Врачи в клинике, как это заведено, начинали прием пациентов в восемь утра. Врач общей практики Канис, как и остальные, хлопотал в своем кабинете, готовясь к началу рабочего дня.

Конечно, без пяти восемь у кабинета уже была очередь из первых пациентов, которым надо всё да поскорее. Некоторые сидели на лавочке и ждали своей очереди, привлекая внимание излишней покорностью: нет, судари, вперед вас все равно не пропустят! Другие были явно раздражены невыносимо долгим ожиданием, тяжело дышали и чуть ли не выли от тоски. Третьи — понуро опустили головы и, казалось, предчувствовали что-то очень плохое, глаза их слезились. Малыши же носились по коридору и сбивали с ног прохожих: «Вот, скучные взрослые, как нужно веселиться!»

Люди в белых одеждах сновали из кабинета в кабинет. При взгляде на их сосредоточенные усталые лица можно было подумать, что они работали вот уже много лет подряд в две смены, без выходных и обеденных перерывов. Милые, добрые врачи!

В целом, утро в учреждении начиналось обычно.

Первой в кабинет Каниса попала Изабелла (доктору, впрочем, в знак благодарности и снисхождения разрешалось звать её Беллой) — девица с русыми волосами, гордо поднятой головой и отрешенным видом. Всегда наряженная по последней моде, украшенная ожерельем с яркими стразами и медальоном, красиво причесанная, она имела огромное количество поклонников, а потому была заносчива, упряма и горда.
Тем зимним утром никто из посетителей больницы не желал спорить и ругаться с Изабеллой, потому ее пропустили вперед. Красотку ничего, в сущности, и не беспокоило, просто она могла себе позволить великую роскошь: выкроить из своего плотного светского расписания время для ежемесячного обследования. Здоровье, все-таки, превыше всего! Особенно для светских львиц и фотомоделей!

Вторым пациентом Каниса в тот день стал Евграф. Добродушный старичок не умел идти напролом и всегда покорно ждал своей очереди. Но теперь уж он не мог никому уступить своего места: его замучил ревматизм. Врачи, знавшие Евграфа, любили за его приветливость, уважали и немного побаивались за храбрость. Каждый знал: обидишь его семью — тебе несдобровать!.. Потому сновавшие по коридорам сотрудники клиники удивились, когда увидели, как Евграф сидел у кабинета и тихонечко плакал. А он ведь понимал: плохо дело... Канис, однако, сделал обнадеживающие прогнозы: «Ничего, старик, вылечим тебя. Не вешай нос!» Это воодушевило Евграфа, и он покинул кабинет в самом бодром расположении духа, был бы чуть помоложе — прыгал бы от радости.

Третьей пациенткой Каниса в этот день была Нина — старая знакомая врача. Она была ужасно занятой и забегала только за какими-нибудь справками и направлениями. Канис не раз советовал ей пройти полное обследование, но у Нины не было времени. «Разве может быть что-то хуже безразличия к здоровью?» — сокрушался доктор. Канис получал обещания посетить его в следующем месяце... Таких пациентов он не любил.

Следующим был Соломон. Он часто страдал разными недугами и регулярно посещал врача. Канису он не был симпатичен: пациент всегда тяжело дышал, хрипел и похрюкивал. Однако сегодня он был непривычно тих и вял. Доктор предположил, что это, возможно, диабет, и дал направление на анализы. Бедный Соломон!

В полдевятого на плановый осмотр пришла Луша. Она была резвым, подвижным ребенком и своим жизнелюбием очень радовала врача. Ему очень нравилось принимать Лушу, и он искренне жалел о том, что с ней случилось несчастье. По наблюдениям врача, закон подлости в медицине — самая обидная штука. Вот, например, Луша: любила жизнь и любила жить. Любила бегать по траве, любила плавать, любила ловить снежинки языком. А теперь не могла этого делать: травма. Нелепо полученная и тяжелая. Но ничего: Канис и не такие проблемы решал! Он ведь, все-таки, врач... Теперь Луше оставалось лишь пройти курс уколов. Сейчас был последний. Она нисколечко не боялась, правда-правда! Но все равно зажмурила глаза...

Шестой пациент, Франклин, был настоящим франтом. Он расхаживал в дорогих костюмах, вид его был надменен и, насколько это возможно, строг. Больше всего на свете Франклин любил посещать выставки и прочие культурные мероприятия. Он презирал всех, кто не относился к миру шоу-бизнеса. Это ужасно забавляло Каниса, потому что посещать больницу Франклина все равно заставляли. Его близкие очень переживали за родственника: не дай бог оступится, ударится или вообще простудится!.. Теперь Франклин был в клинике потому, что имел несчастье чихнуть громче обыкновенного, и терапевту было поручено немедленно исцелить пациента. Чего только не происходит в городских клиниках!

