внимание на юношу и быстро подошёл к нему вплотную, одарив недоуменным взглядом.
– Не вопи, – громко прошептал он, глядя прямо в глаза, – умоляю тебя. Вон там, – Стабер нарочито небрежно указал в сторону городского порта, – стоит Гунк, полицейский. Ты понимаешь, да? Возьми его в свидетели, но нарочно не привлекай внимание своими криками.
Мюргит быстро закивал. Он всегда понимал Стабера, который был для него истинным авторитетом, с полуслова. Ему, к тому же, ужасно не хотелось попасться в сети ворчливому Гунку, хотя тот, если напьётся, – что он, возможно, и сделал тогда, в пятницу, – становится неплохим малым. Но лучше не рисковать.
Юноша уже было собирался сделать несколько шагов ближе к пугавшей его речной башне, но его остановила тяжёлая рука, обхватившая запястье. Мюргит машинально обернулся.
– Ты похож на царевну из немецкой сказки. – Улыбка актёра будто блестела в темноте. – Давай я соберу твои волосы.
Мюргит улыбнулся в ответ (ему часто говорили, что его улыбка потрясающе обворожительная, хотя юноша всегда был уверен, что это лесть), робко пошутил, повернувшись к Стаберу спиной, и, тряхнув головой, чтобы все его локоны спадали вниз, сказал:
– Прошу, только не на морской узел.
– Будь моя воля, – Стабер, покопавшись в заплечной сумке, извлёк алую ленту, столь яркую, что она не потеряла свой цвет в такой глубокой темноте, – я бы вообще к чертям остриг и продал твои шикарные кудри. Много денег выручил бы, зажил сыто и счастливо.
Но он не достал ножницы, а осторожно и поразительно аккуратно взял волосы Мюргита в свои ладони, собрал их и перевязал лентой. Усмехнувшись, легонько подтолкнул юношу в сторону башни: вперёд.
У Мюргита словно выросли крылья за спиной: он бежал, почти не касаясь земли, каждый раз легко отталкиваясь, будто пружинка часового механизма, и устремлял взор в тёмное небо. Непослушные пряди волос больше не лезли в глаза, лицо обдувал морской ветер, и белая мрачная башня уже не казалась такой страшной. Как можно было этого бояться!.. Он быстро и ловко дотронулся до старых перил, которые должны были уже рассыпаться, и начал подниматься на самую вершину башни: всё так же воздушно, в полёте, подобно ангелу.
Флюгер скрипел над головой. Шумело море. Молчали все звери и птицы. Мюргит вдохнул полной грудью. Нет, это не солёная былая свежесть, а другой, противный запах. Море грустило. Море было печально. Река несла в него людское горе, хлопоты, эту пыль обыденности, суровые испарения заводов и фабрик. Река полнилась слезами матерей, чьи дети сложили голову на войне, чьи сыновья и дочери, будучи не в силах вынести давление мира, бросились со скалы в печальное море. Реку заполняли слёзы отвергнутых самой вселенной молодых людей, уже стоявших под высоким дубом с верёвкой на шее, и никто, никто не мог взять их за руку, взглянуть в глаза и произнести: «Нет!» Так же как никто не мог обнять генерала, державшего в руке ружьё и остановить войну, кровопролитие, перекрасить алые водопады…
Голова закружилась. Мюргита захватило множество навязчивых мыслей, он был полон ненужных воспоминаний: даже такой юнец помнил Зурбаган другим! Он хотел сесть на весёлый корабль с капитаном, вечно курившим трубку, помахать рукой унылому берегу и уплыть как можно дальше отсюда, дальше от пыли и крови. Рука Мюргита вцепилась в перила. Ему начало казаться, что он падает.
Мюргит улыбнулся в ответ (ему часто говорили, что его улыбка потрясающе обворожительная, хотя юноша всегда был уверен, что это лесть), робко пошутил, повернувшись к Стаберу спиной, и, тряхнув головой, чтобы все его локоны спадали вниз, сказал:
– Прошу, только не на морской узел.
– Будь моя воля, – Стабер, покопавшись в заплечной сумке, извлёк алую ленту, столь яркую, что она не потеряла свой цвет в такой глубокой темноте, – я бы вообще к чертям остриг и продал твои шикарные кудри. Много денег выручил бы, зажил сыто и счастливо.
Но он не достал ножницы, а осторожно и поразительно аккуратно взял волосы Мюргита в свои ладони, собрал их и перевязал лентой. Усмехнувшись, легонько подтолкнул юношу в сторону башни: вперёд.
У Мюргита словно выросли крылья за спиной: он бежал, почти не касаясь земли, каждый раз легко отталкиваясь, будто пружинка часового механизма, и устремлял взор в тёмное небо. Непослушные пряди волос больше не лезли в глаза, лицо обдувал морской ветер, и белая мрачная башня уже не казалась такой страшной. Как можно было этого бояться!.. Он быстро и ловко дотронулся до старых перил, которые должны были уже рассыпаться, и начал подниматься на самую вершину башни: всё так же воздушно, в полёте, подобно ангелу.
Флюгер скрипел над головой. Шумело море. Молчали все звери и птицы. Мюргит вдохнул полной грудью. Нет, это не солёная былая свежесть, а другой, противный запах. Море грустило. Море было печально. Река несла в него людское горе, хлопоты, эту пыль обыденности, суровые испарения заводов и фабрик. Река полнилась слезами матерей, чьи дети сложили голову на войне, чьи сыновья и дочери, будучи не в силах вынести давление мира, бросились со скалы в печальное море. Реку заполняли слёзы отвергнутых самой вселенной молодых людей, уже стоявших под высоким дубом с верёвкой на шее, и никто, никто не мог взять их за руку, взглянуть в глаза и произнести: «Нет!» Так же как никто не мог обнять генерала, державшего в руке ружьё и остановить войну, кровопролитие, перекрасить алые водопады…
Голова закружилась. Мюргита захватило множество навязчивых мыслей, он был полон ненужных воспоминаний: даже такой юнец помнил Зурбаган другим! Он хотел сесть на весёлый корабль с капитаном, вечно курившим трубку, помахать рукой унылому берегу и уплыть как можно дальше отсюда, дальше от пыли и крови. Рука Мюргита вцепилась в перила. Ему начало казаться, что он падает.
***
Юноша не вспомнил, как он оказался внизу. Разумеется, он забыл, как скоро Стабер развязывал алую ленту, как он убирал волосы с бледного лица Мюргита, как бормотал, что это самый нерискованный поступок для Союза, что надо было идти на вокзал или в лес. Как поил его, глупца, терпким коньяком, как запер дверь большого городского дома на замок, долго прощаясь со старыми барельефами на стенах…
Юноша не вспомнил, как он оказался внизу. Разумеется, он забыл, как скоро Стабер развязывал алую ленту, как он убирал волосы с бледного лица Мюргита, как бормотал, что это самый нерискованный поступок для Союза, что надо было идти на вокзал или в лес. Как поил его, глупца, терпким коньяком, как запер дверь большого городского дома на замок, долго прощаясь со старыми барельефами на стенах…
