Или возьмем пример, перевернутый более эпохой, нежели читательницами. В советское время образ вездесущего, всюду успевающего, друга спасающего Штольца постоянно противопоставлялся образу ленивого, нежного, ненужного новому обществу Обломова. Здесь парадокс закручивается еще задорнее: оправдывая свои цели и пропагандируя качества, необходимые для достижения оных, советская критика благоразумно убрала на край стола отношение к Штольцу самого Гончарова. Роман, который он начинал как лечение от собственного сибаритства и неподвижности, а в итоге закончил как оправдание своему же пороку, отныне трактовался лишь с позиции правоты Штольца и удручающего разложения Обломова.

И, наконец, пример Германа из «Пиковой дамы». Удивительно, как литературный эксперимент, написанный Пушкиным, взбудоражил умы публики. Тогдашняя молодежь принялась понтировать на тройку, семерку и туза, сегодняшняя судит о повести как о первом русском триллере, а Германа называет первым героем-капиталистом. Молодежь ведь вообще любит добавлять к чему бы то ни было слово «первый». И неважно, кто это: космонавт или персонаж из книги. Главное – гордость звука и острота мнения. Однако разумному читателю важно помнить, что от капиталиста в Германе столько же, сколько от властителя дум в Онегине. Конечно, существуют разные интерпретации образов, но стоит заметить, что оба героя просто не обладают характеристиками, свойственными тому типу, под который пытаются подставить их читатели. Герман не в силах управлять ни страстями, ни рассудком. А эта досадная неспособность, во-первых, не делает ему чести, а во-вторых, не делает его даже самым захудалым героем-капиталистом. Онегин же слишком пуст, фальшив, и даже самобытность его существования ставится под вопрос любимой героиней Пушкина, Татьяной: «Уж не пародия ли он?». И поскольку автор этого скромного сочинения не желает отступать от заявленной в заглавии темы, далее наш разговор пойдет только о том, кто есть Герман на самом деле и как взаимодействуют в нем безумие и расчетливость.

Во-вторых, вероятнее, что Германн потерял рассудок значительно раньше — с тех пор, как стал одержим словами «тройка-семерка-туз», — но загадочные цифры три и семь крутились в его голове еще до того, как графиня сообщила ему об этих картах. Также не подходит момент со смертью старухи. Неужели такой расчетливый, умеренный, трудолюбивый, как его описывают в начале, Германн не мог предвидеть, что восьмидесятилетняя графиня может умереть от испуга при виде одного пистолета? Не нужно обладать даже сколько-нибудь прагматическим складом ума, чтобы опасаться подобного.

История Германна — это история заблудшей души, мечущейся в обреченном исступлении вправо-влево, как карты при розыгрыше «Фараона». Его путь — это не путь капиталиста, лихого авантюриста и…, но путь человека, потерявшего Бога и нашедшего ласкового лукавого в сладостной бездне азарта, алчности и тщеславия. Вот почему важны две столь меткие и запоминающиеся характеристики: профиль Наполеона и душа Мефистофеля. Не потому что Германн европеец, не потому что отчасти относится к западной культуре, но потому что в образах Бонапарта и искусителя выражены самые антихристианские идеи и помыслы: гордыня, алчность, корыстолюбие, в пучину которых с таким тройным, семерным треском провалился Германн.

И когда Германну так нужно было чудо, божественный дар с небес, было поздно. Графиня, явившаяся ему ночью, поведала три заветных карты, но попросила его жениться на Лизе. Германн же пренебрег просьбой, выполнение которой, возможно, еще могло бы его спасти. В ту ночь он окончательно отрекся от самого светлого, забыл все благодетели, разбил ступени последней хрупкой лестницы, по которой у него был шанс выбраться из невротической мании и угрожающего, как пиковая дама, мрака к небу. Германн искусился, поддался зову черной, безумной части его души. Он поверил в анекдот, и именно в этом заключается глубокий религиозный смысл. Германн потерял свою уже безумную, уже покалеченную, но еще могущую быть спасенной душу не тогда, когда зашел в спальню к графине или часами стоял под окнами Лизаветы Ивановны, но когда поверил в анекдот. Именно поэтому такие протестантские принципы, как аскеза, смирение, самовыражение через честный труд, которые, как мы видим из текста, в некотором роде были присущи Германну, так уродливо мутировали и в итоге привели его к страшной гибели. Фактически, мы можем сделать вывод, что «Пиковая дама» — это не история героя-капиталиста, не история одного безумца, а повесть о том, как не нужно делать, чтобы получить блага этого мира. Ведь Германн гонится за материальным. Для него святыней могла стать та, что привела бы к деньгам. Но легка лишь та лестница, что ведет вниз. Ему становятся чуждыми любовь, милосердие, сострадание — все величайшие христианские ценности, в которых и состоит высшее благо этого мира — человеческое счастье.