Анжелика МАРТЕМЬЯНОВА
Миры, сотканные любовью
Источник фото:
catherineasquithgallery.com
март 2022 года
Так и в текстах, одна ниточка пересекается с другой, строчки соединяет перекрёстная рифмовка, звуки перекликаются, ритмы чередуются.
В переводе с латинского языка «текст» означает «ткань». Может быть, услышав этот факт, некоторые представят ситцевый платочек или бабушкину салфетку с вологодскими кружевами. В головах же искушённых литературоведов может возникнуть образ Пенелопы, ткущей ковёр в ожидании Одиссея. Но, кажется, при любых ассоциациях это будет изображение упорядоченной системы, выстроенной по определённой технологии. Так и в текстах, одна ниточка пересекается с другой, строчки соединяет перекрёстная рифмовка, звуки перекликаются, ритмы чередуются. Образы, сюжеты, рисунки создаются с помощью незаметных деталей. Но что произойдёт, если изображение не будет соотноситься с материалом? То есть что будет, если на ковре Пенелопы появится гладкий, блестящий корабль, который был вышит словно на куске атласа, хотя ковёр ткался из шерсти? Довольно непонятная, и даже слегка пугающая ситуация.
Подобное явление описывал Ю.М. Лотман, говоря о том, что текст сам задаёт какое-то правило. Он же это правило нарушает. Такую тенденцию можно рассмотреть на примере стихотворения другого поэта серебряного века — А. Введенского «Ответ богов». Задаваясь вопросом: что же всё-таки в нём происходит? — мы вряд ли найдём однозначный ответ. С первых же строк читателя встречают парадоксальные связи: «в Ангаре» (реке) сочетается с «на горе», с именами вообще ничего непонятно. Вопросов появляется только больше, и вот мы доходим до крайней точки, спрашивая себя: есть ли в этом стихотворении смысл? И он удивительным образом появляется. Первые строки с перечислением имён создают определённый код, читатель начинает ждать дальнейшего рассказа о трёх неизвестных девицах, но тут внезапно появляется «Я», которое «построило дом». Строительство дома ломает структуру текста, в «плетущейся картине мира» возникает дыра, нитки путаются. Здесь мы и видим конфликт формы и содержание: строительство оборачивается разрушением. Подобное явление несоответствия кода и текста возникает и в произведении Марины Цветаевой «Рас-стояния: вёрсты, мили...»


bibl-len.ru
Борис Пастернак
Стихотворение посвящено Б. Пастернаку, который в 1925 находился на территории СССР. Цветаева же в это время вместе с мужем и детьми эмигрировала во Францию. С поэтом она вела активную переписку, которую позже назвали «романом без поцелуев», ему же был посвящён цикл «Провода». Благодаря контексту, «вёрсты, мили» и «дали», упоминающиеся в стихотворении, перестают быть такими метафоричными. Читатель может предположить, что это вполне реальные едины измерения пространства. Говоря о «двух разных концах земли», поэт указывает как на расстояние, разделяющее влюблённых, так и на два разных мира, в которых оказались персонажи. Это пространства двух разных культур, идей, ценностей. Европа и СССР в то время становятся враждующими территориями, ведь на западе так и не смогли принять режим большевиков. Эти «исторические метели» отразились не только на экономике, территориальном вопросе, международных отношениях, но и на людях. Создаётся ощущение, что «миру вывихнули сустав» (перевод английской идиомы), произошёл некий слом, в результате которого законы гармонии поломались: влюблённые расстались, и им больше не суждено быть вместе.