Следующей была Аксинья Степановна — взбалмошная докучная старушка, посещавшая доктора стабильно раз в неделю. Все понимали, что она приходила потому, что дома было тоскливо: ее близкие совсем не вспоминали о ней; а старушке, между прочим, уже требовался особый уход, и Канису каждый раз приходилось ее принимать.

В тот день, ровно как и всегда, Аксинью Степановну в кабинет врача сопровождала Варя — соседская девочка лет семи-восьми, которая ради пропуска школы занималась «благотворительностью»: подбирала старушек у больниц, ходила с ними к врачу, каждый раз придумывая новую причину для посещения терапевта, а потом гуляла с подопечными в парке.

Аксинья робко вошла в кабинет за девочкой. Вид у нее был виноватый, она, наверное, хотела остановить Варю: ей было очень неловко перед Канисом, вынужденным тратить время на ерунду.

— У Аксиньи Степановны, доктор, эти... как их там...вши!

— Вот направление к дерматологу, — сухо ответил врач, — это не моя специальность.

Девочка схватила бумажку, засуетилась и пролепетала растерянно: «Доктор, доктор, подождите, выслушайте!..»

Канису, признаться честно, порядком надоели визиты Аксиньи Степановны и Вари, и каждый раз, когда они приходили, доктор думал лишь о том, как закончится еще не начавшийся рабочий день, как он вернется в свою пустую квартиру и съест холодного бульона, нагладит свой белоснежный халат и уляжется в постель. Вот и сейчас выслушивать выдумки Вари у него не было никакого желания. Но врач остановил себя. Бедная старушка!.. Он ведь все понимал...

Варя вдруг замолчала. Канис увидел, что глаза у старушки слезились. На душе у него стало нехорошо: может, он обидел ее? Или, не дай бог, аллергия? Конъюнктивит?

Аксинья Степановна почти завыла дрожащим голоском. Варя нагнетала:

— Понимаете, доктор, от Аксиньи Степановны отвернулись все: знакомые, друзья, семья. За что судьба наказала ее одиночеством? Разве она какое зло сделала? Жила праведно: помогала всем... Доктор, что же нам делать? — Варя вдруг встрепенулась, прищурилась и произнесла тихо, но торжественно, словно выдавая какую-то страшную тайну. — Знаете, доктор, я думаю, это потому, что у нее дурно пахнет изо рта!

Канис расслабился и улыбнулся добродушно и широко: «Какие пустяки, Варенька! Дам вам направление к стоматологу. Поправитесь! Раз плюнуть!»

Варя, поняв, что запасы ее знаний в области медицины исчерпаны и больше болячек она придумать не может, вздохнула, кивнула доктору в знак благодарности и пошла к двери. Аксинья Степановна поплелась за ней.

А на улице зима, снегопад. При мысли об этом Аксинье Степановне стало зябко. Другие посетители больницы ездили в машинах, носили шикарные шубы и, главное, у них были близкие, всегда готовые помочь. Варя тоже уже торопилась домой: ее мама вернулась с работы, и дома на столе девочку ждали ужин и головомойка за пропущенный школьный день. У старушки же, кроме исхудалой курточки да угла в тесной промозглой комнате, ничего и не было. Что ж, делать нечего...

От грустных размышлений старушку оторвал до боли знакомый запах, который она, однако, не смогла распознать: так давно она его не чувствовала. Канис приглашал ее есть бутерброд с вареной говядиной. В глазах старушки заиграли искры радости и надежды.

Они были нужны друг другу, и оба теперь знали это.

В конце рабочего дня Канис сказал Аксинье Степановне: «Я сложу медицинские карточки, и мы пойдем, хорошо?»

Он начал аккуратно перебирать «книжки», на которых небрежным врачебным почерком было набросано:

Вечером доктор и питомец вместе вышли из ветеринарной клиники. Они шли по свежевыпавшему снегу, и он приятно хрустел под ногами. Канис даже взял собаку на руки, снял свой шерстяной шарф и укутал ее: вдруг, чего доброго, замерзнет!

А она мерзла все эти годы без него. Теперь тепло.

Безлюдную дорожку освещало два фонаря. Черно-белый пейзаж казался Канису необыкновенно красивым. «И почему я не замечал этого раньше?..»

«Какое же все-таки необычное имя: Аксинья Степановна! — смеялся доктор, — я буду называть тебя Аськой, хорошо?