В этих «исторических метелях» лирическая героиня отожествляет их с образом «орлов-заговорщиков»: свободных птиц, организовавших «заговор» против кого-то. Подобное выражение звучит как оксюморон, ведь вольным орлам нет дела до людских переживаний. Они смотрят на человека с «Капитолийской высоты», подобно Цицерону в стихотворении Ф.И. Тютчева. Упрекать их в заговоре невозможно — они далеки от людских горестей. Но кроме комичности в этом сравнении есть доля трагичности. Если край, в котором они находятся, воспринимает влюблённых как заговорщиков, то можно ли назвать это место домом? Видимо, нет. В строках: «По трущобам земных широт//Рассовали нас как сирот», можно увидеть детей, преданных собственной страной. Зачастую государство сравнивается с отцом, который должен заботиться о своём народе, о своей семье. Однако цветаевские герои остаются не принятыми своей родиной. Их — покинутых и одиноких — рассовали по «приёмным семьям» (в случае М. Цветаевой — Париж), отделили друг от друга.
Одной из основных заповедей Христа является: «возлюби ближнего своего». В основании мира лежит не страх и покорность, а именно любовь, именно это чувство становиться краеугольным камнем, который движет «и море, и Гомера» (О. Мандельштам), и человека
Напряжение нарастает ко второму четверостишию. Перед нами проносится ряд глаголов с приставкой «рас»: «расклеили», «распаяли», «развели, распяв». Они задают тяжёлую, трагическую интонацию. Приставка, с которой они употребляются, используется, как правило, в значении разъединения, расставания, и в этом тексте она звучит особенно измучено. Процесс расклеивания представляется как «отдирание» одного кусочка бумаг от другого: это невозможно сделать, не повредив обе части. Ряд глаголов оканчивается словом: «распяв» — высшей точкой страдания. Если вспомнить один из центральных сюжетов европейской культуры, то в голову первым делом придёт Иисус, который становится символом распятой на кресте любви к людям. Одной из основных заповедей Христа является: «возлюби ближнего своего». В основании мира лежит не страх и покорность, а именно любовь, именно это чувство становиться краеугольным камнем, который движет «и море, и Гомера» (О. Мандельштам), и человека. Однако в мире вновь что-то надломилось, какая-то нить оборвалась, и образ распятой любви появился спустя двадцать веков в произведении М. Цветаевой, правда, немного в другой интерпретации. ХХ век с его новорождённым миром диктует свои правила, выстраивает свои исторические вехи, и в нём нет места настоящим, искренним чувствам.
Строфа заканчивается сравнением влюблённых со сплавом, тогда ряд глаголов выглядит особенно мучительно и, возможно, пугающе. Смесь химических элементов не представляется нам как то, что можно легко разделить. Душа лирической героини будто смешана с душой возлюбленного, связь героев представляется своеобразным раствором. Их болезненно развели «по двум разным концам земли», отодрали друг от друга, разлучили, разделили тех, кто обязан быть вместе. Постепенно сплав превращается в организм, в кусок ткани. Это заметно в строках: «...сплав// Вдохновений и сухожилий...» — персонажи буквально становятся одним человеком, организмом. Возлюбленные не представляются «ризоматической» системой, где каждый элемент функционирует самостоятельно, и в случае исчезновения одного компонента система продолжит работать. Для влюблённых важно каждое сухожилие, каждая мелочь, они не смогут существовать друг без друга. Ведь если из платка вытянуть одну нить, может нарушиться весь орнамент, сама структура ткани. Их связь выходит за пределы физического мира и перемещается в метафизический. Она переходит из текста в код текста, то есть в его форму.
Марина Цветаева
meridiancentre.ru
Однако, с точки зрения сюжета, герои находят на расстоянии, близость душ пропадает за реальными вёрстами и милями. «Который март» они не могут встретиться, в последних строках ощущается обречённость и предрешённость их отношений. Обилие риторических фигур в двустишии заменяет умолчание, которое создавало ощущение безграничности художественного пространства, позволяло представить эти мили и дали. Заключительные строки звучат выразительнее: мы доходим до смысловой пуанты стихотворения. Выделяет последние стихи то, что они объединены в двустишие. Предыдущие части представляли собой катрены, где форма не так строга. Четверостишия позволяют переставить местами, «расклеить» строки, связать их иным способом рифмовки. Двустишие же такой возможности не даёт, в нём может быть только парная рифмовка, строки нельзя отделить друг от друга — они неразрывно связаны. И в конце произведения М. Цветаевой строки остаются спаянными и одинокими, подобно персонажам произведения.
Этот факт парадоксален. С точки зрения смысла, они подтверждают то, что героям не суждено быть вместе, их отношения рассыпаются, «как колода карт». Но с точки зрения формы, строки наоборот спаяны, они как будто тоже стали сплавом. Мы понимаем, что герои не находятся близко физически, но их соединяет нечто большее, чем содержание, чем сюжет произведение. Это парная рифмовка, это рефрены приставки «рас», это тире. Их отношения выходят за структуру текста, становятся тем, что заложено в его форме. Тире, которые разделяют слова, представляющие собой такую же неразрывную связь букв и звуков (ведь если выбросить какую-то часть слова, оно изменится), не только разъединяют, но и стягивают. Благодаря этому знаку строки звучат более лаконично, сухо, внутри текста становится сложно дышать. Что странно, ведь в созданном стихотворением пространстве должно быть достаточно кислорода.


Однако внутри текста тире не дают свободы, они вновь выкачивают кислород из строк, делают их более чёткими и лаконичными.
Амбивалентность знака тире считывается и в нескольких произведениях цикла «Провода». Графически этот символ похож на провод. Столбы передач пронизывают весь мир, становятся своеобразными нитями, соединяющими города и людей, позволяющими слышать друг друга на расстоянии. Это такой клубок, по нити которого скользят, строятся и рушатся судьбы. Провод становится символом близости и расставания. В первом стихотворении цикла особенно выделяются архетипические образы Орфея и Эвридики — символа самоотверженной, настоящей любви. Связь возлюбленных восходит к чему-то, что лежит в коде культурной традиции, что выходит за рамки двадцатого века. Однако им снова не суждено быть вместе. В греческом мифе Орфей пытался вывести Эвредику из царства теней, Аид разрешил сделать это только при одном условии: если музыкант ни разу не обернётся, чтобы взглянуть на возлюбленную. Но Орфей всё же оборачивается, и Эвридика исчезает. Подобным образом заканчивается и произведение Цветаевой: «...В предсмертном крике// Упирающихся страстей — // дуновение Эвридики:// Через насыпи — и — рвы // Эвридикино: у-у-вы». Телеграфные столбы не становятся спасением, возлюбленным всё равно не суждено быть рядом. Мотив конца (как жизни, так и любви) проходит по всему стихотворению, обрекая героев на одиночество. Подражание тому, как речь движется к адресату по «железной проволоке» («сли-лись», «жа-аль», «у-у-вы»), растягивает прочтение строк, из-за чего художественное пространство становится шире. Однако внутри текста тире не дают свободы, они вновь выкачивают кислород из строк, делают их более чёткими и лаконичными. Знак вновь обретает некоторую двойственность, которую можно интерпретировать как то, что связывает героев, и как то, что их разъединяет.
Произведение обрывается не привычным знаком умолчания, а тире. Это факт то ли обрывает разговор, то ли уводит его куда-то в вечность. Вторая теория оправдывается тем, что поэт из стихотворения в стихотворение сравнивает себя и возлюбленного с Ипполитом и Федрой (пятое произведение в цикле), с Ариадной и Тезеем, с Орфеем и Эвридикой («Эвридика — Орфею»). Эти образы живут в пространстве вечности, сложно представить, чтобы их разлучили провода. Персонажи не обретают счастливую жизнь с любимым человеком, их конец трагичен. Но есть нечто, что лежит выше всякого текста, выше жизни и смерти — это любовь. То, что и по заповедям Христа, и по древнегреческим мифам было в основании мира, в самом его коде. Марина Цветаева создаёт в своих стихотворениях модель маленькой вселенной с обречёнными возлюбленными, чьи чувства будут неподвластны расстоянию и времени. Она ткёт свой универсум, в котором могут не совпадать сюжет и форма, но совпадают те истины, которые лежат в основании мира.


Вёрстка:
Трофимова Елена